— Да, полноте, не расстраивайтесь раньше времени, в государственных делах важно, как бумаги написать, да как и когда их подать, — утешил меня полковник, — а уж за мной, и, особенно, за Николаем Николаевичем Образцовым, в этом дело не станет.
— Про заслуги ваши распишем, а они у вас на двух асессоров потянут, про орден за изобретательство и как этим нос утерли англичанам, про испытания пламенем и болью, что Бог вам послал пройти, про то, что перед лицом смерти не дрогнули и в лицо врагу посмеялись, про все упомянем.
— Сергей Семенович, — прервал я описание моих подвигов на ниве изобретательства и в борьбе со шпионами, — а ведь я еще одну штуку, кажется, изобрел. Вот пока ехал в Петербург и придумал и я протянул листки бумаги полковнику.
— Что это, — спросил Агеев, — какие-то черточки, схемы, стрелки, формулы?
— Это, Сергей Семенович, высокоскоростная счетно-вычислительная машина, работает на электричестве, собрана из четырех сотен телеграфных реле, которая считает быстрее ста лучших вычислителей-математиков и не делает при этом ошибок.
На мой взгляд, эта машина эта пригодна для шифрования и дешифрования сообщений. Обычно у шифровальщика уходит какое-то время, чтобы зашифровать сообщение и передать его по телеграфу, потом его принимают и расшифровывают, на что тоже уходит время. С момента начала шифрования и получения уже расшифрованного сообщения проходит определенное время, зависящее от величины передаваемого сообщения и квалификации шифровальщика. Ведь если пользоваться нынешними средствами шифрования, то решение Петербурга может прийти слишком поздно[127].
— Да, скорость сообщения между штабами имеет значение, — ответил Агеев, — а что ваша машина могла бы сделать?
— А вот что, — приободрился я, видя, что полковник задумался, — практически, обеспечивать диалог между, например, начальником штаба Варшавского военного округа и начальником Главного Штаба, причем шпионы, даже если они подключаться прямо к линии, ничего не поймут в абракадабре цифр. Коды менять несложно, для этого есть машина-программатор, использующая вот такие карточки — я нарисовал заранее, как выглядит перфокарта[128]. Такая карта — как приказ машине выполнять действия в строгой последовательности.
Кроме того машину-вычислитель можно использовать для сложных инженерных расчётов, например в кораблестроении и для стрельбы на дистанции, когда цель не видна, например поставить вычислитель на батарее двенадцатидюймовок в каком-то из фортов Кронштадта, глубоко в каземате, и батарея успешно будет крупнокалиберные снаряды за горизонт швырять, причем не просто так, а накрывая движущуюся цель. Перед этим машина поможет составить таблицы стрельбы для артиллеристов, что с большой вероятностью обеспечит поражение цели. Да мало ли какие расчёты она способна выполнять — любые, где нужно оперировать огромными объемами цифр и сделать это быстро, например, в статистических отчетах и переписи населения Империи.
Очень интересно, Александр Павлович, — если вы не против, я сегодня же доложу Николаю Николаевичу, только перед этим встречусь с шифровальщиками, вдруг у них что-то подобное уже есть.
Агеев забрал мои документы и, спросив разрешения, взял с собой бумажки с чертежами и рисунками, обещав вернуть. Потом я поехал в Михайловскую Академию, где узнал, что Панпушко на полигоне, оставил ему записку и попросил передать ее штабс-капитану по его возвращении и пошел к медицинским химикам. Меня принял Дианин, довольно приветливо, и сказал, что испытания препарата СЦ успешно продолжаются, сейчас его применяют при хирургическом лечении рваных и размозжённых ран, после их хирургической обработки и удаления пораженных тканей, засыпают порошок внутрь раны, и потом обновляют присыпки при перевязках. Больные идут гораздо лучше, чем при обычном промывании карболкой и наложении повязки с той же карболовой кислотой. Я сказал, что остановился в "Астории" и попросил, если будут какие-то новости, информировать меня. Также я напомнил профессору о нашей договоренности относительно стажировки на кафедре 2–3 химиков из Москвы при условии, что я беру на себя их содержание. Дианин согласился и сказал, что сообщит приват-доценту Северцеву о его будущих стажерах. Я сказал, что они могут быть уже через 3–4 дня и за время стажировки они должны будут освоить самостоятельный синтез СЦ, на мой взгляд, на это уйдет не более недели.
Приехав в гостиницу, я обнаружил конверт от Агеева с запиской, где мне было предложено прибыть к 12 00 для доклада по моей машине. Одеться получше, не забыть орден.
Вечером ко мне пришел гостиничный мальчик-посыльный в сюртучке с начищенными медными пуговицами и парадном кепи с названием отеля. Он сообщил, что меня дожидается штабс-капитан, а вот фамилию он забыл, малороссийская какая-то. Получив свой пятачок серебром и зажав его в кулачке, он вприпрыжку побежал к лестнице вниз (лифтом пользоваться ему, видимо, запрещали, лифтовая машина, она — для господ постояльцев. Я сообразил, что это появился Панпушко и поспешил вниз.
Панпушко выглядел довольно веселым, не похоже, что он побывал под арестом из-за происшествия на полигоне. По его словам, генерал Софиано на следующий день вызвал генерала Демьяненко и, по слухам, хорошенько его "пропесочил" за то, что тот послал статского, то есть гражданского метать боевой снаряд. Софиано хотел даже извиниться передо мной и велел Демьяненко отыскать меня, а Николай Афанасьевич поручил это сделать Панпушко, отчего Семен Васильевич и знает все подробности "генеральских разборок". Но я уже уехал, а генерал Софиано велел продолжать испытания гранат и сказал, что походатайствует перед пехотным начальством о привлечении к испытаниям пехотных офицеров из Ораниенбаумской офицерской школы, но пока никто не появлялся. Заместитель генерал-фельдцейхмейстера распорядился, чтобы Панпушко лично ему докладывал о ходе испытаний, чем вызвал злость Демьяненко и бедный штабс-капитан оказался "между молотом и наковальней". Я задал вопрос о том, нельзя ли моим химикам приехать на полигон, чтобы пройти стажировку по изготовлению ТНТ?
Панпушко даже замахал руками:
— Что вы, Александр Павлович, — вскричал он, — и думать забудьте. После того случая генерал Демьяненко распорядился никого из статских на полигон не пускать, особенно, как он выразился, этого "индюка-изобретателя". Так что, никаких стажеров!
— А если на полигон приедет военный чиновник, скажем из Главного штаба, в чине титулярного советника или даже коллежского асессора, — спросил я взволнованного штабс-капитана, — неужели не пустят?
— Пустят, — ответил Семен Васильевич, — а кто этот чин из Главного Штаба?
— Я, — ответил ваш покорный слуга без ложной скромности, — на днях определяюсь на службу по военному ведомству. А со мной двух гражданских химиков пропустят?
— Может, и пропустят, — удивленно посмотрев на меня, сказал Панпушко, — но вот если выяснится, кто их привел, то у меня могут быть неприятности. Давайте сделаем так, — предложил штабс-капитан, — я понял, что вам нужно подготовить людей для синтеза ТНТ на заводе вашего деда, не так ли? У меня все равно кончается сырье для получения ТНТ, а впереди еще дополнительные испытания, на которых настоял заместитель генерал-фельдцейхмейстера генерал от артиллерии Софиано. Поэтому я напишу рапорт об откомандировании одного из своих лаборантов, потолковее, на ваш завод, якобы с целью проверить качество синтезированного у вас ТНТ для последующего размещения заказа на закупку. Вы мне телеграфируйте, когда у вас все будет готово для синтеза и я отправлю на завод своего унтера, он и обучит ваших людей на месте. Что у вас есть и где находится завод?
— Завод находится под Москвой, в Купавне, там заводы моего деда— Ивана Петровича Степанова. Сейчас строится отдельный цех для ТНТ, на расстоянии 2 версты от других построек. Из того что есть — я видел две цистерны: одна с толуолом, другая — с кислотой, они закопаны в землю и обвалованы, так, что если случилась протечка, все попадет в специально вырытый карьер, а не пойдет в поселок или в реку. Оборудования пока никакого, и я просил бы вас или ваших лаборантов набросать примерную смету, что надо для синтеза пятисот пудов ТНТ в год.
