На этом дневники "попаданца" заканчиваются.

Выписка из показаний частнопрактикующего врача Фрица Вальденштайна по уголовному делу о смерти в родах княгини Марии Стефани Абиссинской.

"…Князь с беременной супругой поселились в нашем доме с середины ноября, в квартире родственницы князя, госпожи Элизабет Агеефф (так в документе). Мы практически не поддерживали никаких отношений с супругами Агеефф, изредка раскланиваясь на лестнице. Я знал, что ее муж — отставной полковник русской службы, был тяжело ранен (у него полностью отсутствует правая рука) и сейчас он в отставке. Однако, супруги Агеефф уже полгода не живут вместе — муж мадам Агеефф съехал на съемную квартиру, забрав собаку, которая наводила ужас на всех жильцов дома, так, что даже его хозяин — герр Штокман хотел отказать супругам Агеефф в съеме жилья в его доме. Жильцы нашего дома — люди состоятельные, но все снимают по половине этажа, только супруги Агеефф снимали целый этаж, видимо, русский царь платит хорошие пенсии своим офицерам. Герр Штокман понимал, что хорошая квартира в центре Цюриха пустовать не будет, но и мадам Агеефф это тоже хорошо понимала, поэтому все закончилось примирением сторон, тем более, что причина раздора, собака, которая выла по ночам и норовила укусить, больше не тревожила жильцов.

Обычно русских аристократов представляют людьми заносчивыми и неприятными в общении, но княжеская чета была исключением из этого правила, особенно князь, который нисколько не кичился своим титулом и богатством и был всегда приветлив. Его жена была несколько скована в общении, хотя отлично говорила по-французски, а даже в немецкоязычном кантоне Цюрих его понимают все городские жители, тем более, образованные. Князь, к тому же, прекрасно говорил по-немецки. Я думаю, что скованность княгини в общении объясняется тем, что это были у нее первые роды и она боялась, как они пройдут, к сожалению, боязнь эта оказалась неспроста… Сразу же по приезде князь отвез жену к профессору Фридриху Штерну, одному из крупнейших европейских специалистов в области акушерства, специализацией которого является ведение трудных и осложненных родов. Как мне удалось выяснить из разговора с князем Александром, обратится к Штерну им рекомендовал известный петербургский акушер, который наблюдал за ходом беременности у княгини. Надо сказать, что мы были с князем приятелями, то есть разговаривали на различные темы, в том числе и на медицинские. Я с удивлением узнал, что князь владеет фармацевтическими заводами, химики которых изобрели многие модные сейчас препараты, да и сам князь разбирался в самых различных областях науки и техники, воевал, путешествовал и был интересным собеседником.

В тот злополучный день, 14 декабря 1893 года, князь с княгиней сидели на скамейке в нашем внутреннем дворике. День был солнечный, каких в ноябре все же немного и княгиня сидела с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу и слегка улыбалась, слушая мужа, который рассказывал ей что-то забавное. Я гулял с ребенком рядом и с удовольствием наблюдал за этой любящей друг друга семьей. Вдруг княгиня вскрикнула и схватилась рукой за низ живота. Князь склонился к ней и тут же, выпрямившись позвал меня. Я подошел и увидел, что с подола юбки на песок падают капли крови, а княгиня зажимает рукой юбку между колен. Я понял, что дело плохо, сказал князю, что вызову карету "Скорой помощи" (в тексте "Ambulance", что это самое и означает).

Позвав дочь, велел ей идти домой, а сам взбежал на второй этаж, к квартире Агеефф, протелефонировал сначала в вызов кареты "Скорой помощи", а затем в клинику профессора Штерна. К счастью, профессор был на месте и операционная свободна. Описал ему обстановку и сказал, что сейчас привезу к нему его пациентку. Потом взял у мадам Агеефф чистую простыню и плед, спустился вниз. За эти три-пять минут стало очевидно, что кровотечение сильное — на песке уже была маленькая лужица крови, а сколько ее еще впиталось в одежду. Княгиня побледнела, у нее дрожали губы и она плакала, тихо, как маленькая девочка. Князь не зная, что делать, стоял перед ней на коленях и сжимал в своих руках ее ладони, как будто старался таким образом передать жене свои силы. Он что-то говорил невпопад и было видно, что он тоже растерян и не на шутку беспокоится за жизнь любимой.

В этот момент приехала карета, принесли носилки и мы аккуратно положили на них княгиню, поверх пледа и простыни. Ехать было недалеко, и вот уже показалась клиника акушерства, на пороге нас встретили санитары под руководством ассистента, когда они переложили княгиню на каталку, стало ясно, что простыня и плед насквозь пропитаны кровью. К этому времени княгиня уже была практически без сознания, лицо бледное, губы синюшные, пульс нитевидный и частый. Мы с князем остались ждать в коридоре, прошло минут десять, я увидел, что ассистент Штерна вышел на крыльцо покурить, представился и спросил, что с княгиней. Ассистент ответил, что случай тяжелый, профессор сразу пошел на кесарево сечение, поэтому ассистировать взяли более опытного врача, а он теперь курит. Он вроде слышал, что профессор, обследовав зев матки, сказал что он приокрыт, кровь идет оттуда и похоже на полное предлежание плаценты[11].

Поговорив с коллегой, я пошел обратно, но тут я услышал какой-то нечеловеческий даже не крик, нет, рев смертельно раненого зверя. Раздался звук бьющегося стекла, а затем металлический лязг, похоже, что опрокинулся столик с инструментами. По коридору пробежали четверо санитаров и скрылись за дверями операционного блока. Я было, хотел спросить, а где князь, но тут вышел профессор в клеенчатом фартуке с плохо стертыми следами крови, он вытирал салфеткой руки и узнав меня, сказал, что княгиня умерла в родах от профузного кровотечения, ребенок жив, но не доношен еще пять-шесть недель до нормального срока, его постараются выходить, но шансы малы, кроме того, вряд ли он будет нормальным человеком — вес очень мал из— за маленькой матки, плод плохо развивался, да и сейчас в связи с отслойкой плаценты подвергался гипоксии. У князя развилась острая психотическая реакция, когда ему сказали о смерти жены, он оттолкнул ассистента и ворвался в операционную. Вид окровавленного трупа женшины с большим разрезом внизу живота кого угодно приведет в шок, а тут кровью было испачкано всё — удивительно как ее еще довезли до клиники. Профессор сказал, что князя уже увезли в психиатрическую клинику и рекомендовал мне сообщить об этом родственникам, что я и сделал".

Где то под Цюрихом, Швейцария, время неизвестно…

В голове лопнул огненный шар, я услышал как будто отдаленный крик и затем глубокий вздох со словами "вот и все…". Я открыл глаза и ничего конкретного не увидел. Вообще, кругом был свет, может, это и есть "тот свет"? А как же тоннель (хотя, причем здесь тоннель[12])? Потом взгляд более-менее сфокусировался, я понял, что лежу на каталке голый и мне холодно, разве что срам прикрыт простыней. Руки и ноги пристегнуты крепкими кожаными ремнями. Все расплывчато — ну да, на мне же нет очков! Комната явно медицинская — яркая потолочная лампа, белые кафельные стены, сильно пахнет озоном, кстати, спроси меня что это такое, не отвечу. Больше деталей разглядеть не удалось, так как в комнату вошли двое — мужчина и женщина, судя по силуэтам и тембру голоса.

— Смотрите, Людвиг, он открыл глаза!

— Ну и что взять с идиота, он и раньше их открывал, когда есть хотел. Сейчас Иоганн привезет замену сгоревшим деталям, заменим и продолжим сеанс.

[1] Уважительное обращение к купцу.

[2] Анабасис — путешествие с многими опасностями и приключениями, чаще на недружественной территории.

[3] Саман — камыш, обмазанный глиной, часто пополам с навозом.