— Петя, ты где там, заснул, что ли? Давай, подтягивайся к нам с фляжечкой и третью рюмку возьми, выпьем за изобретателя и князя Абиссинского — подтверждаю тебе и твоей жене титулы, будете российскими титулованными дворянами. Грамота от негуса на титул, надеюсь, есть — передашь дежурному генералу. Я предупрежу, чтобы ее показали Воронцову-Дашкову[377] и Ренненкампфу Константину Карловичу, управляющему Собственной ЕИВ канцелярией, прежде чем русскую княжескую грамоту получить, потом назад получишь вместе с русскими документами.
И вообще, у нас тут все просто, могу Сашей тебя звать — так я и сам Саша. Поэтому будем на "ты", а вот звать тебя я буду "купец", не обидно? Ну не "эфиоп" же… Просто у меня в ближнем круге князей и генералов много, а купцов нет, вот и не спутаю ни с кем.
Ну что я, с царем спорить буду? Называй хоть горшком, да только в печь не сажай.
— Ну давай за тебя, купец, будь счастлив, князь Абиссинский!
Выпили, посидели немного, потом Петя опять набулькал, видимо, Мария Федоровна осталась в Гатчине. Расспросили меня об Эфиопской кампании, чего в официальном отчете нет и что их интересовало. Я как мог, вкратце рассказал. Заинтересовали пулеметы, тут я возьми и расскажи о том, что хотел лицензию на "Максим" для России через акции получить, а Базиль Захариос меня обманул и подсунул недействительные бумаги, да еще и подпись Норденфельда подделал.
— Опять этот шельма Базиль, говорили мне что он греческий еврей из Одессы и кого хочешь обманет. Ну он еще не знает, кого обманул, сейчас же королеве Виктории отпишу, пусть его на суд выдает, а мы уж его повесим, не волнуйся.
— Ваше величество…
— Какое "величество", договорились же на "ты", можешь просто говорить "государь".[378]
— Хорошо, государь. Нанятый мной специалист по международным делам уже занимается этим делом и говорит, что иск можно выиграть — налицо признаки мошенничества. Думаю, что до конца месяца все бумаги будут собраны и мы подадим иск в Греции — по месту совершения преступления. Я ведь там переплавил эфиопское золото в стандартные слитки афинского банка, они номерные и номера указаны в переводе денег, а сообщник Захариоса в Швеции по этому переводу вместо Норденфельда получил шведские слитки, тоже пронумерованные и с этими слитками уже задержан в Германии, правда, монеты частично истратил, или попрятал. Так что шанс вернуть деньги есть.
— Я слышал, что ты сильно потратился на миссию, она ведь планировалась туда и обратно, а ты еще воевал почти полгода и людей кормил-поил за свой счет, даже пленных, вон и в газете "Неделя" корреспондент Павлов про это писал.
— Я старался казенные деньги особенно не тратить и у меня осталось еще тысяча золотых, надо бы сдать, там и сабли старые остались нераздаренные, эфиопы больше новенькие златоустовские предпочитали. Правда, старое оружие пошло на подарки королям — греческом, датскому и шведскому, вроде все довольны — это же коллекционное оружие, а эфиопы подумали, что старье.
— Саша, да это мелочь такая, не ломай себе голову. Ты и так сделал больше, чем мог, оставь себе и монеты и шашки или казакам раздари, а Обручеву я сам скажу, что все под расчет — он тебе еще жалованье и премиальные должен. Лучше ты озаботься картами Эфиопии — пусть в ученом отделе Штаба изучат и что-то нарисуют, а то ведь нет ничего, а сейчас туда новая миссия поедет, карт нет, языка толком не знают, перса какого-то нашли, вроде он по-эфиопски может говорить.
— Государь, моя жена составила французско— русско-эфиопский словарь-разговорник, его бы издать небольшим тиражом надо, да и миссии отдать. А что касается карт, то я прислал те, что у меня были — трофейные итальянские, а путевые, в том числе и пленного немецкого полковника, я отдал штабс-капитану Букину, который теперь граф у негуса и начальник его штаба, он же из Главного штаба, так что специалист в топографии, должен был какие-то кроки начертить. К сожалению, мне не дали встретиться с Букиным и все наброски остались у него, но, думаю, новый посол найдет способ забрать их. Большую карту, что висела у меня в кабинете от прошлого итальянского губернатора провинции, забрал военный агент из Египта, полковник Симонов, так как я не был уверен, смогу ли ее вывезти — когда покидали страну, эфиопы устроили досмотр, забрали две трети золота и мало ли им еще что могло в голову прийти.
— Вот как, выходит то, что вам заплатили, оставили только треть? Ай да эфиопы, а мы с них ни за что денег не взяли, с … африканских, — тут царь выругался и сказал, что больше ничего им даром не даст, только за золото. — Значит Букин остался, да еще видел в твоем рапорте, что все твои охотники остались и деревню русскую поставили. А что так?
— Государь, буду с тобой откровенным: они почти все старообрядцы и мечтали жить по-своему, вообразили, что Абиссиния это и есть баснословное "Беловодье", страна первосвященника Иоанна. Вот и захотели поставить церковь свою и молиться по-своему, раз им в России это делать не дают. Мне купцы-старообрядцы точно будут вопросы про Беловодье задавать, нашел ли я его?
— Ну, а ты что им скажешь, купец?
— Скажу, что не та эта страна, не Беловодье. Хоть три урожая в год снимают местные крестьяне, а все у них отбирают и живут они хуже наших. Боюсь, что пока на моих землях их никто не трогал, а сейчас придет новый князь и тоже их непосильным оброком обложит. Но ведь, государь, это факт — стараются уехать из России старообрядцы, а они ведь русские люди, и так иноверцев полно в империи, нельзя так просто русскими людьми разбрасываться.
Смотрю, царь насупился, недаром в детстве у него прозвище "бульдожка" было, недоволен правдой-маткой. А ну сейчас взашей гнать прикажет — вон, пауза какая повисла.
— Знаю это, купец, и за то, что не побоялся правду сказать — спасибо. Не многие мне правду говорят, стесняются, наверно, — с иронией сказал царь. — Согласен, что русских беречь надо, по мне так все равно кто сколькими перстами крестится и сколько раз "аллилуйю" возглашает. Но вот не дам русских увозить из России, иначе на восточных окраинах одни инородцы будут и казаки не справятся, мало их. Вот хочу пока по Амуру и в Забайкалье разрешить селиться староверам своими деревнями, свой обряд проводить и церкви свои ставить. Вот там и есть наше Беловодье и нечего другого выдумывать, так можешь своим купцам и передать, а указ подпишу через месяц, еще Победоносцева уламывать придется, пока против он. Ну, сегодня против, а завтра пригрожу ему отставкой с поста обер-прокурора Синода — поставит свою подпись. Государственное ведь это дело — переселенцы, и земли пустой у нас полно, защищать ее надо, а то китайцы отберут. Так что никакой Эфиопии или еще чего другого — в России родились, в России пригодятся и умрут здесь же. Да, тебе как князю надо земли дать, только в центре России не могу — все занято. Подумай, где хотел бы иметь свой надел за Уралом или по Амуру?
Тут я услышал похрапывание и увидел, что Черевин спит, сидя на стуле. Мы с царем перенесли его на кушетку. Я снял с Черевина сапоги — генерал был в трогательных полосатых носочках, царь укрыл его старой шинелью, Петя совсем по-детски свернулся калачиком и засопел.
— Скажи-ка, Саша, а что ты мне там понаписал по поводу моего здоровья, чтобы берегся, да и про Аликс чего-то непонятное. Я-то, как видишь, здоров, а Аликс жужжит вокруг Ники, ее тут гессенской мухой прозвали за назойливость, и он от нее без ума, и слушать ничего не будет, сбежит еще с ней.
— Государь, дело в том, что у меня иногда бывают сны, цветные и подробные из тех, видимо, что зовут вещими. Я в них свои изобретения вижу, но бывает, вижу и людей. Вот накануне того как ты меня в Абиссинию послал, видел я пустыню, всадников на верблюдах, казаков с пулеметами и гранатами, которые уничтожают этих всадников. Думал, что это Средняя Азия, а потом еще сон был с негусом эфиопским, тут я и понял, что война в Эфиопии будет и тогда сказал Обручеву, и так и случилось, когда мой отряд прибыл в Эфиопию, война и началась. А по поводу тебя видел, что Мария Федоровна, великий князь Владимир Александрович стоят при твоей кровати и, обращаясь к доктору, а зовут его профессор Захарьин. Владимир Александрович спрашивает: "Император безнадежен?". И тот говорит, что "Да, проживет несколько месяцев". Дело происходит в Крыму, а из разговора следует, что болезнь была после простуды на охоте в Спала. Ольга и Ксения плакали, Ники держался, а у Михаила тоже губы дрожали. Какой год, не ясно, календаря на стене нет, но по возрасту детей можно догадаться, что, где-то от 1893 до 1895. Кстати, Георгия среди них не было, но я знаю, что он уже в Аббас-Тумане, лечится от туберкулеза и я собираюсь в ближайшее время закончить испытания эффективного препарата против этой болезни, надеюсь, что смогу помочь.
