Так вот чья сабля досталась мне в качестве трофея, самого легендарного султана Саладдина. А дядя Аббас или его сынок и прострелили руку казаку, так как только из одной винтовки Маузера стреляли, у остальных трех были чистые стволы, а две из них — Абу Салеха и оберста, так и остались в седельных чехлах.
Узнал у полковника, не по Генеральному ли Штабу он служил. Выяснилось, что да, тогда спросил, слышал ли он о перестрелке с иностранным шпионом в берлинской гостинице где-то полгода назад, газеты как-то невнятно написали, погиб агент или был взят в плен. Захмелевший полковник не стал упираться и доложил, что агент был взят живым, но раненым в руку. Спросил, есть ли у него связь с Берлином, так как я могу его обменять на этого агента, но, чтобы быть уверенным в том, что это именно он и не ведут ли против меня игру, я хотел бы задать три вопроса, из которых узнаю, что это именно тот человек, в котором я заинтересован. Полковник ответил утвердительно. Тогда я сказал, что подготовлю вопросы, когда придет гонец с подтверждением условий выкупа и передам с ним вопросы. Как только я получу ответы, я оговорю условия освобождения захваченного агента и отпущу полковника, когда от агента придет телеграмма, что он в безопасном месте и в отношении его выполнены все условия. Тут полковник сообразил, что его меняют отдельно и я объяснил, что в письме отцу Абу Салеха вообще не упоминалось об оберсте Шлоссере, так что это — отдельная песня, как говорят в России: ведь вы сдались нам уже после того как письмо было отправлено с пленными.
Потом пообедали, я спросил Нечипоренко, не свиная ли тушенка будет в щах? Оказалось, что свиную тушенку уже всю съели с гречневой кашей. Остались популярные в войсках говяжьи консервы "Щи с мясом и гречневой кашей" — два блюда в одном флаконе, то есть в жестяной банке. Попросил, если казаки будут варить кулеш с салом, приготовить для Салеха что-то без сала.
— И чего вы возитесь с этим басурманским принцем, Александр Павлович? — проворчал подъесаул. — Будь моя воля, пристрелил бы я его, чтоб не мучился и других не мучил. Вы его и лечите, и на носилках его носят и горшок за ним выносят, теперь еще и готовь отдельно… И немец этот толстый — та еще обуза.
— Дорогой Аристарх Георгиевич, этот "басурманский принц" — гарантия того, что мы с вами и наши люди живые увидим Харар через неделю. Так что если тяжело, я сам для него буду готовить кашу. А толстый немец свиное сало трескать будет за обе щеки, а нужен он мне для того, чтобы на него выменять из германской тюрьмы хорошего человека, русского полковника и Георгиевского кавалера.
Так прошло еще два дня пути, но утром у нас не смогли встать на ноги три лошади, а четвертая просто издохла ночью. Распределять груз не пришлось: три четверти взятого в дорогу фуража и продовольствия было съедено, у нас даже дополнительно высвободились десять вьючных лошадей и пять мулов, на которых мы посадили четырех пленных, незаменимых на всяких работах типа подай-принеси (им было сказано, что в Хараре их освободят вместе с Абу Салехом). Но вот лошадей пришлось прирезать, мы не стреляли и вообще соблюдали правила маскировки: не жгли костер ночью — его в пустыне видно издалека, даже сквозь тощие акации, в качестве дров использовали только сухие деревья, не дающие дыма, наконец, замыкающий верблюд тащил несколько срубленных акациевых кустов, уничтожая следы прошедших по дороге людей и животных: даже если дорога состояла их мелкой гальки, где то на песке мог остаться след кованого копыта. А теперь нам придется бросить четыре трупа и птицы-падальщики издалека укажут место, где что-то произошло, а уж лазутчики будут тут как тут.
Мы все же не стали закапывать павших лошадей, чтобы не терять время, и вышли в путь. Сегодня мы должны были пересечь условную границу с Абиссинией. Наконец, дошли до высохшей реки, кое-где были лужицы воды и лошади принялись оттуда пить, но подошедший Хаким, сказал, что нужно рыть ямы в песке и тогда они наполнятся более чистой водой. Оставили пленных под присмотром казака рыть копанки и занялись обустройством лагеря на абиссинском берегу. Потом я спустился к воде, казак показал мне что-то найденное в выкопанном песке. Это был небольшой самородок весом граммов в 10. Я сказал, что как только распакуем мой денежный ящик я его выкуплю за золотую монету по весу, это золотой самородок и он поможет рудознатцам оценить качество здешнего золота.
Отломил кусок засохшей глины и увидел ближе к поверхности мельчайшие золотые крупинки, блеснувшие на солнце. Такие трудно намыть лотком — они из-за малого веса просто не осядут на дно и, скорее всего, вода просто понесет их дальше, а ведь я читал, что сейчас добывают золото даже из старых отвалов, используя химические методы обогащения: амальгамирование — растворение золота в ртути и использование цианидов, дающих с золотом растворимые соли. Естественно, что оба метода крайне вредны как для самих старателей, так и для окружающей среды. В Сибири 21 века есть целые большие реки, где все живое убито отходами с обогатительных фабрик. Года два назад, я прочитал про метод получения золота даже из неперспективных руд с помощью его реакции с хлором, надо будет поговорить с рудознатцами Черновых, ведь Эфиопия богата золотом, а моют его крайне примитивным методом — обыычными лотками, хотя уже известны механизмы, приводимые в действие водяными колесами — дробилки, флотационные установки и все то, что и сейчас применяется на горно-обогатительных фабриках при механической подготовке руды к промывке. Вот где изобретать и изобретать, надо только свою жилу у Менелика выкупить — и вперед. Да и самому негусу подсказать, что за золото можно покупать в Европе и САСШ все что угодно, в первую очередь, машины и станки, нанимать специалистов для работы и обучения местного персонала.
Подошел к Бякову, которому велел делать кроки нашего пути и попросил посмотреть, где мы перешли реку. Лучше бы я этого не делал. Этот, с позволения сказать, офицер, понятия о картографии не имел и найти, в случае чего, дорогу назад, по его каракулям было бы невозможно. Отобрал у него бумажки, отметил, где на карте север, нарисовал стрелочку и пометил место, где пересекли реку. Потом пошел к Стрельцову, отдал ему компас и велел составлять кроки самому, все же дальше абиссинская территория и Хаким возражать не должен, если мы нарисуем дорогу, где идем. Я посмотрел карту полковника, там были нанесены оба колодца, так что "белым пятном" остался только уход Хакима от предполагаемой погони.
На следующий день я увидел, что утром два гвардейца поскакали на лошадях вперед по дороге, сообщить расу о том, что мы благополучно пересекли границу. Вскоре показалась каменная башня с казармой — абиссинская застава. Солдаты были в мундирах, но босые, они выстроились в ряд и начальник отдал нам честь. Нечипоренко, ехавший впереди колонны, сделал то же самое. Сегодня мы проследуем деревню Арту. Хаким сказал, что там много горячих источников с самой разнообразной водой, но воду для еды и питья надо набрать в деревенском колодце, так как вода из источников дальше деревни содержит много солей, имеющих слабительный эффект, тогда придется стоять сутки и ждать, когда действие минеральной воды пройдет, а лошади вообще плохо переносят такую воду и ослаблены переходом, поэтому могут умереть.
Так и сделали, в древне местный староста встретил нас блюдом с инджирой — большими блинами из муки сорго темного цвета, похожими по виду на гречневые, но со специфическим вкусом. Инджира — основное мучное блюдо абиссинцев, их национальная еда, поэтому такой обычай очень напоминает наш хлеб-соль. Казаки, соскучившиеся по печеному после сухарей и галет, быстро расхватали "блины", правда, потом выяснилось, что не всем они понравились. Я предупредил, чтобы ни в коем случае не бросали инджиру на землю — это признак большого неуважения, не хочешь есть — спрячь в карман, мулу потом скормишь. Я оставил старосте пять талеров в подарок (оправданный "бакшиш") за хлеб и воду и мы простились, довольные друг другом. Я понял, что посланные к расу офицеры уже предупредили всех, что едет русский посол рас Искендер и дочь раса Мэконнына, поэтому нас везде будут встречать абиссинским хлебом-солью.
