Утром, еще до подъема, зашел в свою палатку и увидел чистый стол без каких-то следов вчерашнего загула, ай да молодец Иван Ефремович, надо его чем-то поощрить, подумаю, какой подарок ему купить в Хараре. Скинул китель и парусиновые туфли и прилег на постель поверх одеяла. Проснулся от того, что кто-то осторожно трясет меня за плечо. Проснулся — смтрю, а это дежурный артиллерист:
— Вашсковродь, там эти, дикари пришли, с верблюдАми (он произнес это слово с ударением на последний слог как "верблюдЫ"). Натянув китель и фуражку, попросил позвать Нечипоренко и кого-то еще из казаков, кто разбирается в верблюдах, вроде хорунжий Бяков, а также фейерверкера Спичкина от артиллеристов. Спросил, поставили ли палатку для старейшин, ответил, что стоит рядом, бросили в нее тюки сена и накрыли попонами, чтобы сидеть. Перед входом, окруженные толпой глазеющих сомалей, стоял сухопарый старик в богатом, но засаленном халате и зеленой чалме хаджи[267], на ногах у него были грязные, но расшитые узорами тапки с загнутыми носами (прямо старик Хоттабыч из старого советского детского кино, когда он вылез из бутылки, тот только почище был). Рядом стоял парень с бегающими туда-сюда хитрыми глазенками, явный пройдоха, тоже в халате, но попроще и в обычной чалме. Он поздоровался с нами по-французски и сказал, что он — Саид, племянник большого абана и старшего над всеми абанами побережья Али-хаджи, при этом, услышав свое имя, "Хоттабыч" важно кивнул. Он слышал, что белым путникам нужны верблюды и готов продать их или сдать внаем. Я приложил руку к сердцу и поклонился, попросив Саида перевести, что мы приветствуем уважаемых Али-хаджи и Саида, но хотели бы сначала посмотреть всех верблюдов, на что Саид ответил, что все они перед нами. А перед нами было десятка три довольно тощих одногорбых верблюдов. Я спросил Саида, есть ли еще верблюды, он ответил что это — все, что есть сейчас, остальные ушли в караванах и будут через месяц. Есть еще десяток в частном владении, по одному-два верблюда, но с их хозяевами надо договариваться отдельно. Да, я рассчитывал на сотню верблюдов, тридцать слишком мало, на них и половина оставшегося груза не возьмут, даже если верблюд поднимет около 10 пудов. Пока мы говорили, казаки и Спичкин принялись осматривать животных. Я спросил, сколько груза поднимает такой верблюд, если нам нужно пройти 300 километров до Харара? Саид ответил, что на верблюда нельзя грузить больше 80 килограммов, разделив этот вес поровну с каждого бока, если сверху будет ехать погонщик и без погонщика еще можно добавить 60 килограммов, кроме того, придется выделить пять верблюдов под палатки, дрова и воду и пищу для людей. В день верблюд может пройти 30 километров, то есть весь путь займет 10–12 дней. Спросил, сколько стоит нанять верблюда с погонщиком и без погонщика до Харара. Ответил, что 50 талеров с погонщиком и 30 — без погонщика. Предложил Саиду с его дядей, который, похоже, устал стоять, подождать в отведенной для них палатке, где им дадут воды и поесть, если они голодны. Приказал дежурному солдату, чтобы он показал им их гостевую палатку и распорядился насчет воды и поесть гостям. В сопровождении посыльного "Хоттабыч" с племянничком ушли в лагерь.
Потом я посоветовался со своими офицерами, что смотрели верблюдов, они ответили, что, почти все верблюды бракованные: сбиты копыта, болячки и потертости на спине, одна верблюдица вообще беременная. Верблюдов надо откармливать, похоже, они только что вернулись с перехода и их забраковали для следующего каравана, а теперь стараются сбыть нам. Хорунжий Бяков сказал, что здешние верблюды более мелкие и слабые, чем среднеазиатские двугорбые[268], конечно, одногорбые более ходкие, но груза они возьмут меньше, пудов десять, если верблюд сыт, неделю вволю пил и отдохнул, а эти — заморенные, он бы их не советовал брать вообще.
Только я собрался пойти поторговаться и узнать, где взять еще сотню кормленых верблюдов, как со стороны лагеря послышались дикие крики и я увидел, что Артамонов с кривым акациевым дрючком в руке гонит перед собой "Хоттабыча", а он удирает от него в одном тапке. Саид бежит впереди и что-то кричит погонщикам. Погонщики вытащили ножи и сабли и выскочили спасать старого Али, а Саид спрятался за погонщиков и стал кричать, показывая на Артамонова, что Москов ашкер напал на его дядю, когда тот прилег отдохнуть и стал колотить его палкой. Артамонов в свою очередь, напоследок все-таки огрел дрючком Али и вытянувшись передо мной, отрапортовал:
— Так что, ваше высокородие, басурмане эти залезли в вашу палатку, когда я на минуточку отошел "до ветру". Возвращаюсь, а этот вонючий старик разлегся с ногами на вашей кровати, а молодой роется в ваших вещах, но вроде ничего не взял, я его обыскал. Они в крик, молодой вопит, что-то про "пашу", то есть про вас, я так понял, они палатки перепутали, а может, специально развалились, чтоб показать, что они здесь главные. Я их гнать, так они в драку полезли, ну я и приласкал дубиной, сначала молодого, а потом и старого с койки согнал — они бежать, а я за ними. Вот так, ваше высокородие и было.
Между тем, толпа разгоряченных и подзуживаемых сзади молодым Саидом, погонщиков с ножами и кинжалами, потихоньку окружала нас. Нечипоренко и Бяков достали револьверы, подъесаул пальнул в воздух и заорал громовым голосом: "Назад, сукины дети, перестреляю всех на ….!".Бяков прицелился в лоб старому Али и закричал, обращаюсь к Саиду, на ломаном французском, что сейчас сделает дырку в старом козле, если они не остановятся. Саид понял, что дело плохо, тем более, что от лагеря, выхватив шашки, к нам уже бежали на помощь человек десять казаков. Саид что-то прокричал и погонщики остановились, а старый хаджи, повернулся спиной и, задрав халат, показал нам тощую задницу. Саид перевел этот жест так, что теперь ни один погонщик и караван-баши не даст нам даже самого тощего и больного мула или верблюда и что мы здесь все сдохнем. На том наши переговоры и закончились.
Уже в лагере я выяснил, что бестолковый солдат махнул рукой на палатки в центре лагеря и сказал, что, мол, тамР отдыхайте. Никому из франкоговорящих офицеров (ох уж эти снобы, господа офицеры, мать вашу), не было дела до шатающегося по лагеря "Хоттабыча" с племянником. Сомали посмотрели в палатку, на которую им показали, посидели на сене, но там им не понравилось и они пошли в соседнюю, в соседней стоял часовой у знамени, оружия и денежных ящиков (а где был подчасок отдыхающей смены, он должен был быть снаружи, но рядом?). Часовой взял ружье наизготовку и щелкнул затвором, дослав патрон в патронник. Сомалям это не понравилось и они пошли в третью палатку, мою. Там старикан завалился на мою койку, а племянничек стал рыться в интересных европейских вещах — так их и застал денщик, остальное происходило на наших глазах. Все это было бы комично, если бы не было печально. Конечно, можно было бы загладить вину подарками, но вот эти подарки не сделают сотню здоровых верблюдов…
Снаружи раздался гудок паровичка, который приехал за цистерной. Я спросил интенданта, много ли осталось воды и он ответил, что цистерна почти пустая (как я и рассчитывал, ее хватило на сутки) Я распорядился наполнить бурдюки остатками воды и отправить паровичок с цистерной за водой, больше цистерны нам две недели не видеть. И найти топографа, пусть съездит на паровозике до источника, разведает, где находится источник, нанесет дорогу и сам источник на свои кроки, а также посмотрит, есть ли какая дорога или тропа сбоку чугунки, по которой могут пройти мулы — будем гонять за водой их, только один мул сможет взять два бурдюка по 80 литров, всего 160 литров на мула, это 9000 литров на всех 50 мулов, половина от потребности. Гонять всех лошадей каждый день на водопой невозможно, мы их измотаем в пути, единственный выход — если нам разрешат перенести лагерь к источнику?
