— Я действительно выше тебя! — Лукреция улыбнулась мне, когда модистки начали снимать с неё мерки для удлинения подола. — Ты думаешь, я выше Санчи Арагонской?

— Неаполитанский посол сообщил, что она небольшого роста. — Мы с Лукрецией жадно глотали каждую новость, поступающую о Санче Арагонской — шестнадцатилетней внебрачной дочери будущего короля Неаполя, которая должна была стать невестой маленького Джоффре Борджиа, звеном, которое свяжет Неаполь с интересами моего Папы. О свадьбе должны были объявить только на Рождество, но Рим уже полнился слухами.

— Говорят, она хорошенькая... — Лукреция, хмурясь, посмотрела на свою грудь. — И соблазнительно пышная!

— Но она чернявая. — Я обняла Лукрецию за талию, держа перед нашими лицами украшенное резьбой ручное зеркальце. — Так что мы, две красавицы-блондинки, сможем справиться с нею в два счёта. И потому тебе надо обязательно сшить себе на свадьбу Джоффре новое платье. Новые подолы на старых платьях — это хорошо для повседневной носки, но на свадьбу Джоффре и Санчи явятся все сколько-нибудь важные персоны, и я не позволю, чтобы тебя затмила какая-то низенькая неаполитанская брюнетка. Я думаю, тебе надо будет сшить наряд из бледно-зелёного шёлка с рукавами из серебряной парчи, чтобы ты выглядела как русалка...

Лицо Лукреции, отражённое в зеркале, просияло, но лишь на мгновение.

— Как ты думаешь, мой отец позволит моему мужу Джованни Сфорца сопровождать меня на свадьбу? — нерешительно спросила она.

— Ты можешь его об этом попросить, — не задумываясь, ответила я. — А теперь померяй вот это платье с парой жёлтых рукавов.

— Я просила! А он говорит, что мой муж должен держаться от меня подальше, пока я достаточно не подрасту. Но я уже выросла! Мне уже четырнадцать лет, и я выше тебя!

Служанки переглянулись, и сделала им знак отойти. Лукреция сердито вытерла глаза тыльной стороной руки. Леонелло, сидя в своём углу и не слушая нас, перевернул страницу книги, а я тем временем продолжала натягивать на руку Лукреции жёлтый рукав.

— Отцы не всегда сразу замечают, что их дочери уже превратились в женщин, — успокаивающе прошептала я.

— Я графиня Пезаро, а между тем я не жила со своим мужем даже под одной крышей, не говоря уже о том, чтобы делить с ним постель. — Лукреция выпятила нижнюю губу. — Я замужняя женщина, но я всё равно живу в доме моего отца, делая переводы с греческого, уча французские глаголы и — и песни Машо. Я уверена — все надо мною смеются! Все думают, что мой муж меня не хочет, — они считают, что он не желает видеть меня в Пезаро, либо потому, что я некрасива, либо потому, что я незаконнорождённая.

— Чушь! — Я начала завязывать шёлковую шнуровку рукава, вытягивая газовую нижнюю сорочку сквозь модные разрезы. — Я следила за ним на твоей свадьбе, и могу сказать, что при виде тебя у него округлились глаза.

— Катерина Гонзага говорит, что он смотрел на тебя!

— Катерина Гонзага — дура. — Я пальцем приподняла подбородок Лукреции. — Через несколько недель Джованни Сфорца посетит нас с визитом — вот тогда ты сама увидишь. Он будет так упорно глазеть на тебя через стол, что меня даже не заметит. «А если он будет пялиться на меня, — про себя подумала я, — то я подхвачу кашель и буду оставаться в своей комнате, чтобы дать молодожёнам поговорить за ужином с глазу на глаз».

— Но когда он будет у нас с визитом, ему ведь не разрешат остаться на ночь, верно? — Лукреция глядела на меня, теребя свою манжету.

— Нет, — подтвердила я, беря второй жёлтый рукав и подходя к ней с другой стороны. Я уже получила по этому поводу вполне недвусмысленные инструкции от Его Святейшества.

«Ни в коем случае не пускай этого головореза Сфорца в постель моей дочери, — написал он мне из Питильяно. — Я хочу, чтобы они пока не вступали в фактические брачные отношения, — и мне плевать, если он пылает к ней страстью, он, чёрт возьми, вполне может и подождать».

— Ну, пожалуйста, замолви за меня словечко, — взмолилась Лукреция. — Попроси отца позволить мне стать настоящей женой.

— Я попрошу, — обещала я, но надежды, что Родриго согласится, почти не было. Мой Папа бывал иной раз упрям как бык.

Но с другой стороны, такой же упрямой была и его дочь. Её нижняя губа воинственно выпятилась.

— Я сошью себе новое платье не только для свадьбы Джоффре, но и для визита моего мужа, — решила она. — Что-нибудь завлекательное, чтобы выглядеть старше. Я внушу ему такую страсть, что наутро он увезёт меня на своём коне в Пезаро, что бы там ни говорил мой отец.

— Если он попробует это сделать, папская стража его тут же убьёт, — не отрываясь от своей книги, сказал Леонелло.

— Тогда он умрёт, а я уйду в монастырь, — мрачно сказала Лукреция. — Лучше уж я стану монахиней, чем позволю Санче Арагонской смеяться надо мною из-за того, что я всё ещё жена-девственница.

— Это она будет женой-девственницей, — сказала я, бросая из-за спины Лукреции предостерегающий взгляд на моего телохранителя. — Ведь она выйдет замуж за Джоффре, а ему, хоть он и милый мальчик, всего одиннадцать лет, и он никак не сможет скоро вступить с нею в фактические брачные отношения. Так что женой-девственницей останется Санча, и она не посмеет из-за чего бы то ни было смеяться над тобой.

— Правда? — Её маленькая белокурая головка повернулась ко мне, и я в который раз залюбовалась её изящной длинной шеей. Черты её лица были мелкими, глаза — не чисто голубыми, а серо-голубыми, её кожа имела склонность к прыщам, но благодаря её лебяжьей шее каждый поворот её головы был исполнен грации.

— Правда, — ответила я ей. — А если тебе хочется выглядеть старше и показаться Джованни Сфорца более искушённой, думаю, мы это устроим. Давай посмотрим. — Я принялась просматривать образцы тканей. — Тёмно-зелёный шёлк... нет он будет тебя бледнить. Жёлтый бархат — тоже нет, этот цвет слишком близок к цвету твоих волос. Розовая узорчатая парча — решительно нет, это для совсем юных девиц. — В моём распоряжении имелась целая группа модисток, которые одевали меня одну, и столько образцов тканей и вышивок, что хватило бы на сотню платьев. Респектабельные женщины Рима ни за что не стали бы со мною разговаривать или даже идти по той же стороне улицы, что и я, однако они проявляли живейший интерес к тому, во что я была одета. А если я была законодательницей моды, надо было делать это хорошо, поэтому ныне я тщательно продумывала фасон, цвет и отделку каждого нового платья; не то что в те дни, когда я просто надевала что-нибудь миленькое и считала, что мой туалет завершён. Разумеется, теперь я могла использовать свои знания и опыт, чтобы помочь Лукреции. — Нам нужно создать для тебя новый образ, — объявила я. — Такой, который покажет, что ты уже выросла. Для чёрного ты ещё слишком молода, но может быть, тёмно-синий... — Я набросила ей на плечи тонкий французский шёлк. — Да, это как раз то, что нужно.

— Вот с таким вырезом? — Лукреция оттянула корсаж на своей груди вниз.

— Нет, вот с таким. — Я вернула её корсаж на место. — Но мы отделаем его чёрным французским кружевом, так ты будешь казаться искушённей. Надеюсь, французы не станут вторгаться в Неаполитанское королевство; тогда мы не смогли бы достать это кружево.

— Упаси бог, как это можно, чтобы вы, дамы, остались без кружева, — из-за своей книги сказал Леонелло, но мы с Лукрецией не стали обращать на него внимания.

После того как модистки ушли, я усадила Лукрецию на стул и занималась её внешностью час — придала форму её бровям и показала ей, как использовать пудру, чтобы скрыть красные прыщики, которые иногда появлялись на её коже.

— Думаю, если на свадьбу Джоффре ты наденешь бледно-зелёное, то я буду одета в платье цвета морской волны. Никто не сможет соперничать с двумя эффектными блондинками, одетыми в похожие цвета. Рядом с нами Санча Арагонская будет выглядеть как какая-нибудь неаполитанская растрёпа.

— На самом деле я вовсе не хочу, чтобы она была уродиной, — захихикала Лукреция, к которой вернулась её всегдашняя жизнерадостность. — Джоффре заслуживает красивой жены.