В целом, это передавало общую картину происходящего, но Майкл смутно чувствовал, что что-то не так. Чего-то здесь не хватало, какой-то живости, образности. Он не мог сказать, что у него выходило совсем дерьмово — по правде говоря, ему удавалось довольно точно облечь в слова образы из головы — но он трезво осознавал, что тут требовалась пара советов от профессионала.

Жаль, Джеймса не было под рукой.

Потом Майкл заметил, что когда он, готовясь к новому этапу борьбы с белым электронным листом, делает заметки вручную — у него получается как-то ловчее. Ручкой по бумаге, слово за словом, строка за строкой. Это даже было увлекательно — только рука с непривычки болела, а на пальце натерлась мозоль, пришлось заклеить ее пластырем.

Чтобы было легче, он говорил себе, что просто готовится к роли. Если бы ему предложили сыграть сценариста — он бы смог? Конечно. И он играл.

За час он уставал от письма так, как не уставал за полный съемочный день. Но он не сдавался. Писал каждый день. Большую часть времени, конечно, он сидел с ручкой в зубах и с отсутствующим видом пялился в стену — чтобы потом встрепенуться и записать одно предложение, — и еще одно через час, — и еще несколько. Иногда у него получалась подряд половина страницы, и он безмерно гордился своим прилежанием, перечитывая, что получалось.

«Парень купил в магазине бутылку воды, заплатил на нее и пошел домой. Дома он открыл почту и посмотрел, что ему написали. Оказалось, ему написал другой парень, который увидел его ролик. «Привет! Я видел в интернете твой ролик, что ты слышишь кита и хочешь с ним встретиться. Мне понравилась твоя история, и я хочу, чтобы ты исполнил свою мечту!» Парня очень тронули слова поддержки, и в эту ночь, ложась спать, он улыбался во сне».

Иногда в творчестве возникал затык. Майкл крутил и вертел слова, составляя их то так, то эдак, но они не слушались, за весь день у него могла выйти всего одна строчка. Майкл утешал себя тем, что это просто оттого, что он не настоящий писатель. Был бы он настоящим, как Джеймс — он бы записал эту историю в один присест. А так ему приходилось ползти от одной фразы к другой, потея и изводясь от собственной немоты. Но даже если день выдавался не плодотворный, Майкл продолжал обдумывать, переписывать, перечеркивать и снова писать.

Иногда у него в глазах прояснялось. Он смотрел на свой текст и понимал, что это куда хуже, чем бред. Это словесный мусор — хромой, отвратительный, безобразный. Он перечитывал те места, которые еще вчера казались ему особенно удачными — и понимал, что это просто нельзя показывать людям, это можно только порвать и выкинуть. Тогда он брал черную ручку и с огромным удовольствием вымарывал все слова, которые ему не нравились. Иногда даже абзацы. Он чирикал по ним до такого состояния, что они превращались в лохматый черный прямоугольник.

И писал заново.

Не считая напряженного творчества, он вел спокойную жизнь, регулярно обновлял Инстаграм Бобби. У аккаунта был всего десяток подписчиков: Джеймс и рекламные боты. Майкл даже не знал, заглядывает ли сюда Джеймс — тот не оставлял комментарии, не ставил лайки. Но Майкл продолжал снимать короткие видео и делать фото Бобби в смешных шапках.

У него никогда не было настолько тихой жизни. В перерывах между проектами он или отрывался по клубам и чужим вечеринкам — или валялся без сил, приходя в себя. А тут — он гулял с Бобби, смотрел с ним телевизор, смешные вечерние шоу. Перезванивался с друзьями. Жизнь продолжалась. В октябре Эван приехал на гастроли, остановился у Майкла на неделю. В конце осени у Сары и Томми родилась дочь. Бран увез Дакоту в отпуск в Патагонию.

Иногда Майкл листал свои неуклюжие попытки записать историю про кита и думал, что Зак, конечно же, прав. Майкл не знал, как делаются сценарии. Он играл то, что в них было написано — но понятия не имел, как технически собирается одно с другим, как люди решают — с чего начать, чем закончить, как сделать сюжет интересным?

Зак был прав, вряд ли он придумал что-то новое.

Но он придумал что-то свое. Оно родилось из него, из его головы и сердца. Оно жило, дышало, хотело быть услышанным. Да что это значит — ничего нового?.. Это все равно что сказать счастливым родителям, держащим на руках первенца: ну, вы не создали ничего нового. У вас родился человек, вот две руки, как у всех, два глаза и нос посреди лица. Никакой оригинальности.

Ну и что?

Как будто свет клином сошелся на этой оригинальности.

Как будто каждый раз, открывая рот, взяв в руки кисточку или ручку, нужно создавать нечто необычайное, чего никто до тебя не делал, не писал, не говорил — а иначе нельзя и пытаться.

Как будто не существует старых, всем известных фраз, которые кому-то нужно услышать именно от тебя, твоим голосом.

«Я тебя люблю».

«Ты не один».

«У вас будет мальчик».

«Прости, мне очень жаль».

С каких пор это стало считаться глупым? С каких пор нельзя говорить о том, что тебе важно, лишь потому, что кто-то когда-то об этом уже сказал?

— Я пишу сценарий, — сказал Майкл, когда в декабре Зак позвонил ему узнать, не решил ли тот уже появиться на публике — его долгое отсутствие начинало порождать тревожные слухи.

— Господи, нет! — взмолился Зак. — Майки, ты знаешь, что бывает с актерами, которые пишут сценарии?.. Они пишут дерьмовый шлак!

— А потом нанимают профи, чтобы тот им помог, — невозмутимо отозвался Майкл.

— А потом покупают ручную камеру и кепку с надписью «Режиссер»?.. — язвительно спросил Зак.

— Ага, — подтвердил Майкл.

Зак выдержал паузу, явно надеясь, что Майкл сейчас даст ему понять, что это была шутка. Майкл буквально чувствовал, как с каждой секундой, осознавая, что шутки не будет, Зак холодеет.

— И ты сыграешь в нем главную роль?.. — панически спросил Зак. Голос у него задрожал. — Майки! — с явным отчаянием позвал он. — Ты не переживешь такого провала. Я не шучу, я не пугаю тебя. Тебя распнут. Съедят заживо. Ты будешь играть наркодилеров в луже крови в гостиной на роскошном ковре!.. Ты будешь играть трупы! В сериалах!

— Эй, мы же договаривались на гей-порно, — напомнил Майкл. — Успокойся. Я возьму на главную роль кого-нибудь подходящего. И еще мне нужен режиссер. И вообще, найди мне команду, найди инвесторов.

Зак тяжело вздохнул в трубку.

— Господи, зачем ты оставил меня?..

Майкл молчал, пока тот шуршал какими-то бумагами, потом Зак наконец сказал:

— Есть один режиссер, Барри Линдон. Такой же псих, как и ты, но на паре студий его любят. Поговори с ним. Я скину тебе адрес. Однажды он спрашивал про тебя, так что, может быть, он заинтересуется.

— Супер. Спасибо. Я с ним поговорю.

— Что, вот так просто?.. — изумился Зак. — Ты просто взял и согласился?..

— Да. А что, не надо было?..

— А как же монолог на полчаса о том, что это не твое королевское дело — самому бегать и договариваться?.. Где мой старый Майки?..

— Его кит съел, — усмехнулся Майкл.

— Киты питаются планктоном, дубина, — буркнул Зак. — Креветками и прочим мусором.

— Ага, — многозначительно подтвердил Майкл.

Адрес режиссера, который дал Зак, привел Майкла в Малибу. Огромный дом стоял на холме, смотрел на горизонт с возвышения. Майкл почувствовал странную ностальгию, подъезжая к нему. В свои первые годы в Голливуде он занимался тем же самым: совался на чужие вечеринки, знакомился, заводил приятелей, от них перебирался повыше. Только потом появился Зак, до него Майкл сам многое делал, чтобы поскорее обрасти нужными связями.

И вот он опять был на чужой вечеринке, скользя взглядом по лицам, находил знакомых и кивал им. Ему весело кивали в ответ, звали выпить, потанцевать, нюхнуть, переспать. Все, как всегда.

Музыка гремела у открытого бассейна, в котором плескались девицы без бикини, а их ловили пухлогрудые неудачники. Удачливые уже трахались где-то по углам.

У стеклянного ограждения террасы в полумраке стояла стройная светловолосая женщина в парео. Облокотившись на перила, она потягивала коктейль. Кажется, она была еще трезвой, так что у нее можно было выведать, где этот режиссер, за которым Майкл приехал.