— Доброе утро, Петер, — сказала я тихо после секундной заминки и потянулась к нему за обещанным поцелуем, но барон успел убрать руку и самого себя. От меня.

Не скрывая обиды, я спросила про тепло. Барон улыбнулся с таким снисхождением, словно я выдала несусветную глупость.

— Карличек наконец разобрался с котельной. А что так смотришь? До сороковых здесь жили обычные люди. Мы не были настолько отсталыми, как тебе, дитя двадцать первого века, хотелось бы нас представлять…

Он повернул ко мне затянутую в полосатую пижаму спину.

— Карличек еще и часы починил, — буркнула я в надежде вернуть хоть чуточку потерянного рождественского настроения.

— Он не чинил их, — обернулся барон. — Он просто вернул им бой. И, как ты вчера попросила его, следит за часами и не будит нас раньше рождественского обеда.

— А у нас будет обед? — выпалила я с издевкой.

— У нас даже будут гости. Вернее, один, а второй… Впрочем, сама увидишь. Хочешь в душ? Он даже не старомодный с множеством круглых кранов, который тут тоже имеется в мансарде, а современный… Одно из новшеств моего внучатого племянника. У тебя в комнате есть второе зеркало…

— Оно тоже дверь?

Барон уже не скрывал улыбки.

— У нас прогресс во взаимопонимании с полуслова. Но все же не перебивай. Дверь за зеркалом. Карличек не хотел расстраивать тебя наличием душа без горячей воды. Но в Рождество случаются чудеса, как видишь.

Я кивнула и незаметно прикусила губу: случаются, но, видать, не со мной.

— Карличек у вас мастер на все руки…

— Ну, а чем ему еще было заняться в старом доме, только научиться все чинить… Я ведь ради него соглашался на музей… Ну и… Яна. Мне было его жаль… Я надеялся бурной деятельностью унять его злость. Но пустое. Жалость, как видишь, порой губит.

Барон разгладил одеяло и вдруг рванул его на себя.

— Все! Утро закончилось! Я еще помню, сколько женщине требуется на туалет!

Дверь между комнатами оставалась открытой. Я влетела в свою спальню как была голой. Второго зеркала действительно больше нет. На его месте дверь, а за дверью

— нормальная ванная комната. Видно, что сделана на скорую руку, пластик вместо плитки. Однако над раковиной висит зеркало — теперь единственное в комнате: перед другим можно будет лишь замереть за секунду до встречи с мужем.

Почему же первым делом они не озаботились нормальным электричеством? Портативные электростанции на дизеле (или что они там используют), это вообще ни в какие ворота не лезет. Это век девятнадцатый, кажется!

Я вымылась, высушила феном волосы, расчесалась, даже легкий макияж сделала. Платье оказалось подходящим к сапогам: надеть лодочки я не рискнула даже с паровым отоплением. Да и не факт, что в гостиной проложены трубы!

Я вышла в спальню уже в платье. Трикотажное, глубокого изумрудного цвета, свободный низ до колена, рукав в резинку на три четверти. И современно, и старомодно. Классика одним словом! Круглый вырез требовал кулона, чтобы тот лег на обтянутую тканью грудь. Мне хотелось, чтобы бархатная шкатулка оказалась в комнате. И барон знал, что мне бы этого очень хотелось. Успел сбегать за ней в библиотеку. Теперь она призывно стояла открытой на круглом столике. В ней быстро отыскались бусы к гранатовым серьгам и кулон на толстой витой золотой цепочке. В таком убранстве я почувствовала себя женщиной. Впервые за много лет.

Минута перед зеркалом на пороге супружеской спальни превратилась в пять минут. Я себе нравилась. А я уже почти забыла это чувство.

— Это может тебе понадобиться!

Я никогда не привыкну к бесшумным шагам барона! Он укутал мои плечи материнской шалью, и теперь мы двумя истуканами стояли перед нашими зеркальными отражениями.

— Петер, вы можете поставить на ботинки набойки? — спросила я глупость, не выдержав слишком романтического молчания.

— А я умею топать, — скривил он губы. — Хозяйка долго учила меня ходить тихо. И потом мне это пригодилось, когда я тайком наведывался в чужой теперь дом. От хороших привычек легко избавиться… Хочешь?

И барон отбил почти что чечетку.

— Не надо!

Ни танца, ни топанья. Я привыкну, привыкну… Привыкну не вздрагивать, когда он берет меня под локоть. И не краснеть, когда бросает короткие комплименты. Особенно, когда они заслужены. Впервые мне не захотелось отшатнуться от зеркала!

Внизу пахло камином и едой. И я почувствовала голод. Зверский! Только стол оставался пустым. Хотя к тому времени, когда я вступила в столовую, аппетит перешел в злость. Из-под елки исчезла коробка с марионеткой. Барон сперва не желал давать никаких объяснений, а потом сказал, что не примет куклу подарком на Рождество. И даже если это подарок от меня, то скорее на похороны. Какое уж тут праздничное настроение!

Впрочем, Карличек был первым, кто вообще додумался поздравить меня с Рождеством. Пришлось вернуться в гостиную и вручить двух свинушек. Хотя после вчерашнего раскулачивания копилка в глазах дракона могла выглядеть насмешкой. Но в чем моя вина?! Однако Карличек остался доволен подарком, а флегматичный пан Драксний не выказал никаких чувств, помимо короткого «благодарю».

— Где наши гости? — осведомился барон.

И Карличек указал на каминную полку, где теперь красовались часы. В деревянном высоком корпусе с золотыми стрелками.

— Пан Ондржей радует пунктуальностью.

Барон предложил мне присесть за стол, хотя пан Драксний смотрел на елочные огни и никуда не собирался. Минут пять мы с мужем сидели молча по разные стороны стола, на котором стояло пять приборов. Я надеялась, что это Карличек сядет обедать с нами. Пока же он бегал с подносами, на которых была несъедобная для меня еда. Карлик сжалился и шепнул, пробегая мимо, что пан Ондржей привезет от пани Дарины разных вкусностей. А я сказала довольно громко:

— А сам пан Ондржей будет их есть?

Барон рассмеялся, и у меня немного отлегло от сердца. Время шло. Хотелось перекрутить стрелки на час вперед, чтобы чертов лис научился не опаздывать.

Наконец он явился. Уже без шапки. И вообще в пиджаке. Точно на званый обед. И этот обед в двух корзинах портил весь его внешний вид. Карлик с улыбкой бросился помогать.

— Куда его?

Я и не заметила за паном Ондржеем пана Драксния с огромной коробкой. Обещанный свадебный торт? Только если со стриптизершей!

— Отдайте его моей жене, — выдал барон сухо, садясь после приветствия обратно за стол. — Она решит к интерьеру которой из комнат он подходит.

Что там? — почти что вырвалось из моего рта, но пан Ондржей перебил мои мысли восклицанием:

— Как вы можете! Он же человек!

Тут я вскочила со стула. Пусть мне и надлежало сидеть, дожидаясь, когда гость мужского полу подойдет ко мне сам, чтобы выказать почтение как хозяйке дома.

— Что это?

— А вы откройте! — полоснул меня злым взглядом пан Ондржей, и барон тут же оказался на ногах.

— Я попрошу сменить тон, когда вы, пан Северов, говорите с моей женой! — Барон ему больше не тыкал. — Ваша жалость к этому зверю переходит все мыслимые границы! Ян убил вашу сестру!

— Что там? — уже почти завизжала я, и пан Драксний с шумом опустил коробку на пол. Прямо у моих ног.

— Пан Кржижановский, — буркнул дракон, и я отпрыгнула от стула.

— Да Боже ж ты мой! — взревел барон.

Затем в два шага пересек столовую и содрал с коробки веревку, и, когда опустил одну из сторон, я завизжала, даже не прикрыв рот ладонью: из коробки на меня глядели желтые глаза.

— Это чучело! — подскочил ко мне карлик, точно испугался, что от страха я шмякнусь сейчас в обморок. — Хвост отрезан и пришит обратно. Больше не рыпнется.

— Надо было его все же сжечь, — выдал флегматично дракон и прошаркал к своему стулу.

Барон полностью высвободил волка из коробки и взял на руки.

— Это из его шкуры? — шепнула я уже со стула на ухо карлику, но ответил барон:

— Мы решили не утруждать тебя созданием новой куклы. И, думаю, в привычном обличье его душе спокойнее.