Карлик и не подумал начать оправдываться. Его как ветром сдуло, а меня барон медленно отконвоировал в столовую и даже отодвинул стул, чтобы я могла сесть за абсолютно чистый и абсолютно пустой стол. Единственным напоминанием об использовании столовой по назначению был подсвечник с оплывшими свечами. Но вскоре исчез и он. Карлик, видимо спохватившись, бегом вернулся за ним из кухни. Только ускользнуть без продолжения отповеди у него не получилось.

— У тебя что, совсем ничего нет готового? Чего явился с пустыми руками!

Карлик стушевался перед хозяином и сунул подсвечник за спину. А потом спрятал и глаза:

— Я мигом. Много дел сейчас…

Пай-мальчик прямо! Барон тоже усмехнулся в голос и сказал уже намного спокойнее:

— Не говори только, что принялся за рождественскую выпечку?

Барон говорил с карликом, не сводя с меня глаз. Я надеялась, что не изменилась в лице. Если я окончательно не потерялась во времени, то до Рождества целая неделя. Барон явно потерялся не только в календаре, но и в этикете. Ворот рубашки так и не застегнул и даже не одернул жилетку. Пиджака на нем не было и ранее. Как и галстука… Все смешалось в доме барона Сметаны. Не иначе!

— Я не стану соревноваться с пани Дариной. Все равно проиграю.

Карлик едва заметно кивнул (поклоном назвать это нельзя было даже с натяжкой) и бочком двинулся к двери. И, не замедлив и так медленного шага, проговорил тихо, но четко:

— Возможно, пани Вере будет интересно узнать о нашей рождественской кулинарной традиции из первых рук.

И исчез в коридоре. Мы с бароном остались одни. Хотя бы внешне. Смотрели друг другу в глаза. Рты закрыты. Однако мозг, хотя бы мой, лихорадочно перерабатывал услышанное. Карличек прямо (Куда уж прямее!) попросил барона отпустить меня. В нынешней ситуации я не ожидала подобного содействия даже от карлика, хотя его роль слуги двух господ была очевидна и без всяких признаний в склепе. А теперь он решил послужить еще и мне? Или же кому-то из умников потребовалось переговорить со мной с глазу на глаз. Без ушей барона Сметаны.

Милан-Петер молчал и по-прежнему не сводил с меня глаз. Я хотела говорить, но не знала, о чем. Во всяком случае в те пятнадцать минут, которые мы будем ждать еду. Они пройдут в тишине, если кто-то не разобьет ее первым.

— Пан барон!

Он не дернулся от звука моего голоса.

— Вы могли бы продолжить свой рассказ, пока мы ждем завтрак.

И тут он поднял палец к плотно сжатым губам. Я зажмурилась. От стыда. Это же тайна. Тайна, которой со мной поделились. Ладно, но нельзя же молчать!

— А в чешской традиции разве не принято наряжать елку? — начала я самый нейтральный разговор. — Я очень люблю запах хвои, — добавила уже через полминуты, поняв, что меня продолжают игнорировать.

— Мы поставим елку, но не сейчас!

Барон отчеканил слова так холодно, что пришлось последовать его примеру и сжать губы. Он смотрел на их изгиб. Вне всякого сомнения, вспоминая приснившийся поцелуй или ночной, реальный… У меня от воспоминаний о последнем мурашки побежали по спине и похолодели ноги. Взгляд барона раскаленным железом лежал на моих губах. Мне безумно хотелось облизать их, но я не смела даже моргнуть. Барон поспал не больше часа. Он на взводе. Уже сорвался из-за пустяка на карлике. А ведь на бедном Карличике держится весь его дом!

Наконец маленький бедолага явился с подносом. Опустил одну тарелку передо мной. Вторую — перед бароном. И хотел смыться. Не тут-то было!

— У пани Веры совершенно нет аппетита… — начал барон, и я чуть не подавилась воздухом. Сейчас аппетит у меня появился. Жевание спасет меня от разговора с вами, господин барон! — Принеси аперитив. Ты, знаешь, какой, — добавил хозяин, когда карлик недоуменно захлопал глазами.

Пить? С утра? Или снова напоить решили… Тогда я выучусь на прошлых ошибках и днем грезить не стану, сколько бы вы этого не желали!

Снова наступила тишина. И на меня пал взгляд. Такой пристальный, что мне аж захотелось взять вилку и… Раз уж мне не позволяется воткнуть ее в ароматный от трав омлет, то я с превеликим удовольствием найду ей место в глазу барона! Кровожадность, видимо, заразна…

— Верочка! — барон поднялся со стула, когда карлик еще не успел даже перешагнуть порог столовой с новым подносом в руках.

Вернее, подносиком, на котором одиноко стояло два серебряных стаканчика. Видимо, на свет будоражащая мозги жидкость не походила на вино. Пришлось прятать ее. Вместо керамической кружки на сей раз в серебро!

— Верочка…

Карличек исчез. Барон подошел ко мне так быстро, что если бы я даже хотела подняться ему навстречу, не успела бы.

— Первый тост я поднял за твою счастливую и долгую жизнь, помнишь?

Это сейчас сарказм такой?

Барон наглаживал стаканчик, который собирался мне протянуть. Свой, скорее всего, пустой, он оставил на подносе с другого края стола. Что в этом стаканчике? Моя жизнь или моя смерть?

— Да, — ответила я непонятно на что.

— А теперь, даже если это будет последним моим тостом в твою честь…

Я перестала дышать. И думать я тоже перестала. Только во все глаза продолжала смотреть в ужасное лицо барона, на его дергающееся веко.

— За твой правильный выбор!

Он протянул мне стаканчик. Я схватила его не глядя и, лишь когда барон дернул подбородком, опустила глаза: в стаканчике лежал ключ. Автомобильный. Но не от Шкоды.

— Если решишь уехать, машина у главного входа, — барон произносил слова, жуя губы. — Выбор сделай сегодня. Я, — барон уткнулся взглядом в пол, по которому отбивали чечетку мои несчастные ноги. — Я больше не могу… Я хочу услышать от тебя ответ "да". "Нет" мне не говори. "Нет" ты уже сказала мне на мою первую записку. Второй раз я могу не сдержаться. Уезжай молча. Я сейчас уйду в кабинет. Он в библиотеке. Если согласна стать мне женой, приходи туда и мы в два счета покончим с формальностями. Если же нет, то конверт лежит на кровати. Там, куда ты его швырнула. Возьми деньги. В другом конверте плата за вторую куклу. Пусть я ее и не видел пока, я не сомневаюсь в твоем успехе. Там же твой паспорт. Машину оставишь у пана Лукаша.

Говорил барон монотонно, не поднимая на меня глаз. Но каким бы тяжелым ни был сейчас его взгляд, придавить к полу мои сапоги он не мог. Все мои нервы были обнажены.

— А дальше ты позаботишься о себе сама. А я позабочусь о том, чтобы никто не помешал тебе уехать.

Барон резко отвернулся и направился к своему стулу. Но не сел, а пошел дальше к двери.

— Ми…

Я сумела вскочить со стула, но не сумела произнести прежнее имя барона до конца. Он обернулся на первых звуках. Взгляд его горел ярче прежнего.

— Ты меня с кем-то перепутала, Вера! — сказал он громко и тут же зажмурился.

— Нет, — я качнула головой. — Я просто хорошо храню секреты. Пожалуйста, останьтесь на завтрак и… Вы обещали…

— Я обещал дорассказать эту историю вечером. Но в темноте водить опасно. Так что уезжай днем. И тебе ни к чему лишние подробности моей жизни, — он снова на мгновение зажмурился. — Возвращайся к столу, а то и омлет остынет. А я не голоден… Вернее, я сейчас подавлюсь даже водой. Приятного аппетита, Вера. И прощай, если…

Он резко развернулся и вышел. Не так быстро, как ему хотелось. И вообще без пиджака барону сложно было скрыть свое состояние: он сгорбился, точно вспомнил про возраст. Только желания разгладить ему горб не возникло. Я вернулась за стол и принялась за омлет, не отпуская взглядом стаканчик с ключами.

Барон знал, какое решение я приму, и попрощался заранее. Карличек, наверное, тоже — только по-английски, молча, потому не предложил добавку и даже пришел убрать со стола. В гостиной тоже никого не оказалось. Все исчезли с моих глаз явно по приказанию барона.

Я поднялась наверх. Как барон верно отметил, свою бывшую комнату. Конверт снова лежал посередине кровати. А ведь его убирали, чтобы уложить меня спать. Теперь вернули на прежнее место вместе с запиской, хотя ее могли бы и вынуть. Я машинально вытащила листок и вновь уставилась в слова. Бедный человек. Несчастный. Одному бороться с недугом очень тяжело. А он один, пан Драксний не в счет. Он не врач, не друг, он такой же мошенник, как и все остальные.