Тут барон повернул голову и уставился мне в глаза тяжелым злым взглядом, от которого аж задрожало пламя, но не я. Только вот свеча горела от меня на небезопасном расстоянии, и я незаметно подвинула подсвечник к центру стола.
— О текущем положении наших дел… И что он сделал? Он сделал ей предложение! И даже словом не обмолвился о том, о чем следует первым делом сообщать женщине, если хочешь сделать ее своей женой…
Пан Драксний выпустил дым прямо в лицо барону и рассмеялся: глухо, хрипло, со скрипом:
— О любви, что ли…
Теперь барон с яростью швырнул на стол салфетку, которую до того комкал в руках, и снова вскочил. На сей раз и я не усидела на месте.
— Простите, но это переходит все границы, пан барон! Я просила вас не обсуждать мои отношения с Яном ни со мной, ни, тем более, с посторонним человеком.
— С посторонним человеком?
Нас с бароном разделял стол, но мне казалось, он стоит в миллиметре от меня, так мне вдруг сделалось жарко.
— Если кто здесь и посторонний, так это вы, пани Вера. Так уж вышло, что мы знаем Яна намного ближе, чем успели узнать его вы… И потому мы имеем полное право переживать за него и, тем самым, за вас. Я пожелал вам долгой и счастливой жизни, — в руках барона вдруг сверкнул бокал. — Так вот, спешу вас огорчить. С Яном у вас не будет ни того, ни другого.
Я схватила свой бокал, не зная, для чего, и отвела взгляд — перед паном Дракснием стояла кружка. Что в ней плескалось, можно было даже не гадать, но он все равно не поднял молока для тоста. Он драл когтистыми ногтями салфетку, и на той образовалась уже приличная бахрома. Я вернула взгляд на бледное напудренное лицо барона.
— Семейную жизнь строят двое, не так ли, пан барон?
Милан ответил без какого-либо промедления:
— Поверьте, Вера, от вас здесь ничего не зависит. Вы слабая женщина, а он…
Барон прикрыл глаза и опустился на стул. Без тоста. Продолжая сжимать ножку бокала. Я осталась стоять.
— Милан, ну скажите ей уже всю правду и дело с концом… — брякнул сипло пан Драксний, и я вытянулась по стойке смирно, ожидая очередного откровения.
Барон покачал головой, несколько раз, точно маятник.
— Это не моя тайна. Но я не выпущу отсюда Веру и не впущу Яна, пока наглец не скажет ей о себе всю правду.
Я вздохнула достаточно громко, чтобы на меня обернулись, но мои сотрапезники смотрели только друг на друга. Тогда я постучала коротким ногтем по хрусталю.
— Позвольте мне поднять тост за вас, пан барон, и за вас, пан Драксний, и за Карличека, если он где-то рядом, — я обернулась, но карлик не отозвался. — За ваше здоровье и за заботу, которую вы проявили по отношению к постороннему человеку.
Я еще не договорила, как барон уже осушил свой бокал. Я не собиралась тянуться через весь стол, чтобы чокнуться с ним, но мне сделалось немного не по себе. Это проявление неуважения. Даже конченные алкоголики дожидаются окончания тоста "Ты меня уважаешь?" Милан меня явно не уважал.
— На здрави! — все же закончила я и сделала всего лишь один глоток.
Вино плотное, терпкое, с великолепным букетом, но пить мне не хотелось, как и есть, но я не могла обидеть повара, хотя тот и заслужил мою обиду. Возможно, без дурацкой шутки карлика барона бы так не проняло.
На тарелке меня ждала слегка обжаренная печеная картошка и великолепный кусок форели в винном соусе, но сегодня оценить искусство повара было мне не под силу. Тем более после того, как я увидела на тарелке барона свои оладьи. Но комментировать что-то еще я себе строго запретила. Барон тоже молчал и нарезал оладьи на такие микроскопические кусочки, которыми не мог подавиться даже младенец. Может, так их жуткий вкус меньше чувствуется?
Но от ощущения напряжения над столом никто не избавился. Я вздрагивала всякий раз, как барон поднимал глаза от тарелки и устремлял взгляд в мою сторону. Я тоже искромсала всю рыбу из страха, что барон увидит меня с набитым ртом. Разговор не то что не клеился, он просто отсутствовал.
— Вы понимаете, пани Вера, что вы здесь под арестом?
Пан Драксний заговорил так неожиданно, что я чуть не подавилась последним кусочком картошки. И даже не поняла, почему кивнула. Потому что соглашалась со словами старика или для того, чтобы не икнуть.
— Кого вы предпочитаете себе в тюремщики? — продолжал он тихо. — Меня или Карличека? Милан, как я понимаю, не желает брать на себя эту роль…
Взгляд пана Драксния был вовсе не добрым, и я порадовалась, что он быстро перевел его на барона.
— Я голосую против всех, — проговорила я четко, хотя секунду колебалась, желая сказать, что предпочла бы все-таки господина барона. — Я сама могу о себе прекрасно позаботиться. Спешить мне некуда. Во всяком случае до Рождества, которое мы с моим женихом планировали отпраздновать вместе. Если Ян не объявится к этому моменту, я буду считать нашу с ним помолвку расторгнутой и уеду, а все ваши страшные тайны, — я смотрела на барона в упор, — оставьте, пожалуйста, при себе. Меня они не интересуют. Это не мой профиль. А вот на свой портрет я хотела бы взглянуть. Если вы не возражаете, барон?
Я выжидающе протянула руку, и барон судорожно полез в карман пиджака, развернул сложенный аккуратно, но еще мною безбожно измятый, лист бумаги и… Замер, уставившись на рисунок. Он увидел свои каракули или мои?
— Что это вы нарисовали? — спросил Милан так медленно, точно ему перестало хватать воздуха.
Барон поднял на меня глаза, полные отвращения и ужаса. Даже в полутьме я видела эту жуткую смесь чувств, застывшую в его зрачках.
— Очередную куклу?
Он брезгливо отбросил листок, и если бы старик не оказался удивительно проворным, то рисунок сгорел бы на свече. Пан Драксний протянул мне смятую бумагу, не глядя. Ко мне на ладонь лист лег моим портретом вверх — выполненный в стиле кубизма или минимализма. Неужели я могла подумать, что в темноте можно накарябать что-то другое? И вообще, откуда барону уметь рисовать! Это была с его стороны просто глупая детская месть!
Я поднесла лист к свече и пылающим положила к себе в тарелку. На фоне огня я должна была казаться ведьмой. И я ей сейчас была.
— Анри Матисс считал, что нельзя создать стоящее произведение искусства, если оглядываться на мнение окружающих и гадать, что они подумают. Скорее всего я бы создала такую куклу, если бы вы вернулись к идеи музея, но сейчас пусть эта особа останется лишь моим кошмаром.
— Она что, приснилась вам? — спросил барон с какой-то противной усмешкой.
— Представьте себе. Идеи вообще имеют привычку приходить во сне. Но с этой минуты я запрещаю себе думать о всяких страхах, ужасах и прочей чепухе, которой еще неделю назад я думала отдать полгода своей жизни.
— Всю жизнь! — перебил меня барон. — Вы думали отдать ей всю жизнь!
Он вскочил и ринулся прочь. Нет, я ошиблась — ко мне. Милан схватил мой бокал и вылил оставшееся вино в тарелку с бушующим пламенем.
— Очень умно, Вера! Очень умно!
Он остался рядом. Стоять. А я сидеть, не сводя глаз с растекшегося по прекрасной скатерти винного пятна. Сможет ли карлик отстирать его без подручных средств в виде "Индезита" и "Тайда". А кто виноват? В этот раз мы разделяли с бароном вину поровну.
— Ай!
Я не смогла сдержать крик, когда Милан схватил меня за волосы, чтобы оттянуть голову назад! Наши глаза встретились — на таком расстоянии я видела серо- синюю заводь небес, и моя шея, как пружина, отскочила вперед, когда барон развязал узел из моих волос — и я едва не угодила носом в винное озеро. Что он делает? Что? Наказывает меня? И почему пан Драксний продолжает спокойно потрошить салфетку…
— Я подарю вам гребень, милая Вера, чтобы вы никогда не забывали расчесывать волосы. Карличек!
Барон хлопнул в ладоши. Повисла тишина. И вдруг, в считанные секунды, или же подле взбесившегося барона для меня остановилось время, перед моим носом возникла маленькая рука с черепаховым гребнем.
