Тетя тихонько рассмеялась.

— Ты похожа на отца! До Большого Мира в его жилах текла такая же горячая кровь.

— А потом? — Обернувшись, Лирамель вопросительно приподняла бровь. Ей было приятно это сравнение.

— Потом… — Фалинор горько усмехнулась и покачала головой: — Потом она стала такой же ледяной, как у нашего брата. Но я могу это понять — то, что творил Кайл… Иногда я жалею, что не воспротивилась тогда и не высказалась за его казнь. Впрочем, он, как и твой отец, был моей семьей. Пусть мы особо не ладили, но брат никогда не причинял мне вреда. Хотя, если бы не Эликар, я тоже могла перейти ему дорогу.

Лирамель неопределенно пожала плечами. Говорить о Кайле ей совсем не хотелось. Она не желала ничего знать о человеке, руки которого были запачканы кровью ее отца, родителей Али и многих других, чьи имена старались теперь забыть, в том числе отца Якира, герцога Киррана.

— Нужно выехать до рассвета, — закусив губу, ответила она, стараясь не смотреть на тетю. — Возьмите только самое необходимое и предупредите свою охрану. Кристиан еще зайдет к вам — скажет, что делать.

— Хорошо, — кивнула Фалинор и, не прощаясь, стремительно вышла, мелькнув в дверном проеме подолом ярко-алого атласного платья.

Не дожидаясь, пока шаги герцогини стихнут в узком коротком коридоре, Лирамель подошла к стене, отделяющей гостиную от маленькой темной спальни, и коротко постучала.

— Выходи, Кристиан, — громко сказала она и, потерев ушибленные костяшки пальцев, мысленно добавила: «И возрази теперь, если сумеешь».

Послышался скрежет. Открыв низкую, почти незаметную дверь, брат пригнулся и перешагнул порог. Несколько секунд он подслеповато щурился, а затем тихо хмыкнул. Скривив губы в полуулыбке, Лирамель с вызовом взглянула в его потемневшие от тревоги глаза. Судьба сама давала ей в руки то, чего желало сердце — не будь этого предлога, Лирамель нашла бы другой. Она хотела в Пат. Это было единственное, чем можно было досадить Карлу и Тарэму разом, и, возможно, последнее, что она могла сделать своей собственной, а не их волей. Теперь, когда у нее появилось надежное прикрытие в лице тети, план выходил не таким опасным. Где-то в глубине души она понимала, что идет на поводу у своей обиды, но остановиться уже не могла. В безумной схватке разума с пробудившимися амбициями ее сердце было всецело на стороне последних.

— Вряд ли нам удастся уйти незамеченными, — недовольно посмотрев на нее, сказал Кристиан. Упрямая складка между его бровями разгладилась и уступила место растерянности. — Ты играешь с огнем, Ли. Разозлишь Карла — лично вернет тебя в замок и запрет в покоях с кипой бумаг до конца жизни.

Она безразлично пожала плечами.

— Вряд ли он найдет время, — в ее голосе прозвучала неожиданная горечь. — Я не настаиваю, Кристиан, не хочешь — езжай с Али-Нари. Это будет хорошая прогулка. Увидишь Ровмэн, море… Я ведь знаю, как ты любишь корабли!

— Я не за себя боюсь, — нахмурившись, ответил он и, подойдя к ней, обнял за плечи. — Ты ведешь себя как ребенок, Ли. Так нельзя!

Отстранившись, она упрямо поджала губы. Ей не хотелось ни его жалости, ни помощи.

— Вы ждете от меня того, чего я не могу дать, — обиженно сказала она. — Этот мир все еще чужой для меня, как и его народ. Такова правда, как бы мне ни хотелось думать иначе. Если бы не воля отца, не его жертва… Если бы не обстоятельства, в которые поставила меня судьба… — Она ненадолго замолчала, а затем, сглотнув подступивший к горлу комок, тихо произнесла: — Встань Карл на мое место, я была бы счастлива! И не смей возражать! Ты знаешь, что это так: из всех, кто мог бы, он самый достойный, и это несправедливо, слышишь?! Просто по-человечески несправедливо!

Скривившись, точно от боли, Кристиан медленно кивнул.

— Да, несправедливо, — согласился он. — Несправедливо многое, что случилось с нами и всеми теми, чьи судьбы оборвались, чтобы мы смогли идти дальше. — Протянув руку, он провел ладонью по ее мокрой щеке. — Но это вовсе не значит, что нужно отчаиваться и сдаваться, Ли. Всегда есть шанс что-то изменить.

— Ты говоришь как Карл, — сквозь слезы заулыбалась она, чувствуя, как улеглась внутри неожиданная буря.

Кристиан хмыкнул:

— Мы — братья! И потом, не одной тебе он читал нравоучения — мне в детстве доставалось гораздо больше.

Взглянув на ровное пламя камина, Лирамель задумчиво вздохнула. В который раз она необдуманно опережала события, загоняя саму себя в западню, из которой не было выхода.

— И все-таки я поеду, — ответила она, неотрывно следя, как крошится под напором огня догорающий уголек. — Мне хочется увидеть Пат. Быть может, там я сумею успокоиться и принять верное решение. Якир говорил, что семья матери была рада моему возвращению, он вообще много рассказывал о Пате…

— Ну что ж, Ваше Величество, — насмешливо произнес Кристиан, — если такова ваша воля, мне остается только повиноваться. — Пожав плечами в ответ на ее недоуменный взгляд, он по-мальчишески усмехнулся: — Не могу же я не подчиниться Главе своего Рода и законной королеве?

Лирамель серьезно кивнула. Она не сумела улыбнуться в ответ и не испытала радости от его согласия, прекрасно понимая, что это только слова. Брат содействовал ей вовсе не потому, что к этому призывала данная им присяга. Подобно многим, он не воспринимал ее как Главу Рода — им двигали жалость к ней и, возможно, желание угодить тетке и тщательно скрываемый гнев на Карла. Все это Лирамель без труда читала по его лицу: слишком хорошо они знали друг друга, чтобы суметь утаить ложь.

— Мне нужно отдохнуть перед дорогой, — стараясь не выдать горечи, произнесла она и, положив ладонь на его грудь, слегка толкнула. — Иди к тете. И спасибо тебе.

Россыпь звезд становилась все ярче и отчетливей. Глядя на блеклый серп луны, Лирамель провела пальцем по стеклу. Она знала, что не сможет уснуть в те несколько часов, что остались до их побега, знала и то, что Кристиан уже давно мирно спал в своей комнате, уткнувшись в подушку и выбросив из головы все тревоги. Карл тоже спал — она мысленно коснулась его образа, как делала с детства, и почувствовала покой. Брат не раз говорил, что не верит в ее фантазии, но Лирамель еще никогда не обманывалась.

— Все еще можно исправить, — вслух произнесла она и, всмотревшись в темное оконное стекло, похолодела, заметив отразившийся в чьих-то глазах тусклый свет настенного канделябра.

Думая, что ей показалось, Лирамель обернулась и, никого не увидев, снова взглянула в окно. Там, из звездной тьмы, неотрывно и пристально глядели на нее огромные, сливающиеся с небом зрачки. Ни овала лица, ни очертания головы — только глаза.

Застыв от ужаса, она отшатнулась и, словно бы через силу подняв отяжелевшую руку, перекрестилась. Слова охранительного псалма родились в сознании спонтанно, уже по привычке, но стоило им зазвучать, оцепенение сразу же прошло.

Стараясь сдержать рвущийся наружу страх, Лирамель быстрым шагом подошла к камину и зажгла все свечи, какие оказались под рукой. И только после того, как в комнате стало светло, а ее ужас немного притупился, вернулась к окну.

Ничего, кроме дрожащих огоньков свечей и ее собственного, перекошенного от напряжения лица, в стекле не было.

30 июня 3133 года по исчислению Малого Мира. Пат

Бережно поставив на подоконник женскую восковую фигурку, высокий светловолосый мужчина еще раз провел по ней костлявыми пальцами и что-то прошептал. Его глаза неестественно закатились, а кожа на белых впалых щеках посинела и натянулась, обрисовав скулы и сеть кровеносных сосудов на висках. С минуту он стоял неподвижно, затем открыл глаза и осмотрелся, будто отыскивая что-то. На лице его отразилось удивление и странная, недоверчивая радость. Подняв взгляд к темному потолку, он произнес пару резких слов, больше похожих на карканье, и громко расхохотался.