** *

Огромный экипаж покачивался, словно корабль. Квадратные окна были занавешены плотной черной тканью. Почти четыреста воинов Горгота сопровождали карету от самой Бартайоты. На таких беспрецедентных мерах безопасности Карл настоял вопреки недовольству Лафаста и шепотку среди Советников. Параман тоже возражал и даже для проформы пытался отговорить, но быстро сдался.

— Ты не можешь гарантировать, что Тарэм не предпримет попыток ее добить, пока это еще сравнительно легко и не вызовет подозрений, — напомнил ему Карл и отдал подписанный Кристианом приказ для Лафаста. Кузену ничего не оставалось, кроме как передать бумаги по назначению и выслушать от генерала довольно длинную и красноречивую речь.

Последнюю остановку решили сделать в Вибре. Наследственная вотчина Али-Нари, где она сама появлялась крайне редко, была сравнительно небольшой и состояла из замка и двух деревень. О важности этого клочка земли знали немногие: в Вибре, так же как и на Васильковом поле, в Белом Замке и Лаусенсе, земли касалась одна из Троп Поющего ветра — Нисходящая. Именно поэтому вотчина жаловалась только тем, кто происходил из Ведущей линии.

— Твою сестру нужно будет вызвать в замок, — после некоторого молчания сказал Карл, быстро взглянув на кузена. — Я пока не уверен, но лучше перестраховаться, чем потом залечивать раны. На этот год довольно будет Гайда и Тэоры.

Параман понимающе кивнул. О планах Ордена он наверняка знал, но молчал как рыба. Впрочем, его откровения Карлу не требовались: о попытках Тарэма юный Рэйн сообщил сразу же, как только жрец зажег огни вокруг бартайотского жертвенника.

— Я уже отписал ей, а также дочерям Фалинор. Сама она пока не в состоянии трезво мыслить.

Вздохнув, Карл повернулся к неподвижно лежащей позади Лирамель и, взяв ее за руку, с минуту молчал. До Вибра оставалось ехать всего пару миль.

— На твоем месте я бы все-таки подождал в Бартайоте, — осторожно заметил Параман, приоткрыв занавеску. Солнечный свет упал на бархатное сиденье темно-зеленым пятном.

Карл быстро глянул на него и пожал плечами:

— Власть не терпит пустоты, тебе ли не знать? И потом, Лирамель лучше держаться подальше от Княжества.

— Боишься за ее рассудок? — Опустив занавеску обратно, Параман нахмурился.

— Опасаюсь, — уклончиво ответил Карл. — Ты просто не знаешь, через что ей пришлось пройти. Твое посвящение — ничтожный укус, который она бы сейчас даже не заметила. — Мрачно усмехнувшись, он провел пятерней по волосам, отбрасывая со лба длинные пряди, и словно нехотя признался: — Сказать по правде, мне до последнего не верилось, что она сумеет выстоять против него. Не тогда, в битве, а в самой крепости. Это была всецело моя ошибка, но упрекнуть мне себя не в чем: нас обоих вело пророчество. Разница лишь в том, что я шел по нему осознанно и в силу обстоятельств не сумел учесть несколько фактов, о которых не знал, а у Лирамель просто не оставалось выбора.

— Зачем ты мне это говоришь? — огрызнулся Параман. — Совесть замучила?

Карл сдержанно улыбнулся:

— Потому что ошибиться может всякий, дорогой мой брат. Но некоторые ошибки имеют такие последствия, что исправить их будет не под силу никому. Тебе, как сыну Ведущей, следует помнить об этом — о цели, которая должна быть для нас основополагающей.

Скрестив руки на груди, Параман скептически приподнял бровь.

— Тебе известно, что я о ней и не забывал. В отличие от тебя.

— Да, известно, — согласился Карл. — Как известно и то, что Лирамель не продолжит Ведущую. Отец написал мне об этом перед смертью. Будь иначе, я не стал бы ею рисковать. Даже пророчества можно изменить… — Он запнулся и, покачав головой, добавил: — Можно, но не всегда нужно. В нашем случае это, возможно, единственный шанс на реванш. И не факт, что будет еще один. Впрочем, я уже говорил тебе, не хочу повторяться.

Отведя взгляд, Параман тихо хмыкнул и, выдержав паузу, ответил:

— Не тешь себя иллюзиями. Власть Ордена была, есть и будет неоспорима. Мне выгоднее быть самому по себе, так проще. И безопаснее.

Наклонившись к нему, Карл укоризненно покачал головой:

— Это ты не тешься иллюзиями, Параман: тебе не удастся отсидеться в стороне. Не знаю, как распорядится судьба, но все мы — ключевые фигуры в этой партии. Кто отступит — умрет. Кто сделает шаг вперед — тоже, скорее всего, умрет. Но смерть смерти рознь, не так ли?

Дернувшись, экипаж остановился. Снаружи послышались ржание лошадей и приветственные возгласы.

— Думаю, стоит отложить разговор, — уклончиво ответил кузен, потянувшись к дверной ручке. — Ценю твою откровенность, но отвечу, как и раньше: если твои планы не будут противоречить моим интересам, можешь на меня рассчитывать. В обратном же случае не обессудь.

— Этого достаточно, — спокойно отозвался Карл и, тоже встав, поспешно добавил: — Помоги-ка мне…

Обернувшись, Параман крепко обхватил деревянные ручки носилок и вместе с Карлом вынес их наружу. На неподвижно-спокойное, мертвецки бледное лицо Лирамель сын Кайла старался не глядеть. Как и многие, он не верил в ее выздоровление, особенно после того, как Тарэм начал совершать ритуал за ритуалом.

«Зря надеетесь», — внутренне усмехнулся Карл, поворачивая вслед за кузеном к распахнутым дверям.

30 декабря 3133 года по исчислению Малого Мира. Белый Замок

Посреди елового бора цвела одинокая яблоня, высокая и настолько старая, что бугристые корни вздымались над землей почти на ладонь. Теплый ветер срывал с нее белые лепестки и бросал на покрытую хвоей землю.

Узнав очертания трех пологих холмов, Лирамель в недоумении огляделась. Ни Белого Замка, ни дороги видно не было. Вокруг стояла такая тишина, словно мир стал необитаем. Даже птицы и те не щебетали, и только вереница рыжих муравьев текла с севера на юг, огибая торчавший из земли белый камешек.

С десяток пеших мужчин спустились с восточного холма молча и тихо. Одетые в длинные, препоясанные туники, они выглядели уставшими и подавленными. Двое несли носилки, на которых лежало туго замотанное в белую ткань тело. Перед носилками шла высокая девочка. Длинные черные волосы были заплетены в две толстых косы, белое платье, уже грязное по подолу и сильное измятое, облепляло ее стройные ноги и подчеркивало угловатость фигуры. Вглядевшись в черты лица, похожие на ее собственные во всем, кроме красиво изогнутых полных губ, Лирамель хотела шагнуть навстречу, но не смогла пошевелиться.

— Здесь. — Подойдя к яблоне, девочка ткнула пальцем в землю. — Копайте.

— Но, Ровмэн, — попытался было возразить низкорослый кудрявый мужчина, тут же вставший рядом, — стоило ли идти столько дней, чтобы предать вашего отца земле в такой глуши? Не лучше ли нам вернуться в Горгот и похоронить его в усыпальнице вместе с вашими братьями?

Строго посмотрев на него, Ровмэн молча подозвала носильщиков и приказала опустить тело на землю.

— Копайте тут, — повторила она. — Разве король не приказал сделать все, что я прикажу? Или вы забыли, что я — последняя дочь Тарина и мне решать, где покоиться моему отцу?

Опустив голову, мужчина поклонился.

— Я не забыл, Ровмэн. Простите мою дерзость. Да будет милостив Всевышний к духу его и юного Артея. Весь народ разделяет вашу скорбь.

Вздрогнув, девочка опустила голову, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.

— Не медлите, — сдавленно произнесла она. — Многие погибли. Земля содрогалась и море пожирало сушу, но я говорила и повторю: Артей жив. Он вернется.

— Отчего же мы не можем найти его вот уже сорок дней, госпожа?

— Не знаю, Цхар. Быть может, смерть моего отца сломила его. Он ведь любил его почти так же сильно, как и я…

Поджав губы, мужчина поклонился и знаком велел ожидающим в стороне подойти ближе. Вздохнув, Ровмэн обошла яблоню и, сев у ствола, обхватила колени руками. В ее серых, обрамленных короткими черными ресницами глазах отражались усыпанные белым ветви, клочки неба и глубокое темное отчаяние.