Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Говорят, полковник Круликовский... — начал осторожненько Сергачёв, отмеряя на глаз третью стопку.

— Что Круликовский?! — вскинулся мигом Земцов. — Вор он — твой Круликовский. Сегодня на кухне спрашивал — почему рацион уменьшают. А столько, говорят, крупы отпустили, что не знаем, как зиму переживём. У них, интендантов, рассказывают — две мерки. Одна большая — для закупок у местных. Другая — мелкая, для отпуска в корпуса и дивизии.

Полковник Круликовский был начальником армейского провиантского магазина и, конечно, слыл врагом всех оголодавших за зиму офицеров.

— Застрелился, — бросил коротко Сергачёв, наклоняя горлышко и над своим стаканчиком.

— Врёшь, — подскочил батальонный. — Откуда знаешь?!

— Сказали, — уклончиво ответил вестовой командиру.

Мадатов с улыбкой слушал короткую перепалку подполковника и старшего унтер-офицера. Отношения такие в артикуле воинской службы прописаны не были, но жить без них в батальоне было бы невозможно. Сергачёв следил за батальонным, как дядька за шустрым, но неопытным барчуком. Он первым узнавал последние новости, мог добыть почти всё — от водки и до тёплого одеяла, и в деле держался рядом с Бутковым, готовый и кинуться с приказом к зазевавшейся роте, и броситься вперёд, перенимая сабельный удар ловкого и храброго неприятеля.

— Что ж, если Сергачёву сказали, значит, оно так и есть, — рассудительно заметил Земцов. — Солдатам всегда и виднее дальше, и слышно лучше.

— Стало быть, и в самом деле прижал их фельдмаршал, — оживился Бутков. — Эт-та хорошо, эт-та здорово! Вот весной бы ему так же и на турок поднапереть. Ну да посмотрим... Ему бы сейчас помощника помоложе да поусерднее.

— Едет, — кратко отвечал всё тот же Сергачёв, выпрямляясь.

— Кто едет, унтер? Черепаха, улита?

— Никак нет! Генерал от инфантерии, его высокопревосходительство Михаил Илларионович Кутузов!

— Ну, ты, брат, сказал! Что едет — верю. Тебе не верить, знаю, уже невозможно. Но — нашёл же ты, Сергачёв, молодого!..

Кутузов, в самом деле, мог считаться тогда молодым лишь в сравнении с Прозоровским. Одному было семьдесят шесть, другому — шестьдесят три или чуточку меньше. Генерал сделался знаменит в екатерининское царствование — сражался под началом Потёмкина, Румянцева, брал Измаил рядом с Суворовым, дважды был ранен почти смертельно. И в 1774-м под Кинбурном, и в 1788-м при Очакове никто не верил, что Михайла Илларионович доживёт до следующего утра. Но он выкарабкался, ибо был так же стоек, как и решителен, а хитрость его равнялась уму, а может быть, даже превосходила. Он изрядно отличился не только в военной службе, но и выполняя дипломатические поручения. Был послом в Стамбуле, Берлине, а главное — сумел удержаться на гребне и при императоре Павле. При Александре сначала попросился в отставку, но потом, как только началась наполеоновская кампания, не выдержал и снова стал в строй. Умело вывел армию из-под удара Наполеона, провёл её через всю Пруссию, но, встретив государей в Ольмюце, был вынужден принять сражение при Аустерлице.

— Хороший генерал лучше двух императоров, — обмолвился некий острослов в Петербурге.

До Франца никому дела не было, но император Александр знал, что Кутузов был прав, когда не хотел встретить французов грудью. Знал, помнил, однако не решался признать и оттого ненавидел старика и боялся.

Прозоровский сам попросил прислать ему Кутузова в помощь, и тот приехал на Балканы начальником главного корпуса. Вот эти два генерала и спланировали весенний штурм Браилова, одной из мощнейших турецких крепостей на Дунае...

II

Из темноты вынырнул Сергачёв:

— Так что, ваши благородия — командир батальона просят. Вас, — показал он на Земцова, — вести людей обочь колонны. Вас, — повернулся он к Мадатову, — с одним взводом быстрее. Почти что бегом, господин штабс-капитан...

Валериан бежал, перепрыгивая смёрзшиеся комья земли, разбрызгивал лужи, схваченные полуночным холодком. За его спиной топали Афанасьев и десятка два егерей. Справа в мрачном молчании стояли тёмные шеренги вооружённых людей — батальоны егерские, мушкетёрские, гренадерские. Боевые части перемежались рабочими командами, нёсшими на плечах лестницы, в руках — связанные пуки хвороста — фашины. Ни звука, ни огонька. Не звякало железо, не частила скороговорка ротного острослова, не летели искорки от трубочек-носогреек. Не фыркали лошади — артиллерию свезли загодя к батареям, а конница строилась в третьей линии, на штурме кавалерия бесполезна.

В голове колонны Мадатова встретил недовольный Бутков:

— Наконец-то. Я уж думал — Сергачёв бабу в поле нашёл или о чарку споткнулся...

Они подошли к маленькой группке людей, далеко оторвавшихся от первой шеренги.

— Господин генерал, — начал вполголоса подполковник. — Вот — штабс-капитан Мадатов. Командир егерской роты, прекрасно ориентируется на местности, и главное — в темноте видит.

— Мадатов? Где-то я уже слышал эту фамилию. — Ланжерон был сух и, показалось Валериану, весьма и весьма раздосадован.

На самом деле генерал едва удерживался, чтобы не распушить любого офицера, оказавшегося под рукой. Он воевал уже более двадцать лет, служил в армиях французской, прусской, австрийской, русской;сражался с англичанами в Новом Свете, со шведами на Балтийском море, водил батальон егерей на стены Измаила и полки при Аустерлице. Получил орден Святого Георгия за штурм Выборга и золотую шпагу за Измаил. Императрица Екатерина отправила его посмотреть, как воюют австрийцы против его родного отечества. Ланжерон прошёл более десятка сражений, пережил разгром антиреволюционной коалиции и решил, что теперь ему место только в России. Под началом фельдмаршала Румянцева стал генерал-лейтенантом и графом Российской империи.

Сейчас граф был страшно недоволен и поставленной перед ним задачей, и действиями своих подчинённых. По диспозиции, зачитанной днём генералом Кутузовым, войска двигались к первому валу Браилова тремя колоннами. От левого фланга надвигался генерал Эссен, центральной командовал генерал Хитрово, правую доверили ему, Ланжерону. И главную атаку должны были повести именно его батальоны. Другим предписывалось только обозначать наступления, с тем чтобы отвлечь на себя часть защитников вала.

Составленный им документ Кутузов читал медленно, но действий от генералов требовал быстрых. Быстро добежать до рва, быстро спуститься, быстро приставить лестницы, быстро подняться. А наверху, переколов турок, за несколько минут земляных работ укрепиться против возможной диверсии со стороны гарнизона. Тех же, кто отвлечётся на грабёж и мародёрство, ожидали страшные кары: рядовых по зелёной улице до двенадцати раз кряду, офицеров на Нерчинские заводы. Атака должна быть внезапной, ошеломляющей и скоротечной.

К 10 часам вечера все три колонны обязаны были сосредоточиться на рубеже, в 11 намечалось подать сигнал к штурму. На вопрос Ланжерона — как они будут соразмерять свои действия в полной тьме, Кутузов не ответил, только повернулся к Прозоровскому. Маленький, иссохший фельдмаршал, полуутонув в кресле, направил ухо морщинистой лапкой, вылавливая слова генерала. Ланжерон повторил вопрос.

— Проводники, — живо проговорил Прозоровский. — Местные жители, молдаване. Разбойники, ох какие разбойники! Но турок не любят. И знают куда идти. А остальное, господа генералы, за вами...

Ланжерон переглянулся с Эссеном, покачал головой, но больше задавать вопросов не стал.

Теперь он оказался в ситуации, которую предугадывал изначально, и раздражался, что сразу не предпринял ничего, чтобы поправить начальство.

— Объясняю задачу, штабс-капитан. Местный проводник завёл нас, куда обычно заглядывают одни лекаря. Увидев, что заблудился, решил побежать. То ли дурак, то ли... Но теперь уже спросить не у кого.

Он кивнул через плечо, и Мадатов различил шагах в двадцати очертания лежащего тела с раскинутыми ногами.

26
{"b":"660933","o":1}