— Отставить! — рявкнул Яков Петрович. — Мне бы только в седло!

Взглянул на Мадатова и неожиданно подмигнул:

— Что смущаешься, ротмистр?! Помни нашу кавалерийскую заповедь — гусар на коня садится вполпьяна!

Они довели Кульнева до места и поддержали, пока тот, держась за луку, нащупывал носком сапога стремя. А дальше Яков Петрович просто взлетел на спину своего зверя, разобрал поводья и погнал рысью вниз. Ланской только кивнул унтерам, чтобы держались по бокам генерала на всякий непредвиденный случай.

До ставки Каменского они доскакали едва ли не быстрее, чем ехали от неё. Подъехав к командующему, Кульнев не решился покинуть коня и докладывал, оставаясь в седле, произнося слова раздельно и зычно:

— Ваше высокопревосходительство! Корпус генерала Каменского... готов выступить по приказу... и занять рубеж... согласно диспозиции... полученной... — Тут Яков Петрович замялся, пытаясь вспомнить ускользающее число, отбросил субординацию, наклонился и закончил просто и внятно: — Всё в порядке. Пойдёт Серёжа. Сейчас отоспится часика три, голову подлечит и двинется.

«На дело не напрашивайся, от дела не отказывайся» — эту мудрую армейскую присказку когда-то сообщил Валериану его первый и пока лучший учитель, полковник Иван Бутков.

На такое дело, что разворачивалось июньской ночью 1810 года, он не стал бы напрашиваться ни при каком случае жизни. Вместе со своим эскадроном Мадатов стоял у ставки командующего Дунайской армией и почти радовался, что не ему приходится сейчас бежать через широкую бугристую равнину, что протянулась перед стенами Шумлы. Не ему нужно прыгать в ров и карабкаться вверх по эскарпу, ожидая каждую секунду удара свинцовой горошины, камня, бревна, пылающего потока смолы или только что вскипевшей воды.

Пока Яков Петрович Кульнев, переборовший сопротивление Каменского 1-го, оправлялся от последствий дипломатической миссии, александрийцы не решались отъехать. Их привёл сюда генерал, он же один и мог отправить гусар обратно. Когда же Кульнев мрачно выступил из палатки, было уже настолько темно, что он сам не решился отсылать людей Ланского. Кавалерия для штурма крепости, тем более ночного, бесполезна, да и мотаться эскадрону по полю, где подступали к Шумле пехотные батальоны, было совершенно бессмысленно. Вестовые же могли ещё пригодиться и ему, и командующему.

Мадатов сидел в седле и мрачно смотрел в сторону крепости. Пылали бочки на стенах, грохотала знаменитая артиллерия турок, трещали ружейные выстрелы. Он, казалось, улавливал даже какое-то шевеление на стенах, где по приставленным лестницам карабкались наверх мушкетёры, егеря, гренадеры. Среди них были и люди Земцова.

— Что грустишь, ротмистр? — Ланской подъехал к нему вплотную, положил на плечо тяжёлую руку.

— Браилов вспомнил, — ответил Валериан честно.

— М-да, — процедил сквозь зубы Ланской: как и все в армии, он знал подробности прошлогоднего неудачного штурма левобережной крепости. — Учат нас, учат пруссаки, французы те же. Теперь вот ещё и турки. Что же генералам нашим наука впрок не идёт?!. Не знаешь?!. И я не знаю. Только вот какая штука, Мадатов, — как полковник становится генералом, так сразу учиться перестаёт. Думает, должно быть, что эполеты голову заменяют. А?!

Валериану хотелось сказать, что полковник Ланской очень скоро сможет сам честно ответить на свой вопрос, если захочет. Но как человек военный он понимал, что при любых отношениях с командиром бросить такую фразу было бы невозможно.

— Тихо, — напрягся внезапно полковник. — Кто-то идёт. Едут.

Мадатов махнул рукой и выехал вперёд на два корпуса. Вахмистр и первый взвод тоже начали было движение, но Ланской скомандовал им остаться на месте. Валериан узнал подъехавших конных. Во всяком случае, того генерала, что ехал первым. Граф Яков Карлович Сиверс, знаток артиллерии и инженерного дела, как все были наслышаны, ещё утром советовал Каменскому не приступать к Шумле. Мол, турки оповещены, знают уже о приказе, о будущем ночном штурме, успели перекопать ров и укрепить оборону на стенах.

Командующий буквально выгнал генерал-майора вон из палатки, запретил больше в ней появляться и пригрозил отобрать командование отрядом.

Теперь Сиверс возвращался после второго приступа. Первый был отбит ещё до полуночи. Командиры колонны перестроили поредевшие батальоны и снова пошли на стены. Опять-таки неудачно.

На середине склона Сивере спешился и дальше пошёл пешком. Его сопровождало несколько офицеров, среди которых Мадатов узнал Земцова. Узнал, вгляделся и ужаснулся. Полковник выглядел точно так, каким Валериан помнил его под валом того укрепления браиловского предместья. Испачканный землёй и кровью, мундир его, показалось ротмистру, прострелен был не меньше чем в двух местах. Но быстрая походка егеря подсказывала, что пули разве что оцарапали кожу.

Каменский поджидал Сиверса, нетерпеливо притопывая ногой.

— Ваше высокопревосходительство! Прошу вас — отдайте приказ отводить штурмовые отряды. Сегодня Шумлу нам взять — невозможно.

— Как невозможно? — вскрикнул командующий. — Нет и не может быть такого слова в русской армии! Один только бросок! Ещё один бросок, и Шумла будет, наконец, наша.

Сиверс тоже повысил голос:

— Ваше высокопревосходительство! Мне уже некого вести на этот бросок. Батальон седьмого егерского, — он показал на Земцова, — оба раза первым ходил на приступ. Теперь из него я могу составить едва ли роту.

— Так возьмите тех, кто отлёживается за рвом!

Сиверс ответил не сразу, словно не мог взять в толк, что же предлагает ему командующий:

— Если там, у крепости, и есть живые, то только тяжелораненые!

— Не верю! — завизжал Каменский, он потряс кулаками перед лицом генерала и затопал ногой. — Я знаю — там есть живые и невредимые. Там — симулянты! Они боятся турецких пуль! Они не хотят сражаться! Там лежат — трусы! Трусы, трусы!

Голова Сиверса дёрнулась, будто от неожиданного удара:

— Я понял вас, ваше высокопревосходительство. Я вернусь и подниму этих... трусов. С ними я лично пойду на стены.

Он повернулся и пошёл, почти побежал прочь, вниз, на равнину. Офицеры — первым Земцов — поспешили за ним. Когда они сели на лошадей, Мадатов, не спросив Ланского, тоже поехал следом.

От батальона в самом деле осталась едва одна четверть. Земцов спешился, построил колонну и двинулся за Сиверсом, тоже пешим, обратно к Шумле. Мадатов ехал, как зачарованный, не замечая, что Ланской ведёт за ним его же собственный эскадрон.

Генерал двигался не торопясь, то и дело наклонялся к земле, тормошил лежащего ничком солдата, поднимал ему голову и — отпускал. Всё было напрасно, даже Валериан на расстоянии понимал, что живых на этом поле никто более не найдёт. Кто мог двигаться, постарался уже уползти. Остальных или зарежут турки, или убьёт утренний холод.

Егеря пошли быстрее, добежали до рва. Турки дали им даже спуститься вниз, а потом ударили подряд тремя залпами... Едва ли половина показалась обратно. Ни генерала, ни полковника Мадатов в строю не увидел, но в середине кого-то несли на руках. Он погнал Проба навстречу. Ядро ударилось в землю шагах в десяти, вороной дёрнулся в сторону, но Мадатов удержал его и успокоил.

Сиверса несли на плечах, ногами вперёд, прикрытого собственной же шинелью. Земцов полусидел на скрещённых ружьях, обхватив шеи ближних к нему солдат.

— Видите, князь! — рыдающим голосом прокричал раненый капитан: правой рукой он придерживал кисть согнутой в локте левой; Валериан вспомнил — он только пришёл поручиком в батальон перед самой гибелью Ива на Буткова. — Так ведь и будут гнать, пока всех здесь не закопают.

Земцов приоткрыл глаза.

— Стыдитесь, Рогов! Солдаты рядом!

— Что с генералом? — спросил Мадатов.

— Четыре пули, — ответил уже полууспокоившийся Рогов. — Только спустились — одна в плечо. Но поднялся и ещё повёл нас к эскарпу. И тут ещё три. Только и успел приказать отходить...