Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Отряд Саддык-хана вернулся вовремя, чтобы успеть подняться в Шушу вместе с прочим персидским войском. Мелик Шахназаров трясся в седле, еле удерживаясь от стона: затекали руки, примотанные к задней луке седла, моги, крепко стянутые где-то под лошадиным брюхом, немела шея, перехваченная волосяным арканом. Он старался смотреть вверх, на ханский дворец, возвышавшийся на отвесной скале. Из этого орлиного гнезда, помнилось Джимшиду, можно было увидеть и серебристую ленту быстрой реки на юге, и белые шапки громадных гор на северо-западе. Никогда и никому не удалось бы взять эту крепость приступом. Никто не сумел бы привести её к покорности. Если бы только не голодное время, не ум и хитрость Ага-Мохаммеда.

А шах тоже поднимался к Шуше, по той единственной дороге, что вела к её мощным воротам. Среди скал, среди отвесных стен и утёсов тянулась колонна сарбазов. Впереди шли «бешеные», лучшие бойцы повелителя Ирана. За ними вели под уздцы коня самого Ага-Мохаммеда. Он смотрел вверх на башни Шуши, уходящие к облакам, и радовался, что успел короноваться на царство. Теперь в его руках вся бывшая империя великого Надир-шаха.

Когда-то он дал клятву — оставаться до тех пор правителем, а не царём, пока власть его не будет признана во всём Иране, от востока до запада. Он был терпелив. Мал ростом, сухощав, на лице его никто бы не сумел насчитать и пяти волос. Но мудрость Ага-Мохаммеда заключалась не в бороде. Он не забывал обид, он умел ждать, и он точно выбирал момент, когда нужно ударить. Он жалил больно и быстро, как юркие и ядовитые змеи пустыни. Он не прощал даже мёртвых.

Ещё Надир-шах, упирая свою пяту в Персию, приказал убить деда Ага-Мохаммеда, правителя племени каджар, кочевавшего на севере, в Азербайджане[6]. А по смерти Надира новый шах — Керим — взял в заложники сына главы «красноголовых». Так, кизилбашами, называли каджаров из-за странных головных уборов. В свои шапки мужчины племени вплетали двенадцать красных полосок по числу шиитских имамов.

Мальчишку забрали из родного становища, привезли в столицу, Шираз, и оскопили.

После на протяжении десятилетий он сновал незаметной тенью по коридорам дворца шахиншаха, впитывал знания, копил силы и злобу. Ненависть его была настолько сильна, что ещё ребёнком он носил в рукаве нож и резал незаметно ковры, закрывавшие пол и стены. Так мстил он за деда и за себя.

Двадцать лет Ага-Мохаммед пробирался к власти в Иране. Победив противников, перенёс столицу империи в Тегеран. Приказал привезти туда и прах обидчиков — Надир-шаха и Керим-шаха. Их закопали под ступенями лестницы, по которой новый правитель Ирана каждый день спускался в тенистый сад. С мрачным удовольствием Ага-Мохаммед дважды в сутки попирал пятками двух главных своих врагов...

Ворота Шуши распахнулись, из них выбежала горстка людей. Джимшид прищурился против солнца — всмотрелся. Приближённые, самые доверенные лица при дворе Ибрагим-хана, те, что не смогли последовать за бывшим властителем, не успели спрятаться, рискнули остаться на месте и встретить повелителя персов.

Они подкрасили щёки, чтобы не так бросалась в глаза их белизна. Они приседали от страха, они били в ладони и пели песню, приличную этому случаю. Старинную песню с почти плясовым припевом:

Пришли, привели мы страшилище-дракона,
Прогнали так, что след простыл, хитрую лисицу...

«Бешеные» расступились, и телохранители вывели вперёд шаха. Он морщил лицо и кивал головой в такт песне. И тогда персидские беки и сераскеры тоже начали выпевать простые слова:

Пришли, привели мы страшилище-дракона,
Прогнали так, что след простыл, хитрую лисицу...

Жители Шуши произносили одну строчку, персы подхватывали вторую, все хлопали в ладоши и кружились, подпрыгивая...

Ага-Мохаммед остановил жеребца, ступил со стремени на спину подбежавшего телохранителя, с неё ему помогли спуститься на землю.

Все замерли в испуге, ожидая распоряжений, но шах дважды медленно хлопнул в ладоши, и песню запели снова...

Пришли, привели мы страшилище-дракона,
Прогнали так, что след простыл, хитрую лисицу...

Сам страшный, свирепый «дракон» тоже выговаривал негромко слова, хлопал ладонями, кружился, подпрыгивал так, что развивались полы вышитого халата. Он мял узкие губы, пробовал улыбаться и был совершенно счастлив. Он — Ахта-хан, евнух, старый, низенький, сморщенный человек, сумел распечатать величавую девственницу. Он благодарил Аллаха, что тот дал ему достаточно сил и терпения дожить до этого дня.

Шах остановился, и все смолкли разом. Его снова подсадили в седло, и персы двинулись дальше в город. Джимшид смотрел в спину Ага-Мохаммеду, и ему казалось, он понимает, о чём думает сейчас «дракон», снова ставший свирепым страшилищем. «Ахта-хан» размышлял — как же он заставит себя запомнить непокорных жителей Карабаха.

Подъехав к дворцу, шах быстро прошёл в покои. Мелика вместе с другими пленными втащили во двор и швырнули к забору. Оттуда Джимшид следил, как творил быстрый суд очередной «Лев Ирана».

Ага-Мохаммед сидел у окна, завешенного высочайшей занавесью — серапердой[7]. Он видел всех, его же — никто. «Бешеные» приводили жителей Шуши, чьи имена, к несчастью владельцев, застряли в мозгу Ахта-хана.

— Здесь ли такой-то? — опрашивал собравшихся писклявый голос, доносившийся из-за складок материи.

— Бяли теседиггин олум! — отвечал шаху несчастный. — Точно так, да буду я твоей жертвой!

— Будешь, — равнодушно подтверждало скрытое от мира страшилище.

Шесть человек посадили на кол в этот же день. Несчастные корчились на тонких металлических прутьях, а палачи стояли вокруг, держа в руках топоры, и подбивали обухами с торца, если им казалось, что казнь замедляется.

— Всё, уже ничего не видно! — объявило чудовище, когда солнце начало скатываться за вершины западного хребта. — Завтра с рассветом мы начнём достраивать площадь вашего города. Мы сложим две пирамиды из ваших голов, и я думаю, что они встанут вровень с минаретами вашей мечети...

Холодно было этой ночью на воздухе. Джимшид прижался спиной к такому же, как он, пленнику и пытался успокоить себя простыми картинками. Семья уже, наверное, забралась высоко в горы. Женщины — жена и дочери — собирают хворост для небольшого костра, мужчины разделывают добычу, козу или серну, что там удалось подстрелить за пару часов охоты. Ростом тоже, наверное, работает своим острым ножом с рукояткой из оленьего рога. Джимшид сам подарил его мальчику, когда тому исполнилось десять...

Да и ему будет лучше почувствовать один короткий момент шеей остриё боевого оружия, чем вопить от боли и ужаса, нанизываясь туловищем на железную ржавую палку...

Он так успокоил себя этими соображениями, что даже сумел задремать в самый холодный час. Проснулся уже после рассвета от криков, стука, скрежета, воплей. Толпа женщин, детей металась по двору, гоняя ногами странный предмет неправильной формы.

— Голова! — вдруг понял Джимшид и покрылся испариной. — Кто же из нас, несчастных, стал первой жертвой?..

Мёртвая голова запрыгала по камням с отвратительным, хлюпающим звуком. Подкатилась к мелику, и тот вдруг увидел перед собой голые, впалые щёки самого Ага-Мохаммеда...

VI

— Я слышал эту историю, — сказал Минас. — Но так и не знаю, что же уничтожило жестокого Ахта-хана.

вернуться

6

В те времена Азербайджаном называли северную область Персии, у Каспийского моря.

вернуться

7

Специальная занавесь, закрывавшая лицо шаха.

7
{"b":"660933","o":1}