Этот разговор состоялся месяца два назад. С того дня Валериан, действительно, каждый день встречался с Новицким и проводил часа полтора в разговорах на языке, чужом для обоих.

Он удивился сначала, когда понял, как много слов знает уже Сергей. И не переставал удивляться, замечая, сколь быстро тот двигается вперёд. Всё реже и реже Мадатову приходилось останавливаться, поправляя Новицкого, всё чаще ему приходилось признаваться, что нужное слово ему, увы, неизвестно. Они уже разговаривали, они уже беседовали на темы, сложные для самого Мадатова. Как по языку, так и по существу. В какой-то момент Валериан вдруг понял, что он не только даёт давнему знакомому уроки, но и сам получает полезные сведения — из географии, истории, тактики военного дела. Иногда ему даже казалось, что Новицкому куда проще составить сложную фразу, чем объяснить собеседнику, о чём же он, собственно, говорит. Мадатова это задевало, но не отпугивало. Если Новицкий так быстро добился разговора на равных, что же может стать поперёк дороги ему самому.

Но сегодня они с ротмистром не встречались. Ещё серединой вчерашнего дня адъютант полка ускакал в столицу Валашского княжества и ожидался только сегодня к вечеру. Вот майор и направлялся сейчас к Ланскому узнать последние новости, сплетни, приказы и наставления...

У командира, как всегда, было людно и шумно. За столом и на постелях расположились сам Ланской, два батальонных, вернувшийся из Бухареста Новицкий да несколько эскадронных командиров, заглянувших за точными сведениями, как и сам Валериан.

— А! Мадатов! — закричал Ланской, едва увидев своего офицера. — Налейте чарку майору. Выпьем, господа, за нового главнокомандующего. Ну, теперь, может быть, дело сдвинется. Михайлу Илларионыча Кутузова нам прислали. Авось теперь и пойдёт.

Мадатов поморщился, но всё-таки выпил.

— Чем недоволен, гусар?! Всё Браилов забыть не можешь?

Несколько месяцев назад, так же в офицерской компании, Валериан рассказал, подвыпив, о неудачном штурме турецкой крепости, и о том, что знали многие, и о том, чему был одним из немногих свидетелей: вспомнил, как рыдал Прозоровский, какими словами утешал его генерал Кутузов.

— А Каменский под Шумлой лучше был? А?

— Он под Батином себя показал, — пробурчал упрямо Мадатов.

— Ты, — наклонился вперёд Ланской. — Ты потому Батин запомнил, что Мухтар-пашу сбил.

— У меня и за Браилов золотое оружие.

— Да?! Наверное, забыл, извини. Но всё это случаи твоей частной жизни. Может быть, и нашей — полковой. Армия же не одним нашим геройством сильна.

— Без нас она тоже не обойтись, — торжественно объявил подполковник Приовский.

— Верно. Но победа не только нашими орденами складывается. Вот давай, Мадатов, напомни нам — кто здесь был первый командующий?

Валериан ответил не сразу:

— Мы, седьмой егерский, пришли сюда при Прозоровском. Но он был не первый.

— Точно, гусар! Первым был Михельсон. Начал он в шестом году, а в восьмом умер. Потом уже пришёл Прозоровский. Года не провоевал — скончался. Сменил его князь Пётр Багратион. Дотянул до осени и — уступил место Каменскому. Этого мы уже знаем. Видели, слышали. Может быть, и молодец. В Швеции, говорят, был хорош. Здесь же, под Шумлой, обкакался, у Батина воспарил. Батин позже случился, значит, надежда была, что всё поймёт и управится. Но — заболел наш орёл. Как он, кстати, Новицкий?

— Повезли в Крым живого. Но очень плох он, Сергей Николаевич. Говорят, не знают, довезут ли.

Ланской снял кивер и перекрестился. Все последовали примеру полковника.

— Может, Господь и заботится о храбрых и молодых, только торопится призвать их к себе поскорее. Слишком торопится... Так вот теперь снова Кутузов. Он командовал корпусом у Прозоровского. Он брал с Суворовым Измаил. Он с посольством ездил в Константинополь. Он ещё при Потёмкине здесь начинал. А чем в Германии прославился, про то я лучше вас знаю...

— Аустерлиц? — попробовал съехидничать Ефимович.

— Тихо! — Ланской пристукнул кулаком по столешнице, свалив пару пустых стаканчиков. — Егошка! Службу, дьявол, забыл?! Мышей не ловишь? Водку в руках не чувствуешь?!.

Денщик командира Егорий подбежал к столу, прижимая к животу стеклянную большую бутыль, наполовину заполненную мутной жидкостью.

— Что Аустерлиц? Там — гений! Гений войны! А как же человеку с богами равняться?! Зряшное дело смертному спорить с богами... Или как там, Новицкий? Вот ротмистр нам расскажет, он всех греков с римлянами вдоль и поперёк изучил.

Новицкий вежливо улыбнулся, но промолчал. Когда-то, под настроение, он прочитал полковнику отрывок из своего перевода «Илиады». Но отнюдь не собирался разговаривать о Гомере в хмельной гусарской компании. Но Ланской и не ждал от него ответа, а продолжал тут же сам:

— Это чувствовать надо. Это, гусары, — страшно! Я, ваш командир, говорю вам, что и мне было страшно. Потому, что уже неизбежно! Потому, что, ещё начать не успев, понимаешь, что проиграл! А здесь — люди. Храбрые, умные, стойкие, но — только лишь люди. А Михайла Илларионыч — он хитрый! Он — лис! Он обведёт их, с ним мы, пожалуй, не пропадём! Давайте, гусары, разом! За нового главнокомандующего, старого и хитрого человека!..

— Нет, генерал, не уговаривайте, не соглашусь!

Кутузов сидел, отодвинувшись от стола, чтобы свободно было отвисшему животу. Генерал Ланжерон уместился на лавке, скрестив руки на эфесе поставленной стоймя сабли.

— Вспомните — сколько раз за все годы кампании армия приступала к турецким укреплениям. И что же? Даже те, что удавалось забрать, отдавали неприятелю, только лишь начинались зимние холода. Сколько людей под Браиловым положили, потом всё-таки взяли. Князь Багратион взял. И что же — снова ушли за Дунай, снова на стенах турки.

Вы предлагаете храбро идти на Шумлу. Скажу вам — государь тоже хотел бы видеть армию за Балканами. Нависшую над Стамбулом. Остановка за малым — надо перейти горы...

Ланжерон держал лицо неподвижным, но маленький человечек, свободно живший внутри затянутого в мундир тела, уже во весь голос смеялся. Он знал, что Кутузов нерешителен, но до сих пор не подозревал, что генерал от инфантерии боязлив до такой степени.

— Ваше высокопревосходительство! Отдохнув на зимних квартирах, армия способна взять даже эту неприступную крепость. Я был там вместе с графом Каменским. И убеждён — ещё один приступ, и гарнизон бы вывесил белый флаг. Сил у них уже не хватало.

— А теперь сил не хватает у нас. Половину армии уже увели за Днестр. Указ императора. Что-то меняется там, в Европе. У нас с вами осталось тысяч пятьдесят, и вряд ли мы наскребём больше. Как прикрыть Бухарест? Как оборонить устье Дуная? Как развивать наступление по правому берегу?..

— Реку могут прикрыть флотилии, а быстрое движение в сторону Шумлы, напротив, заставит визиря подтянуть все войска к крепости. За стены он посадить всех не сможет, значит, ему придётся принимать сражение. А в поле мы до сих пор турок одолевали без особого напряжения — при Обилешти, Россевате, Татарице, Батине.

Кутузов наклонил голову и пожевал губами, словно пробуя на вкус слова собеседника. Ланжерон, без сомнения, был генерал способный, умелый, знающий. За несколько лет турецкой войны поднялся от командира дивизии до командующего корпусом. Не зря же именно ему Каменский доверил армию, когда его свалила горячка. Но он молод, пылок и безрассуден. Другие, впрочем, горячатся куда как больше. Следовательно, как и в Пруссии, в Богемии, надо будет всё решать самому...

— Давайте, генерал, посмотрим вместе на карту.

«Вместе» было сказано только для вежливости. Кутузов и не собирался вставать с удобного табурета. Он и так помнил топографию края до мельчайших деталей. Ланжерон же легко вскочил и обернулся к стене.

— Шумла, — медленно начал Кутузов, — в самом деле запирает Балканы на крепкий замок. И кажется, что, овладев этой крепостью, мы можем беспрепятственно идти до самого пролива. Но — только кажется, генерал. Не будем считать противника глупей, чем мы сами. Давайте рассудим — зачем же визирю губить армию перед крепостью, потом оставлять гарнизон на почти несомненную гибель?.. Нет! Как только Ахмед-бей почувствует, что уже не сможет удержаться за стенами, он уведёт войска к Чалыковаку... Проведите пальцем на юго-запад, мимо северного хребта... И там его позиция окажется куда как сильнее... Нам придётся двигаться узким дефиле аж восемнадцать вёрст! Ущелье шириной не более чем сорок саженей. Дорога высечена ещё солдатами римского императора Адриана! От края до края едва две сажени, вся усыпана камнями и раз двадцать пересекает быстрые, ледяные ручьи. Пехота, может быть, проберётся, но артиллерию и конницу придётся оставить здесь... Да, сдав Шумлу, он оставит придунайские княжества, но Константинополь прикроет ещё надёжней. Да и Булгарию вернёт, только лишь наступит зима, как только мы снова отойдём на левый берег реки.