Дяко, показалось ему, хорошо знает хозяина-мельника и ведёт с ним сложные переговоры на языке, которого он не понимал. Валериан старался поначалу держаться поближе к ним, надеясь, что если не услышит измену, то хотя бы почувствует. Но Фома отозвал его в сторону:

— Не беспокойтесь, ваше благородие. То — войники, не кирджалии.

Мадатов вытаращился на поручика:

— Что это ещё за войники?

— Разбойники те же, только болгарские. Впрочем, пока что они нашу сторону держат, так что опасаться вроде бы нечего. С турками хороводиться им резона прямого нет. Я немного послушал их — наш просит мельника послать людей проверить дорогу. Тот сначала денег просил, но потом согласился за какую-то другую услугу. Так что тоже передохните, а потом и поскачем.

Лошади бежали умеренной рысью по набитой тропе, виляющей между деревьев. И крупные звезды над головами плыли, казалось, навстречу, собираясь светлой серебристой дорогой. Валериан подумал, что тем путём идти было бы проще. Хотя, может быть, в самом деле сотни, тысячи невидимых с земли всадников скачут там, над головами пробирающихся лесом гусар. И кто же здесь, на земле, может быть уверен, что через час не присоединится к небесному воинству, ещё в поту, пыли, крови, раздувая ноздри и грудь в гневе и страхе.

Справа стволы и кроны сплетались чёрной, неподвижной стеной, а слева иногда виднелась в разрывах прибрежная равнина, такая же тёмная и опасная. За ней, в полуверсте, широченная полоса огромной реки светлела, отражая поднявшуюся высоко луну.

Дорога явно отклонялась налево, на запад. Мадатов вспомнил карту, сообразил направление и подумал с тревогой, что они едва проехали две трети. Он толкнул Проба вперёд, догнать проводника и приказать ехать быстрее. Чернявский почувствовал его приближение и придержал лошадь.

— Не извольте беспокоиться, Валериан Григорьич... — Когда не было рядом других — солдат, офицеров, — Фома звал Мадатова по имени-отчеству, и тот не обрывал недавнего вахмистра, понимая, что тот выказывает ему тем самым высшее уважение. — Правильной дорогой идём.

— Сам знаешь путь?

— Нет, дорогу не знаю. Я человека чую. Спокоен он и уверен. Изменою здесь и не пахнет.

— Уверен он, может быть, в том, что точно выведет нас в засаду.

— Вряд ли. Я же слышал, как он беседовал с мельником. Но если что... — Фома показал майору короткий, тонкий кинжал, с которым управлялся он с завидной сноровкой.

— Утешение слабое, — мрачно буркнул Мадатов. — Одну жизнь на сорок менять... Скажи ему — пусть поторопится. А то ведь солнце высветит нас на равнине, и всё — пропали.

Они всё же успели. Проводник подвёл их к нужному месту, как раз когда ночные светила уже убрались, а дневное ещё не успело поднять туман. Плотная белёсая завеса повисла над Дунайской равниной, в ней не только пропали силуэты осторожно пробиравшихся конных, но и вязли тихие, неизбежные звуки — хлюпанье лошадиных копыт, фырканье, лязганье металлических частей амуниции, сбруи.

Когда колонна надёжно укрылась в прибрежных зарослях камыша, Мадатов приказал спешиться и сам двинулся разведать, где же их ожидают нужные люди. С ним пошли проводник, Фома, трое толковых молодцов из первого взвода и — Новицкий. Сергей, как понял уже Мадатов, и связывался с виддинским гарнизоном. Советник остался на месте под охраной Бутовича, успевшего совсем протрезветь длинной дорогой и потому отменно надёжного.

Стало сыро, вода зачавкала под ногами, и тут же впереди нарисовались две фигуры. Фома скользнул вперёд, готовясь к возможной схватке, но незнакомцы, показывая пустые ладони, пошли навстречу.

— Мы ждали вас раньше, — сказал первый слегка укоризненно. — Надо торопиться, пока туман. Кто с нами?

Отправились пятеро — Артемий Прокофьевич с Новицким, Мадатов и двое унтеров. Чернявский и Бутович остались с гусарами, получив точный приказ — ждать до полуночи, затем, не мешкая, уходить в полк. Проводника держать при себе, он ещё должен вывести их обратно...

Отталкиваясь шестами, перевозчики провели широкую лодку сквозь прибрежные узости, а потом поставили парус. Полосатый кусок полотна выгнулся, ловя утренний ветерок, и судно накренилось весьма и весьма ощутимо. Вода зажурчала у борта, Мадатов опустил руку и обильно смочил лоб, щёки, затылок. Самое сложное и опасное маячило ещё впереди, проступало и приближалось так же мрачно, неотвратимо, как чёрные стены Виддинского замка на том берегу Дуная...

— Я польщён тем, что Кутузов-паша направил ко мне столь храбрых воинов сопровождать высокочтимого учёного советника...

Они сидели в небольшой низенькой комнате впятером. Холодные стены надёжно закрывали ковры. Коврами же застелен был и каменный пол. Посреди комнаты стоял софр — небольшой круглый стол, уставленный фруктами и напитками. Вокруг него, скрестив ноги, расположились комендант крепости Виддин Мулла-паша, его безбородый советник Юсуф-ага и трое приехавших с другого берега русских.

— Я прибыл издалека, — чуть помолчав, ответил Артемий Прокофьевич, он же статский советник Георгиадис. — Я очень спешил, чтобы успеть предупредить славного Мулла-пашу. Его высокопревосходительство, генерал-лейтенант Кутузов, только узнав о моём срочном деле, отправил со мной лучших своих офицеров — юзбаши Новицкого и бимбаши Мадатова. Оба — рыцари высшего ордена Российской империи.

Мулла-паша вежливо кивнул головой обоим офицерам. Говорили все на турецком языке, и Валериан засомневался — успевает ли Новицкий схватить все оттенки, все тонкости сложной беседы. Георгиадис же обращался с чужим языком блестяще. Ему доставляло видимое удовольствие строить затейливые, витиеватые обороты, необходимые в общении с гордым и умным хозяином мощной крепости.

— Я скакал из Петербурга, столицы Российской империи. Император Александр поручил мне раскрыть перед храбрым Мулла-пашой заговор, направленный против самой его жизни.

— Падишах русской империи проницает своим ослепительным взором до берегов Дуная? — подозрительно осведомился тонким, скрипучим голосом Юсуф-ага.

Мулла-паша огладил ладонью чёрную бороду, скрывая довольную улыбку.

— Император Александр хочет установить твёрдый мир на южных границах своей державы.

— И поэтому уводит половину Дунайской армии?

Мадатов сохранил лицо неподвижным, но про себя выругался на трёх языках. Четыре дивизии ушли недавно на север, и скрыть такое движение войск было, разумеется, невозможно. В Петербурге хотели укрепить границу с Австрией, не надеясь на добрые отношения с Веной, но при этом поневоле приходилось ослаблять свои позиции против Порты.

— Его величество знает, как сведущ в делах войны генерал-лейтенант Кутузов.

— В Блистательной Порте новый великий визирь — Решид Ахмед-паша. Он тоже знает генерала Кутузова.

— И без сомнения питает глубокое уважение к гению нашего полководца, — мягко заметил Новицкий.

Георгиадис бросил в его сторону не слишком довольный взгляд.

— Генерал Кутузов помнит знаки дружбы, которыми одаривал его благородный Ахмед-паша, — добавил он, якобы заглаживая недостаточную учтивость своего спутника.

Мадатов позволил себе чуть изогнуть губы, выказывая даже не улыбку, а только лёгкую её тень. Ахмед-паша был родом с Кавказа и долгое время пиратствовал в Чёрном море. В турецкий флот он поступил сначала простым матросом и только благодаря опыту и отчаянной храбрости выбился в офицеры. Ни благородным происхождением, ни выигранными большими сражениями он похвастать пока не мог. Об этом знали все пятеро собеседников.

Насколько мог судить Валериан, Георгиадис с Новицким разыгрывали роли, о которых условились ещё до приезда в Виддин. Весь путь до дунайского берега эти двое ехали бок о бок и беседовали, совершенно не обращая внимания на лес, звёзды, манёвры конвоя александрийцев. Майора в свои планы они не посвящали. Он не обижался, но недоумевал — зачем в таком случае его попросили участвовать в самих переговорах? Не так велик чин, не слишком известен он сам. Если же Мулла-паша решится вдруг на предательство, не помогут уже ни его сабля, ни оба унтера, что остались с той стороны двери, ни даже те три десятка гусар, что хоронятся сейчас в камышовых зарослях с той стороны реки. Валериан оглядел комнату, пытаясь определить, где же находится потайная дверь, за которой наверняка прячутся сейчас отборные головорезы паши? Отметил, что никто из присутствующих не прикоснулся ни к напиткам, ни к фруктам. Подумал, что единственный турок, которому он мог бы довериться без каких-нибудь оговорок, сидел сейчас на другом берегу Дуная, приглядывая за двумя взводами чёрных гусар.