Мадатов, вскакивая, рванул обидчика на себя. Тот вылетел с койки, опрокинул стол, свечи, деньги, карты. Мигом оказался на ногах и замахнулся. Валериан успел отвести удар, но ещё раз подивился тому, как быстро двигается Бранский. Другой рукой граф умудрился всё же попасть в лицо, смазать хотя бы вскользь по губам. И тогда Валериан, разворачиваясь, швырнул противника через бедро, как привык бороться ещё в Чинахчи. Граф перевалился через койку, рухнул плашмя на понтёров. Кокорин кинулся помогать приятелю... Все были слишком пьяны, суетились, кричали.

Граф поднялся с видимым усилием:

— Я, милостивый государь, более с вами не обмолвлюсь и словом. Теперь беседовать будут одни секунданты. Я надеюсь, у вас найдётся в полку хотя бы пара друзей.

С помощью подоспевшего Мишки он двинулся к своей койке.

Валериан потирал запястье и проклинал себя молча за то, что вообще зашёл в чужую палатку. Но из этой ситуации выход оставался единственный. Он огляделся, пытаясь угадать, кто же согласится стать на его сторону.

Новицкий поднялся и протиснулся ближе к Мадатову:

— Я могу помочь вам, поручик.

— Я тоже, пожалуй что, соглашусь, — заявил прапорщик Матвеев, его койка стояла рядом с мадатовской.

— Господа! — крикнул Кокорин, одновременно пытаясь разобрать деньги по столбикам. — Если вы не возражаете...

— Возражаю, — Новицкий поклонился учтиво, но голос его звучал твёрдо. — Сегодня уже было сказано чересчур много слов. Давайте прибережём остальные ко дню завтрашнему. Скажем — после обеда. Устроит вас, Алексей?

— О! — развёл руками Кокорин. — Мы уже так формально. Что же: a la guerre com a la guerre[15]. Вы на вы, так и мы пойдём тоже на вы, Сергей... Александрович...

Он раскланялся, соревнуясь в вежливости с Новицким, и оглянулся на Бранского. Тот кивнул...

На следующий день офицеры встретились в час пополудни. Хотя все четверо были отлично знакомы, они держались парами, стоя друг против друга, и цедили слова с холодной вежливостью. Кокорина, впрочем, эта ситуация забавляла. Он каждую минуту прятал улыбку и даже пару раз пытался подмигнуть Новицкому. Но тот старался сохранить серьёзность, держался прямо и даже подбородок поднимал выше необходимого.

За Мадатова говорил Матвеев. Новицкий держался поначалу чуть сзади. Он был моложе всех по возрасту и в полку служил едва более полугода. Лучшим же другом графа был Кокорин, но он тоже предпочёл отступить и предоставил первое слово Астафьеву, высокому поручику с пышнейшими бакенбардами; человек тихий, он оживлялся только за картами и при виде оружия. Говорили, что у него было уже с полдесятка удачных дуэлей.

— Граф Бранский считает себя оскорблённым, — размеренным голосом начал Астафьев. — И предполагает оставить за собой выбор оружия.

— Что же предпочитает граф? — с такой же безразличной интонацией осведомился Матвеев.

— Шпагу.

Матвеев покачал головой:

— Мадатов плохо владеет шпагой. Мы предлагаем саблю или же пистолеты.

Астафьев улыбнулся холодно и учтиво:

— Граф не уполномочил нас входить в подобные тонкости.

Матвеев замялся. Дуэльное право было на стороне противника, и он не знал, как быть в этой неприятнейшей ситуации.

— Очевидно, граф хочет сохранить за собой все преимущества, — бросил Новицкий.

— Что вы хотите этим сказать?!

Астафьев подался вперёд, и даже Кокорин придвинулся ближе.

Новицкий сам не понял, почему решился заговорить. Но, раз высказавшись, понимал, что должен продолжать. Хотя бы для того, чтобы избежать новой дуэли. Начал он неудачно, вслух высказав то, что и так понимали все четверо. Следовало быстро исправиться:

— Возможно, я неудачно выразился, но моя поспешность объясняется достаточно просто. В силу своей неопытности, господа, только начиная жить, я опасаюсь за свою репутацию. Если человек, нам доверившийся, будет убит, общество обвинит прежде всего нас — Матвеева и меня.

— На дуэли ранят и убивают, — с лёгким оттенком презрения высказался Астафьев. — На то она и дуэль.

-— Я мог бы с вами вполне согласиться, но есть одно обстоятельство. Французы говорят, что убивают не пули и не клинки, а секунданты.

— Да ты что такое говоришь, Новицкий, — вспыхнул Кокорин. — Дерутся Бранский с Мадатовым. Если один умер, другой, значит, убил. А наше дело — следить, чтобы всё шло по-честному.

Матвеев промолчал, потому что уже понял, к чему клонит напарник.

— Господа, условия дуэли обговариваем именно мы. И в случае неприятнейшего исхода именно о нас будут говорить, что мы вывели на поле человека, в общем, почти безоружного.

Астафьев потупился.

— Но сабля не подходит именно по тем же причинам, — наконец, сказал он.

Кокорин согласно закивал.

— Значит, остаются пистолеты. — Матвеев почувствовал, что они с Новицким перехватывают инициативу. Успех следовало развить.

— Пистолеты! — крикнул Кокорин, опередив собиравшегося с мыслями Астафьева. — Верно. Стреляют оба отлично. Видел и того, и другого. Здесь равенство полное.

Стали обсуждать подробности. Новицкий и тут попытался максимально отвести самые тяжёлые следствия. Здесь ему пришлось уже уговаривать всех троих. Матвеев молчал, но чувствовалось, что он более на стороне Астафьева и Кокорина. Последний волновался и повышал голос:

— Максимально десять шагов, Новицкий. Это же не то что слово пустил случайно на бале или в театре. Оскорбление намеренное, оскорбление действием, и удовлетворение должно быть полнейшее.

— Господа, я согласен, что для дуэли есть повод изрядный, — не сдавался Новицкий. — Но всё-таки хмельная ссора, за картами...

— К тому же первым ударил всё-таки Бранский, — напомнил офицерам Матвеев.

Новицкий взглянул на него с благодарностью и продолжил:

— Да к тому же они оба наши товарищи. В любом случае погибает или получает ранение офицер нашего же полка!..

Пятнадцать шагов ему отстоять не удалось, сошлись на том, что первое расстояние между барьерами будет двенадцать шагов. Выстрелы повторяют до результата, то есть до крови.

А вот с пистолетами Новицкий попал впросак.

— Не соглашусь, — с твёрдым убеждением выговорил Астафьев. — Не раз говорил с докторами, и все предлагали увеличить заряд. Тогда пуля наверняка проскочит навылет. Сквозные раны легче лечить. А застрянет расплющенный свинец в теле — так может и остаться надолго.

— Что же с оружием? — осведомился Матвеев.

Выяснилось, что тот же Мишка уже с утра был послан опять-таки в Петербург за парой дуэльных. Астафьев сообщил, кланяясь, что граф обещал одолжить пистолеты у приятеля и, как человек чести, готов поклясться, что они ему незнакомы.

— Кухенрейтеры[16] я проверю, — практическую сторону дела Кокорин забирал в свои руки. — Пули отолью сам. Десятка, думаю, хватит.

— Проверьте только, как входят в ствол. — Опытный Астафьев хотел предусмотреть все случайности. — Бывали случаи, что первые пригоняли, а вторые — доходили только наполовину. И что прикажете нам в этом случае делать? Фузеи солдатские брать в пирамиде? Или седельные пистолеты у батальонного попросить?.. Кстати, порох лучше использовать обыкновенный, ружейный. Полированный не так быстро вспыхивает.

— Пистолеты со шнеллерами? — спросил Матвеев.

Новицкий молчал. Он чувствовал, что свои обязанности исполнил, а с железом лучше разберутся другие.

— Не знаю, — ответил Кокорин. — Ещё не видел. Как только Мишка вернётся, предлагаю опять собраться нам четверым и осмотреть.

На том секунданты и разошлись...

Вечером Мадатов долго жёг свечи одну за другой. Матвеев посоветовал было ему выспаться перед тяжёлым делом, но Валериан не ответил. Прапорщик не настаивал, сам лёг в койку и отвернулся.

Третья свеча догорела уже за полночь. Валериан сидел не двигаясь, смотрел, как оплывает, ползёт книзу ещё недавно стройное тело, отлитое длинным конусом, и думал, что, может быть, и он сам завтра так же осядет в высокую, густую траву, ещё ничего не сделав, не совершив, убитый взбалмошным богатым мерзавцем из-за совершенно пустого дела.