Командующий стоял на вершине холма, откуда открывался страшный вид на подступы к Шумле.

До самого рва равнина была завалена трупами русских солдат. Здесь бежали гренадерские, мушкетёрские, егерские полки, а по ним со стен били прицельно турецкие пушкари. На высотах справа стояли уже наши орудия, но полевая артиллерия не могла справиться с крепостной. Кидали ядра через стены, зажгли несколько зданий, смели с парапета десятка два-три ополченцев и — прекратили огонь, когда пехота повернула обратно.

Кульнев подъехал к Каменскому. Ланской, Приовский, Мадатов остановились поодаль. Два эскадрона александрийцев и вовсе остались внизу.

— Ваше высокопревосходительство!.. Хочу доложить, что...

— Шумлу взял?! — хрипло гаркнул, не оборачиваясь, Каменский.

— Никак нет, — в тон графу ответил Кульнев. — Кавалерия крепости не берёт.

— Учить меня вздумал?! А на хрена она нужна — твоя кавалерия?!

— Кавалерия прикрывает пехоту, которая идёт на штурм крепости...

Кульнев отвечал громко, слова произносил отчётливо, словно докладывал проверяющему генералу на плацу в столице или же в Красном. Он обладал редким даже для военного человека свойством — почти абсолютной храбростью. «Почти» добавлял сам, потому что не хотел лгать или же казаться хвастливым. Он искренне верил, что каждый человек чего-нибудь опасается. Просто ему, Якову Петровичу Кульневу, за его четыре с лишним десятилетия жизни ещё не доводилось встретить ту меру опасности, которая бы его испугала. Он лихо атаковал конницу и пехоту, водил гусар на французские и шведские батареи и вовсе не терял дара речи, встречая старшего по званию и, более того, государя.

С генералом Каменским они вместе пробивались сквозь вьюгу по льдам Ботнического залива. Кульнев вёл авангард князя Багратиона, корпус графа подходил к Аландским островам с запада. Теперь Яков Петрович попал в прямое подчинение к старому знакомцу, но становиться в зависимое положение не собирался.

Каменский же впадал в исступление. Только что на его глазах захлебнулся третий штурм крепости. Пехота добежала до рва, перешла его, частью забросав принесёнными фашинами, частью завалив собственными телами, но почти полностью осталась под стенами. Крепость, которая ещё четыре часа назад обязана была свалиться в руки победителю северных армий, продолжала стоять неколебимо.

Кульнев спрыгнул с коня и подошёл к командующему. Ему дела не было до переживаний генерала от инфантерии. Ему дали задание, он его выполнил и считал долгом своим доложить об исполнении:

— Согласно вашему приказанию...

Каменский сжал кулаки. Он тоже знал храбрость Кульнева, знал, и как легко настойчивость кавалериста переходит в упрямство. Чем спорить на глазах офицеров, проще выслушать и забыть...

— Командир эскадрона александрийских гусар ротмистр князь Мадатов... Полковник Ланской бросил весь полк на левый фланг, и эта атака окончательно завершила разгром конницы Гассан-бея...

— Представление на всех, — сухо кинул Каменский, подытоживая услышанное. — А посмотри теперь на наш левый фланг, Яков Петрович. Видишь — корпус Каменского 1-го так и не двинулся. Стоит завистливый старший брат, ждёт, когда младший опростоволосится...

Кульнев знал, что братья в самом деле недолюбливают друг друга, понимал, что граф Сергей Михайлович, старший несколькими годами, ревновал к славе, витавшей над головой младшего. Но ему, военному человеку, казалось странным, что можно было, считаясь родством и чинами, так подвести целую армию.

— Ваше высокопревосходительство, я уверен, что третий корпус встретил чересчур сильное сопротивление...

— Уверен?! — крикнул Каменский. — Ты здесь уверен! А ты поезжай туда и уверься!..

Он отвернулся, и Кульнев решил, что получил точное приказание. Гродненцы его оставались ещё у леса, он взял с собой Ланского с Мадатовым и эскадрон александрийцев...

Гусары проскакали рысью до дороги, ведущей в Шумлу от Янибазара. По пыльному широкому шляху шли мушкетёрские колонны. Это отряд генерала Сиверса придвигался ближе к рубежу будущей атаки.

— Здравствуйте, капитан! — услышал Валериан вдруг знакомый голос. — Простите, ротмистр! Рад видеть вас, князь! Были уже сегодня в деле?

Мадатов свернул направо и пожал руку Земцову. Тот, уже в чине полковника, вёл всё тот же егерский батальон. Валериан огляделся, но знакомых ему лиц среди офицеров не встретил. Полковник мрачно кивнул:

— Всех, князь, всех выбили. Последнего Носова три недели назад. Так же повёл роту верёвками через лес и напоролся. А что же вы?

Валериан только собирался ответить, но его громко позвал Ланской:

— Не задерживайся, ротмистр! У егерей свои задачи, у нас нынче свои. Генерал ждать нас не будет!.. Хорошо он дерётся, полковник, славно. Пока не хуже, чем на земле...

Валериан подумал, что предпочёл бы услышать определение «лучше». Но «не хуже» тоже было пока неплохо...

Личная палатка командира корпуса генерала Сергея Каменского 1-го стояла на холме за речкой Шумла. Гусары остановились у подошвы, Кульнев, Ланской и Мадатов поехали вверху по склону.

Только они остановились, полог шатра откинулся, и навстречу им неспешно, вальяжно ступил высокий полный человек в цветастом турецком халате.

— Что, Яков? Братец тебя прислал меня подбодрить?

Кульнев опёрся локтем на луку:

— Командующий беспокоится, Сергей. Попросил узнать, может, что-нибудь приключилось. Может, ядро случайное залетело...

— Смеёшься, Яков Петрович? Трясёшь бакенбардами! А скажи мне — читал ли ты приказ нашего главнокомандующего?

— Все читали, — дипломатично ответил Кульнев. — На то и приказ командующего, чтобы все войска его знали.

Генерал Каменский поднял руку, в которой был зажат свёрнутый в трубку лист:

— А я не просто читаю. Я его — учу. Наизусть.

Человек в халате отставил ногу и принялся выкрикивать одно за другим слова, которые в самом деле два дня назад оглашали во всех полках:

— Мы! Предлагали! Оттоманской Порте! Мир! Вероломные мусульмане! Несмотря на свою слабость! И на повсеместное поражение их храбрым воинством нашим! Дерзнули оный отвергнуть! Послезавтрашний день назначен днём мщения! И наказания турок за таковую дерзость! Послезавтра! Несмотря ни на какие препоны! Шумла должна быть взята! И вероломное войско великого визиря истреблено!

Гусары слушали молча и неподвижно. Проб решился было мотнуть головой, но Валериану удалось его удержать.

— Скажи-ка мне, храбрый Кульнев, это — речь командующего армией?! Или плач обиженного мальчишки?! Его, видишь ли, в салочки не приняли играть. Он — обиделся! Он решил всех наказать разом. Сейчас как глазки закроет, и во всём мире станет темным-темно! В крепости сорок тысяч отборного войска! Янычары за стенами дерутся отчаянно. Всем это ведомо! Всем, кроме моего младшего брата. А государь его командующим назначил. Шумлу в лоб штурмовать! Сколько уже он на подступах положил? Сколько ещё положит?! Хочет и мой корпус угробить?!

Кульнев спустился на землю и кинул поводья Мадатову:

— Подержи-ка, гусар. Пойдём, Сергей Михайлович, к тебе в дом. Пустишь? Там ты мне всё и расскажешь. Не дело генералам на глазах у ротмистров ссориться. Спускайтесь вниз, Ланской, там подождёте со всем эскадроном. Спешиться, но не рассёдлывать.

Они ждали, пожалуй, около двух часов. Солнце уже заметно сползло к вершинам Балканских гор, когда сверху замахали, закричали. Ланской, Мадатов, пара унтеров с жеребцом Кульнева в поводу поднялись быстро на холм.

Кульнев уже был снаружи, сидел на полковом барабане, раскачивался и мрачно смотрел на подъезжающих александрийцев. Полог же генеральского шатра колыхался, словно кто-то молча рвался изнутри на воздух, на свет, но не находил выхода.

— Гусары! — скомандовал Кульнев. — Помощь!

Полковник с ротмистром слетели мигом на землю и подняли генерала за локти. Мадатов вопросительно взглянул на Ланского — мол, как же в таком виде да верхом?