— Неважно. Скоро я выступлю на Агропром. Мне нужны люди, парень.

— Ваш друг сказал, что вы ищете поддержки у Долга. Но Гавриленко за вами не пойдет. Долговцы натерпелись похлеще сталкеров.

— Я говорю не о Долге, я говорю про анархистов.

Бродяга задумался, а Храмцов недоуменно поднял бровь. Вот уж поворот!

— Ты хочешь, чтобы свободовцы вступили в ряды наемников?

— Если они пойдут за мной, я их награжу. Дам лучшее оружие, провиант, технику. В конце концов, крышу над головой, базу. И не одну. Я считаю, что это достойная плата. Мы возьмем Агропром, затем другие территории. Предложу им жизнь и ту самую свободу, о которой они так сильно мечтают. Только если Лукаш поклянется мне в преданности и станет моим генералом.

— Думаю, вряд ли. Он слишком горд и свободолюбив.

— Из-за его гордости анархисты сейчас гниют в карцере "Долга". Ты ведь им восхищаешься да?

— Я его уважаю

— Ты ему нравишься. Уговори его на мои условия, и я пощажу его.

— А иначе?

— Иначе я устрою публичную казнь. Анархисты увидят своего гордого лидера на пылающем костре.

Храм положил руку на плечо Шухарта и пронзительно заглянул ему в глаза. Тот резко отдернул наемника, зыркнув на него с недовольством. Бродяга опешил от такого предложения и, не зная как поступить, спросил:

— Сколько у меня времени?

— До конца дня. На закате я его сожгу.

Храм нашел на заднем дворе пригодный для передвижения вездеход. Кто-то хорошо постарался, изуродовав прямоугольный остов "Буханки" сварной рамой, заменяющую половину корпуса на корме, как раз для отрытой платформы предназначенную для ведения огня со станкового пулемета, торчавшего над крышей. Еще радовал клиновидный отвал, заменяющий передний бампер. Хорошая штука. Пригодиться на забитых мусором и прочим хламом дорогах. Непомерные, шипованные колеса позволяли надеяться, что проходимость у тачки приличная, но они могли стать легкой мишенью для притаившихся снайперов. Все-таки, Храм принял во внимание опасения Шухарта, по поводу заинтересованности и возможной мести военных с Агропрома. Но, Виктор решил поехать к военсталам проверенным маршрутом, далеким от военных троп.

Загрузив "Буханку" всевозможными запасами, наемник залил топлива, зарядил "Браунинг" на турели, и поставил в кабину еще парочку запасных канистр бензина. Положив на штурманское сидение забитый припасами ранец, Виктор полез в кабину, но его неожиданно остановил появившийся Шухарт.

— Уедешь, даже не попрощавшись? — с горечью усмехнулся наемник

— Я уверен, мы еще встретимся.

— Не думаю, Храм. У меня билет в один конец. Кто знает, как все обернется на Агропроме.

— Завязывай нагнетать, королева драмы. Ты всегда выпутывался из сложных ситуаций. Ты тот еще червяк.

— Но, ты тоже не лыком шитый.

— Я хотя бы осознаю меру своих деяний. Их масштабы. А ты хочешь все и сразу. Сколько я тебя помню, ты все время пытался объять необъятное. И, даже не знаю, это твой дар или все же проклятье.

— Что нас не убивает, делает нас сильнее — философски подметил Шухарт- Ты все, с концами? Куда отправишься теперь?

— Я узнал, что Лис имел что-то общее с военсталами. Поеду к ним, пообщаюсь. Может, еще чего узнаю.

— Где документы, которые Лис должен был мне принести?

— У Пореченского- скрепя сердцем, соврал Храмцов- Так что, если ты все-таки захватишь Агропром, может и найдешь их. Если, конечно, капитан не отправил их своему заказчику.

— Я прикрою эту кормушку.

— Ты делаешь это не из личных интересов, Шухарт. Неужели ты готов сложить голову ради награды?

— Если ты не забыл, но у нас есть кодекс. Есть правила. И их нельзя нарушать. Контракт любой ценой должен быть выполнен. Вовремя и по назначению. Однако с первым я уже облажался. Поэтому, надо отрабатывать. Все мы на кого-то работаем.

— Я работаю на себя.

— Вот только себя не обманывай.

— Я себя не обманываю, Шухарт. И я не работаю, я выполняю данное мной обещание. Потому что иначе не могу.

Пожав наемнику руку, Храм запрыгнул в кабину и завел машину. Вездеход взревел мощным движком, затрясся, исторгая из труб серые клубы дыма. Храм выглянул из окошка.

— Подумай над моими словами, Шухарт. Подумай.

Вжав тапку в пол, Храмцов повел машину прочь с завода Росток. Шухарт отсалютовал ему и крикнул:

— Нет выбора без последствий, Виктор!!

…

Бродяга зашел в карцер и остановился у камеры Лукаша. Во тьме его угловатый силуэт двинулся. Свободовец медленно подошел к решетке и посмотрел на монолитовца снизу вверх.

— И вот мы здесь

— Да. Мы здесь.

— В первую нашу встречу ты был моим пленником. А во время последней…

— Она может и не быть последней.

— Нет. Но она ею будет.

— Вы знаете, чего хочет Шухарт?

— Чтобы я поклялся ему в верности и мой клан сражался на его стороне. По одному лишь слову я предам все, за что сражался. Отдаю ему должное. Он смелый человек.

— Разве лидер не должен быть смелым?

— Он да. Странно, но я уважаю его. Если он добьется своего, то в Зоне появится самая сильная группировка за всю ее историю. Но я не буду служить ему.

— Вы говорили, что Альянс — не захватчики. Что ваши люди пролили много крови…

— Верно. Я не хочу, чтобы теперь они проливали ее за Шухарта.

— Долгие месяцы вы убеждали другие кланы объединиться под единым знаменем впервые в истории. Грех, Последний день, Бандиты, Ренегаты. Этого никто до вас не делал, ни один лидер Свободы. Видимо, только вы по-настоящему понимали значение этого слова. И все это не ради власти. И не ради славы. Вы собрали их только ради спасения. Ведь никто бы из них не выжил. И разве их жизни не важнее вашей гордости?

— Гордости? К черту гордость! Дело не в ней, парень. Они шли за мной, потому что уважали меня. Потому что верили в меня. Но если я позволю себе дать слабину, позволю какому-то пижону манипулировать мной, дать ему свою верность, тогда всему придет конец. Всем моим начинаниям. Всему во что мы верили. Во что верил я.

— Но сколько еще людей осталось на Складах? Сколько ни в чем невинных парней, солдат? И почему вы не хотите спасти их? — Бродяга выдержал паузу — Вы боитесь показать свой страх.

— Ооо… — покивал анархист — Мне и вправду страшно. В этом нет стыда… Что со мной сделают? Расстреляют? Повесят?

— Вас сожгут заживо. На глазах у сталкеров, на глазах вашего клана.

Лукаш зажмурился и выдохнул

— Скверная смерть…Я буду с тобой честен. Я не хочу умирать, гореть на костре. Не хочу, чтобы Свобода запомнила меня горящим и скулящим… Но это все же лучше, чем предать все, во что я верю.

— А что станет с вашими людьми? Вы сохраните достоинство и умрете стоя. Умрете как герой Свободы. Станете легендой. А потом придет Монолит. А с ним полчища мутантов. И тогда некому будет рассказывать легенды о славном лидере группировки.

— Ты хороший парень, Бродяга. Правда, хороший. В силу своего прошлого, ты замкнут в себе. Ищешь ответы на терзавшие твою душу вопросы. Пытаешься вырваться из этого порочного круга лжи и обманов, но не можешь… Если ты не можешь понять, почему я не поведу Альянс на чужую войну, то я не вижу смысла что либо объяснять.

— Вы совершаете ужасную ошибку

Лукаш улыбнулся

— Все чего я хотел, так это совершать ошибки по своей воле. И если бы мне был дарован шанс, пройти этот путь снова, я бы без зазрений совести воспользовался этой возможностью.

…

Топот собственных шагов набатом отдавался в голове. Ноги отяжелели, налились свинцом, силы покидали ослабевший организм, но Лукаш держал осанку, не позволял себе горбиться, падать духом. Сегодняшним вечером все собрались во дворе, ожидая начала казни. Сталкеры-зрители, долговцы-враги, наемники-палачи, свободовцы-братья. Две сотни бойцов устремили взоры на узника, гордо шедшего к эшафоту, утопленному в дровах.