Никогда не знал, что на нашем острове столько свиней!
Первые тушки ушли сырыми — оборотни славно подкрепились и уже не выглядели такими истощенными и побитыми. Через пару часов возник и десятый оборотень, получивший от меня по зубам, на узенькой тропинке. Оборотень, с переломанным позвоночником, увы не выжил и отправился подкармливать рыб.
Может быть, и выжил бы, но… Младших оборотни не любили, платя им сторицей за все свои беды и подобие.
— А ведь нас, теперь, чертова дюжина… — Вздохнул суеверный морпех, посчитав серые спины и животы, довольно развалившиеся у нас на веранде. — Не к добру…
— Что ни делается — все к лучшему. — Курт устало улыбнулся. — Зато теперь мы знаем, где войти в бункер!
— Многие знания — многие печали… — Бормотнул я, падая на пол и сбивая с ног, стоящих.
Бен успел сгруппироваться и откатиться в сторону, а вот Курт — нет.
Ветвистый разряд молний веером прошелся над нашими головами, наполняя воздух запахом озона.
Полковник пришел по наши души!
И ведь точно выбрал время, проработав все детали!
Офицер, тут уж ничего не поделать…
Пока мы катались, стараясь оставить между собой и полковником хоть какой-то барьер, оборотни кинулись в атаку.
Я никогда не любил запах горелой шерсти…
Да и мясо я предпочитаю жареное, а не горелое заживо.
Очередной разряд достал меня, и тело выгнуло дугой, до хруста, до рванины мышц и выверта суставов, наполняя болью каждую клеточку этого чужого мне тела и заставляя выть от безнадеги и собственного бессилия.
Еще и еще, словно полковник, увидев меня, вцепился своими электрическими плетями, мстя за мой длинный язык и наслаждаясь своей местью.
Еще удар и меня окутала тьма, такая горячая, такая добрая, такая долгожданная.
Еще удар, но уже по щеке, вытаскивая меня в свет и боль.
Запах озона разгонял легкий бриз, смешивая его с запахом смерти и соленой воды.
— Ты как? — Рядом со мной, сидел, размазывая текущую из носа кровь по лицу, Бенджамин Аркан, позывной "Стекло". — Сколько пальцев?
— Ненавижу этот вопрос… — Оттолкнул я руку с тремя оттопыренными пальцами. — Особенно от незнакомца…
Судя по моим ощущениям, меня били очень долго, а потом пытались поджарить в микроволновке, на собственном жиру. А для того, чтобы я в микроволновку вошел, сгибали во всех суставах, в противоположную природной, сторону.
Думаю, килограмма два-три, с меня стопили…
А потом — вытащили и стукнули головой.
— Кто? — Я кивнул головой в сторону пустого пространства, на котором раньше стоял полковник.
— Без понятия. — Честно признался Бен. — Но, кто-то зубастый и клыкастый. И очень злой. Голову — почти — напрочь, оторвал!
— Ну… Лучше ему, чем нам. — Я попытался встать на подкашивающиеся от боли, ноги. — Пойду, посмотрю…
После первого же шага, моим глазам открылось поле битвы, покрытое черными проплешинами, кусками обгорелого мяса.
И одинокое тело, лежащее почти у моих ног, в грязи у веранды, почти лишившееся головы — полковник Бейтли.
— Посеявший ветер — пожнет бурю… — Бен встал рядом, опершись трясущимися руками на перила.
— Только ветер посеял совсем не он. — Меня трясло от злости. — Он, всего лишь, его жалкая игрушка, которую метало из стороны в сторону…
— Да ты, никак, его жалеешь?! — Удивлению Бена не было конца. — С чего бы это вдруг?
— Восхищаюсь. — Поправил я, морпеха. — Живые есть?
— Ты да я. — Аркан вздохнул. — Как заговоренные…
В ответ на его слова ветер донес до нас вой волка. Тоскливый, прощальный, выворачивающий душу, вой. Понятный и не требующий слов.
— Ну… Стой не стой… — Я развернулся и пошел в дом. — А пора с посевными работами завершать…
Не я виноват, что "калашников" так много и так часто модернизируют, улучшают, дорабатывают, меняя калибры, возвращая калибры и играясь с прикладами всех типов. Не я виноват, что "калашников", всем своим внешним видом говорит: "Я-Оружие!" Сколько бы западные оружейники не спрямляли углы, встраивали "булл-пап" — "калашников" — красив! Красив и точка. Не смогли сделать красивее автомата ни на западе, ни на востоке. Не выглядит "калашников" кровожадным, как М-16 или хищным, как "Штайер". Он — Оружие. Как все русское — функциональное, крепкое и несколько не от мира сего, ибо — красив. Просто красив.
На моем "калаше" нет "обвеса".
А пистолет — обычный "Глок" и уже даже 29-тый, отличающийся от предка только обилием пластика да иным калибром, под безгильзовый патрон.
Сейчас мне этого хватит.
Пока Бен еще не понял, пока не может меня остановить — я иду по знакомой тропинке на волчий вой.
И пусть наш барон далеко не Акела, так ведь и я — не Маугли…
Раньше это надо было сделать, надо было послушаться свою интуицию!
Тропинка завернула вправо, уводя меня от цели, от волчьего, протяжного воя, предлагающего разделить месть.
Бен этого не поймет — он родился в то время, когда месть превратилась в юридическую услугу.
Тем более он не поймет месть за врага — ему этого просто не дано, не укладывается в его простой голове, что и враг имеет право на молчание, на гнев… И на месть!
Высокий лаз, скрытый в колючих кустах, сейчас зияет черной дырой, рядом с которой меня ждет волк.
Сколько раз я пробегал мимо этого места, даже и не подозревая о существовании этого хода!
Закрываю глаза и делаю шаг во тьму, шаг — одновременно с волком-оборотнем, рядом, бок о бок. Быть может, делай мы почаще такие шаги, не было бы всей этой напасти, на наши головы?
Шаг и еще шаг, и еще — шажочек.
Ярко освещенный бункер, слепящие с темноты — экраны мониторов с непонятными мне картами и отметками.
И два женских тела, свисающих с потолка на крепких веревках, продетых в стальные прутки, на которых держаться черные жгуты кабелей, толщиной в руку.
Что же, полковник…
Ты пожал бурю, которую для тебя посеяли твои женщины…
Глава 17
****
Нет ничего удивительного, что улицы старинного городка, помнящие еще копыта лошадей и деревянные колеса телег, продержались намного дольше, чем асфальт, пусть и очень хорошего качества. Не удивительно и то, что поколения и поколения людей, ходивших по этой брусчатке, словно так и остались в том веке, целомудренно отводя взгляды от коротеньких топиков туристок, оголяющих "тюнингованные" пупки и крамольных шортиков, не оставляющих ничего тайного, от жадных мужских взглядов.
И, уж совсем нет ничего удивительного, что теперь в этом городе жили существа, лишь отдаленно напоминающие людей.
Длинноухие и красноглазые, от которых шарахались в сторону самые спокойные лошади и предпочитали держаться подальше все кошачьи, не взирая на возраст, пол и окрас.
Старое притянуло древнее.
Зря, очень зря этот город построили на месте непонятного капища, используя красивые, красновато-розовые камни, напрасно с любовью выкладывали ими фундаменты, ставили вместо ступеней и церковных оград.
Те, кто чувствовал — спорили до хрипоты, поминая всуе всю божественную силу, призывая в свидетели ангелов и колотя себя кулаками в грудь.
А потом, все, разом, попали под спокойное очарование камней и жизнь замерла, потекла величественной равнинной рекой, лишь иногда ускоряясь на войны и революции, революции и войны.
Далиэль Кон-Элитарр, "Второй среди равных", Элль города, с прищуром рассматривал белые корабли, печально повесившие свои паруса, спустившие реи и расставленные вдоль набережной длинной нитью, уходящей к границам города. Башня местечковой церквушки, открытая соленым морским ветрам, крикам чаек и утреннему туману — самое привлекательное место. Отсюда можно наблюдать за кораблями, любуясь своим "Эллуватиранааллем", по палубам которого бегают Младшие, содержа его в образцовой чистоте и порядке; можно, развернув упругие крылья, броситься вниз, к таким хорошо знакомым камням, поймать их поток, что не доступен глупым людишкам и взмыть в небо, радуясь безбрежному небу и полету; можно, вот как сейчас, устроится на перилах и задуматься перед очередной говорильней, что всем им предстоит очень скоро.
