Уже через две недели Бен начал прикладываться к маленькой фляжке, которую сам и купил в сувенирном магазине, а еще через неделю — напился до отключки.

Теперь, из недели, три дня выпадали на похмелье и плохое настроение. А вчера, Бен собрал немногие вещички, коими уже обзавелась Кайта, сложил их в мусорные мешки и выбросил вон из своего номера.

И сделал это, будучи абсолютно трезвым!

"Кокон…" ожидал скандала, разборок или хоть единого звука, но — ничего!

Кайта в номере не появилась ни в тот вечер, ни сегодня.

И, если повезет — не появится и завтра.

Не нравилась она артефакту. Категорически и бесповоротно. Тем более, что в отличии от остальных, артефакт ангела попробовал на вкус в самом что ни на есть прямом смысле этого слова.

Попробовал и сравнил, благо, было с кем — Олег и сам Повелитель Талль.

В сегодняшний сон своего владельца артефакт проползал осторожно, готовясь каждую секунду смыться в быстром темпе. Повезло. Аркан спал крепко, без снов и снилось ему что-то совсем невообразимое, лютое, от чего кровь стыла в жилах, но проснуться сил не было. Ни сил, ни желания. Словно не вещи выбросил мужчина, а свои собственные батарейки, что вынул откуда-то, превращаясь обмякшую игрушку.

Касаясь сознания, "Кокон…" обнаружил несколько лакун, причем пара была совершенно свежих, кровоточащих, а штуки три уже затянулись или взялись твердой коркой запекшейся крови. Заметавшись, нашел артефакт и следы, цепочку ровных отпечатков, женских шпилек, прошедшихся и даже попрыгавших. В том, что это сделала Кайта, "ковер-самолет" сильно сомневался — слишком нарочито-грубо, слишком глубокие следы, слишком яркие воспоминания вырваны и вырваны бессистемно и бессмысленно. Так любопытный ребенок собирает цветы, срывая лишь самые большие и привлекательные.

Бен ворочался, погружаясь на новые слои снов и замирал, спокойно и глубоко дыша, когда ткань сна становилась понятна и не вызывала отторжения.

Ничего в человеческом разуме не пропадает бесследно — миллионы перекрестных связей, нервных волокон и структура, сама структура мозга, может быть повреждена. Повреждена окончательно и бесповоротно, но вот для существа с мерностью 51, существовал и еще один план, кроме физического. Артефакт "расцвел", собирая воспоминания, заполняя лакуны и удивляясь выбору существа, эти лакуны оставившего — ни здравого смысла, ни далеко идущих целей.

Обычное любопытство, по праву сильного.

Заплатки, восстановленные воспоминания — в ход пошло все.

Через пару часов реального времени "ковер-самолет" отстранился, рассматривая дело своих мерностей-лепестков.

Морпех ровно дышал, любуясь во сне пламенеющим закатом.

В два движения, артефакт поставил придуманную им самим защиту, от очередных посещений личности-разрушителя и честно сжался в привычный бутон, впитывая себя в четыре подсвечника.

Работать с человеческим мозгом намного сложнее, чем просто бродить по всем вертикалям, отыскивая себе приключений на все точки.

Уже впадая в спячку, ощутил "Кокон…" слабое прикосновение, теплое, дружелюбное и заботливое — примерно так человек поправляет одеяльце на спящем ребенке, любуясь и радуясь за маленькое существо, только-только начинающее познавать огромный и на всю голову раненный, внешний мир.

Неведомый "поправлятель одеялка", походя, подправил нити защиты и исчез, словно и не было его вовсе.

Сладко спал Бен, впервые за этот месяц без потайной жажды и выздоравливая, с каждым вдохом и выдохом.

Дремал "Кокон перемещения", перебирая в своем внутреннем мире, столь моментально расширившемся, все чему научился, что видел и о чем мечтал.

В клетке Фарадея бился длинноухий и острозубый, лишенный последнего шанса на освобождение.

Он грыз прутья, растекался туманом, взмывал под потолок и проклинал тот день и час, когда поддался на уговоры проклятого Джаулина, пройтись "огнем и мечом" по холодной части континента, проведя подсчет голов живого скота, городов и деревень.

Все то, что было хорошо для Соединенных Штатов, в Канаде оказалось ни к чему. Первые же морозы выбили три четверти Младших и половину тагриссов, замерзших в кость. Новообращенные, такие смелые с тагриссами за спиной, оказались, на самом деле, ни к чему не пригодной дрянью. А рыбья кровь, так изумительно оттеняющая человеческую, в элитных ресторанах столицы, в больших дозах вызывала сонливость, приступы головокружений, галлюцинации и блокировала способности к открытию любых порталов.

Так его и повязали, сонного, три охотника, разговаривающих на странном наречии, смеси английских, французских и индейских, слов.

Была слабая надежда, на встречу с высокоразвитым разумом, слабозащищенным, но свободным в передвижениях. Надежда так замечательно исполнилась! Появился странный человек, подточенный изнутри сомнениями и нервотрепкой. За доли секунд Марвэ Кон-Фималь, смог подготовить все, для собственного спасения, оставив частичку себя в разуме смертного.

И вот теперь эта частичка горит, передавая боль целому.

Сгорает надежда, порождая безумие.

Едва безумие захлестнет разум Кон-Фималя, как род откажется от своего непутевого старейшины и выберет нового.

Джаулин узнает о гибели, но не было ли именно это, его тайным планом?

Вампир тоскливо завыл, ломая клыки о прутья клетки…

****

— Франциск… — Я прислушался к звучанию имени и смерил взглядом отмытого пацана, сероглазого шатена, с двумя шрамами, над правой бровью и на правом же, виске. — Франц, значит. А мне — нравится.

Парень облегченно выдохнул, словно я мог сказать о его имени что-то нехорошее!

Странные они, что Вродек, что Бен, что, вот теперь, Франц.

— Мелкого как решили назвать? — Я кивнул на жмущегося к ногам чеха, волчонка.

— Никак, пока. — Оборотень широко улыбнулся. — Пусть, сперва, в человека обернется, а там видно будет.

— Знаешь, Вродек… — Я усмехнулся так язвительно, как только мог. — Начинай думать о имени уже прямо сейчас… Дети так быстро растут!

Всю прошедшую неделю пещеру драили, чистили и приводили в порядок. Замывали кровь, вытаскивали куски тел, скармливая голодным зверям и разбрасывая кости в разные стороны, как можно дальше. Пришлось по орудовать иголкой и ниткой, сооружая "очеловечившемуся" волчонку, подобие теплой одежды и просто — одежды. Горящий тагрисс умудрился подпалить тюк с "макиздями", скотина эдакая и растоптать мою любимую ложку, урод. Жестянку с солью пробило пулей и пришлось налаживать процесс фильтрации и выпаривания.

Волчонок, вкусивший крови своего врага, но не ставший человеком, теперь изредка порыкивал в ответ, огрызаясь, но не борзел, разрываясь между Вродеком и Францем, не понимая, отчего оба предпочитают находиться в неудобной, двуногой форме, окутанные толстым слоем ткани, защищающей от холода намного хуже, чем прекрасная, серая шкура, данная природой от рождения.

Первые дни мы спали в полглаза, готовясь к нападению, волки успевали раз пять-шесть, за сутки обегать все окрестности, принюхиваясь и разбирая следы.

Позавчера повалил снег и сегодня мы сладко дрыхли до самого обеда — теперь, даже если кто и появиться, то найти кости тагриссов, раскиданные в радиусе пятнадцати километров, под слоем глубокого, свежего снега, будет совсем не просто!

— Олег… — Вродек оторвался от разглядывания вьющихся огоньков костра, на котором я варил обед. — Возвращаться надо… Эрнесту я все объясню, тебя никто и не обвинит, ты не думай! Только, я сейчас понял, что ничего не смыслю в воспитании детей. Особенно таких непростых, как Младшие, как Франц, как Мелкий…

Волчонок повел ухом, давая понять, что он все слышит, а Франц просто прижался к плечу оборотня, боднув его лбом.

Не слишком болтливый Франц. За первый день сказал только одно слово — "спасибо" — когда я швы ему наложил. Хотя, зачем я это сделал — ума в голову не возьму, наверное, сработала привычка.