Из портала вывалились снова на многострадальную палатку Магды и без того уже требующую замены. Ругаясь, Мэтт выпутался из мягкой ткани, проклиная "ленивцев", так и не…

Раскатистый рык был ему ответом: Младший, чуть танцуя и красуясь собой, обошел портал и замер, растягивая пасть в ухмылке.

— Идиот… — Пожал плечами Мэтт, констатируя факт.

Выплывающий из портала механизм, проехал по волку, сплющивая его в серый коврик, из которого, во все стороны торчали бело-розовые кости и брызги крови, богато украсившие поляну своими рубиновыми искрами.

Олег и Бен, вляпавшиеся в это месиво, переглянулись и…

Ничего не сказали, лишь взяв оружие на изготовку…

****

Младший оказался всего лишь один.

Бен долго ругался, но оживить блохастый коврик и допросить, увы, не дано никому из нас, а без этого, понять, что именно делал серый разбойник на территории лагеря…

Мы с Мэттом занялись проверкой пустующих палаток, под недреманным оком Бена и "механизма", на котором восседала Окла, все так же продолжая светиться.

Вывезенные припасы, отсутствие крови и следов борьбы нас несколько успокоили, но вот с какого дуба здесь рухнул Младший?! И почему палатки оставили?!

Судя по описанию Мэтта, Младший был вовсе не щенком, больше метра в холке и, судя по количеству мяса и крови, килограмм под 70–80, весом. А это уже показатель. По словам Франца, Младшие, достигшие расцвета сил, имели вес килограмм 50–60 и были очень опасными бойцами, беспрекословно подчиняющимися приказам своего Хозяина.

Пока мы с Мэттом осматривались, Бен успел распаковать наш собственный портал и теперь чесал затылок, активировать его или, все-таки подождать пару часов, на всякий случай, вдруг по кустам бродит еще пара недобитков, так и облизывающих клыки на нашу торопливость.

Насилу мы медиком смогли уговорить старого пн… Пенсионера, активировать прибор и теперь стояли с отвалившимися челюстями, рассматривая черные, прокопченные развалины на месте так мне понравившейся окраины. Деревянные дома и мостовые, съеденные огнем, остатки каменных печей с обломками труб, пара каменных зданий с полопавшимися и вылетевшими вон, окнами. Разоренные палисадники и закаменевшие от жара следы волчьих лап, вперемешку со странными следами человеческой обуви с треугольными каблуками и квадратными носами.

Наша фея, не спрашивая разрешения, светясь как шутиха, взмыла в воздух, едва не нарвавшись на жесткий мат, со стороны нашего профессионала от ведения боевых действий.

"Механизм" же, наоборот, припал к земле и ощетинился странными фиолетово-черными искрами сантиметров тридцати в длину, бесшумными и пугающими.

Захрипевшая рация, за спиной Аркана, привела нас в очень возбужденное состояние, и теперь морпеху пришлось выслушивать в свой адрес то, что ему хотелось сказать беззаботно порхающей над нашими головами, фее.

Траннуик догорал в своих окраинах и полях, в своих новостройках и легких стрелковых бункерах, строившихся именно для этого случая.

Мы неторопливо шагали по его улицам и повсюду встречались с горящими глазами его жителей, разбирающих ли завалы, копающих могилы или сортирующих уцелевшие оконные стекла. Люди не могли поверить в то, что им удалось выстоять против нападения Младших.

Центру города тоже досталось: здание гостиницы завалилось на бок, похоронив под своими обломками все мои мечты о горячей ванне и чистой одежде. Ну, и о моих личных вещах, в особенности. Вокруг "Триумфа", без шума и суеты, работали люди, разбирая здание по кирпичику и вытаскивая из-под развалин тела его постояльцев и персонала.

Мэтр Лео, развернувшийся, чтобы вытереть предательскую влагу с глаз, увидел нас и попытался улыбнуться, шмыгая носом.

Что же, горе не только озлобляет или ломает человека, но делает нас ближе друг другу, давая шанс хоть на короткий промежуток времени почувствовать, что ты не один, почувствовать плечо или подставить свое. Не так уж и много, когда горит и рушится все вокруг, но очень много, когда надо с чего-то начинать все восстанавливать.

Вооруженные патрули трижды останавливали нас, на словах — пытаясь проверить документы, а на деле — полюбопытствовать, что же это за светящееся чудо восседает на парящем над землей, "механизме".

В конце-концов, наша "кукла с ушами", по меткой оценке Бена, перестала выделываться и пригасила свое свечение, выторговав за это право ехать у меня на плече!

А эти два предателя, ей это разрешили, убедив меня в том, что пусть лучше кукла едет на плече, молчком и без эффектов, чем останавливаться и расшаркиваться с каждым патрулем.

Еще тогда у меня мелькнула мысль, что можно было как-то все иначе, провернуть, но задурили мне голову, отвлекли и вот теперь я — гужевой транспорт…

Окла устроилась у меня на левом плече, и тишине наступил конец.

Устроившись у самого моего уха, искин устроила мне настоящий допрос с пристрастием, демонстрируя любопытство такого мирового уровня и класса, что я всерьез задумался о том, за что мне все эти муки.

"Кирпичное здание" тоже пострадало, лишившись окон и зияя пробоинами в своих стенах.

Внутри, на месте проходной, высилась баррикада, обильно политая кровью с обеих сторон. В ее геометрическом центре была пробита здоровенная, обугленная по краям, дыра, через которую открывался замечательный вид на развалины противоположной стены.

Фея, наконец-то, покинула мое плечо, и я вздохнул с облегчением: весила искин не много, но вот вы, лично, пробовали отвечать на вопросы 40 минут, без перерыва?

Да я, за все время своего пребывания в этом мире, так много не разговаривал!

Охранника с забинтованной головой я не узнал — богатый будет, Жан-Люк Бернар… Дубина, стоеросовая!

Он ведь меня так и не пропустил, заявив, что раз я уволился, так и делать мне внутри, больше нечего!

А, с другой стороны, вот так ли уж он и не прав?

Задавшись этим вопросом, я прислонился спиной к стене, подстелив под пятую точку сложенную вчетверо, гигантскую штору, сорванную со своего места вместе с гардиной, обгорелой по одному из углов и оттого воняющей гарью.

Задался. Задумался. Зевнул и вырубился — в отличии от Мэтта, вздремнувшего на базе, хоть пару часиков, я, дурак эдакий, занимался разбором трофеев, притащенных мне механизмом в ответ на просьбу подыскать хоть что-то, из чего можно сделать оружие.

Последнее, что помню, это то, как подкладываю под голову свой жесткий рюкзак, а дальше — тьма!

Бернар, будь благословен этот человек, мало того, что дал мне поспать вволю, он еще и укрыл меня второй шторой, в которую я закутался так технично, что он сам меня там не нашел, когда по мою душу явились гонцы от Милтона.

Я их и вовсе не услышал, качаясь на крыльях дедушки Морфея и давая отдых натруженным органам — ногам, голове и языку. Языку — особенно!

Проснулся, чувствуя себя по-настоящему живым, голодным и отдохнувшим. На миг даже поверил, что все мои похождения на Американском континенте лишь увлекательный сон, но запах гари, шибающий в нос от ткани и гул голосов, выясняющих отношения на все повышающихся тонах, заставили огорченно вздохнуть — сон оказался явью и впору ставить крест на том, что я называю своим прошлым.

Особенно если учитывать тот факт, что стоит мне только всерьез засобираться "домой", как жизнь вносит коррективы, оттянув резинку на трусах…

И звучно ее отпустив…

Выбравшись наружу, охнул — спал я до самой темноты, часов десять, не меньше! Снаружи уже вовсю сияли своими колючими огоньками ночные звезды, да шумели насекомые, выжившие и радующиеся приходу ночи.

Закинул за спину рюкзак и зашагал в сторону любимого ручья — приводить себя в порядок.

Мое место оказалось занято — горел костер, вокруг которого полусидели, полулежали четверо, чьих лиц я не видел, а подходить, от чего-то, не решился, так и замерев в кустах, прислушиваясь к их беседе.