— Полу… Живой… — Поправил я мужчину-охотника и попытался хотя бы перевести тело из состояния "лежа в ледяном ручье", на состояние "сидя в ледяном ручье". Очень не удачно, попытался. Пришлось перекатываться на бок, вставать на четвереньки, долго мотать головой и так же, на четвереньках, выбираться на мокрую траву.

И все это под молчание и тихое дыхание охотника, даже и не подумавшего протянуть мне руку помощи.

— Ты, откуда такой пижон выискался?

— От верблюда. Сейчас воды попью и дальше пойду… Пустыню бороздить… — Оттирая с лица волчью кровь, зашипел от боли — зверь располосовал мне щеку почти насквозь, гарантированно добавляя к моей и так не великой красоте, еще и мужественный шрам.

Собака серая!

— Ладно-ладно, не злобись! — Пошел на попятный человек, присаживаясь на корточки напротив меня. — Дай посмотрю.

Спорить не хотелось. И жить тоже особо не хотелось. А хотелось от души завыть, потому что и брюки с рубашкой — в мусорку, и меня самого… Туда же…

— Тебя кто учил, болезный? — Охотник снял с пояса незаметную сумку и вытряхнул из нее сперва кусок белого полиэтилена, расстелил на траве, а затем, начал выставлять на белый квадрат разные пузырьки, ланцет и скальпель. Почесал затылок, взял меня за подбородок и повернул к свету.

— Меня зовут Гуим. — Представился он, открыл один из пузырьков, плеснул себе на ладонь, а с нее — мне на разорванную щеку. — Это тебе за то, что сразу на суку полез, а щенков не грохнул!

Сперва стало холодно, так холодно, что ледяной ручей из которого я только что вылез, показался мне настоящей парной!

Потом в края раны вцепились бесчисленные сонмы мелких паучков и стали стягивать их вместе, скреплять своими тонкими и острыми лапками не хуже швов, накладываемых профессиональной медсестрой.

— Не больно?! — Карие глаза мужчины смешно выпучились. — Парень… Да ты просто кладезь парадоксов, а не ученик сакрасса!

— Так я и не ученик… — Пожал я плечами и осторожно прикоснулся к щеке, опасаясь почувствовать грубые швы или рубцы. — Я пекарь, вообще-то… Спасибо.

Мое "спасибо" поставило Гуима в полный тупик.

Он ворочал бровями, морщил лоб, шевелил носом и ушами, прищуривался, словно решая непосильную для его интеллекта задачу, со многими неизвестными.

— Ага. Пекарь. А такирру забил скалкой. Насмерть. — Он растянул рот в широкой улыбке, демонстрируя отсутствие левого клыка и присутствие четырех стальных, нижних.

— Отверткой. — Поправил я ход его мыслей и попытался встать. — Вытащить, кстати, надо…

Пока я кряхтел, стонал и фыркал, старательно сгибаясь и разгибаясь, изучая подранные брюки и мокрые туфли, охотник, не сводя с меня глаз, осторожно, задним ходом, вернулся к лежащей в воде, волчьей туше. Наблюдая за мной одним глазом, присел рядом с ней, нащупал рукоятку отвертки и потянул на себя, вытаскивая инструмент на божий свет.

Рассмотрел.

Присвистнул.

Пока он все это делал, я успел выпрямиться, сделать глубокий вдох, закашляться от боли и криво усмехнуться. Если нет перелома ребер, то трещины явно присутствуют…

— Удивил, пижон. — Гуим протянул мне очищенную от крови, отвертку. — Может, еще не все для нас пропало, если пекарь таскает с собой отвертку и убивает ей волка-оборотня?

— Я еще и на машинке вышиваю… — Озвучил я кота Матроскина и сам же и улыбнулся старой, как сама жизнь, шутке.

— Даже проверять не хочу. — Передернул плечами Гуим. — Не дай Сталь, и вправду, умеешь!

Сейчас, стоя ровно на своих двоих, я понял, что охотник сантиметров на пять выше меня, на полметра шире в плечах и старше лет эдак на тридцать-сорок.

Пусть еще не старик, но уже близко к этому.

И татуировка, черно-синий узор шириной в четыре пальца, опоясывающий шею, как странный шарф.

— Держи. Твое, по праву. — С этими словами мужчина протянул ладонь, на которой лежали окровавленный волчий зуб и коготь. — Лучше всего их оправлять в серебро. Зуб носить вшитым в шов рубашки, а коготь — под рубашкой. На удачу.

Хмыкнув, сунул трофеи в карман рваных штанов, спрятал отвертку в куртку и развернулся в сторону ждущего на дороге микроавтобуса.

Мне предстояло еще забраться вверх по крутому откосу, объясниться с Тохтаром… А там, глядишь, и до дома доеду…

— Пижон! — Окликнул меня охотник и мне очень захотелось засветить ему рукояткой отвертки в лоб, чтобы сперва имя спрашивал, "зверобой кленов"! — Никогда не береги себя, слышишь? Придет время — свидимся!

Подняв руку, отмахнулся от его пророчества.

Зря размахивал руками: нога сорвалась с мокрого камня, я прокатился вниз по склону, ткнувшись лбом в твердый корень дерева.

Надо мной закружилось ровно 13 звездочек!

****

Никогда Аркану не нравились города.

Ни те — старые — что высились многометровыми великанами, с разбитыми окнами и обвалившимися лестничными пролетами, ни эти — новые, двух, трех этажные, построенные по проекту "высшего разума", для смешных человечков.

Жаль, но… Только в старых можно было раздобыть что-нибудь нужное, а в новых, это самое нужное сбыть с рук и затариться необходимым.

Всего два десятилетия прошло от момента "Первой встречи" и до сегодняшнего дня, а человечество уже и помыслить себе не может жизнь без пресловутого "высшего разума", решающего самые сложные споры, оберегающего и заботящегося об остатках человечества.

Только старики прячут в самых дальних уголках своей памяти, то, что молодежь и не знает.

Это "высший разум" так сократил человечество, истребляя неугодных, строптивых, больных и умных.

Сократил, а теперь спохватился, всплеснул руками: "деградация"!

А Аркан еще отлично помнит, как прекрасно пахнет свежесваренный кофе, что такое свежая сдоба и почему соседский пес Тим так не любил гавкать.

Говорят, на соседнем континенте еще есть те, кого так боялись на этом, кого проклинали, на кого призывали идти крестовым походом, о ком снимали фильмы, над кем смеялись и не понимали.

Говорят, они не подписали "Договор"…

Аркан обшарил уже два старых города и нигде не нашел даже строчки, что на соседнем, через пролив, континенте, люди пошли на сделку.

Везде было одно и то же — "соседи игнорируют здравый смысл", соседи "рабы диктатуры", а затем — как отрезало.

Сперва отрезало электричество, и пропал нежно любимый интернет, горячая пища и горячая вода.

Следом стали пропадать люди, оставляя в квартирах лишь кровавые брызги…

Потом в квартирах стали находить людей без единой капли крови…

А потом пришли они, идеально красивые, логичные, утонченные и красноглазые, с острыми клыками и белыми лицами.

"Высший Разум".

Они привели своих домашних зверюшек, вечно голодных, сердитых, одетых в серые шубы и с желтыми глазами.

Аркан любовался утренней зарей, сидя на крыше самого высокого в этом городе, пятнадцатиэтажного, здания.

Не имеющее огромных окон, оно прекрасно сохранилось, сопротивляясь времени, разрастающемуся лесу, лианам и человеческим вандалам.

Бывший старший лейтенант морской пехоты Бенджамин Аркан, позывной "Стекло", сидел сейчас на крыше здания, в пластиковом кресле и потягивал из горла отличный виски, прощаясь с этим миром и готовясь встретится с другим. Сегодня у него юбилей. Красивая, круглая дата — 60 лет.

60 лет, из которых 20-ть последних он болтается, как цветок в проруби, без семьи и друзей, оставшихся там, на небольшом пятачке, плацдарме на подступах к новой жизни.

С 18 лет и до той атаки, он свято верил во все, что ему говорили, чему его учили, о чем показывали в кино.

И, вот теперь он один, хлещет виски…

От злости, Аркан отшвырнул бутылку прочь, перекидывая ее через полуразвалившийся бортик-ограждение.