Все это время, ни я, ни Бен даже не заводили разговора о том, чтобы заняться нижними этажами.

Странный, иррациональный страх, держал нас в своих силках, отпуская лишь на те часы, что мы проводили вне города.

Охота, перетаскивание барахла — отвлекало от города, в котором не появлялись ни птицы, ни звери, не смотря на близость леса, молодого и полного сил, взламывающего асфальт своими крепкими корнями, захватывающего жизненное пространство города терпением и временем.

По молчаливому соглашению, от дома к дому летали на чудо-артефакте, приземляясь на крышах и не рискуя оставлять свои следы на девственно-белом снегу улиц. Город, в котором Бен так удачно оказался в первый раз, давил на нас своей пустотой, просевшим от времени и сгнивших коммуникаций, асфальтом; зиял пустыми глазницами окон и покосившимися вывесками и столбами с уличными указателями; рвал душу тихим свистом ветра в проводах и звоном обваливающихся стен домов, сдавшихся времени, ветру и воде.

— … В первый раз я взбирался по пожарной лестнице. — Бен притащил из квартиры снизу еще один пластиковый стул и теперь с чувством и толком, дымил на крыше, предаваясь воспоминаниям. — Окно на шестом этаже оказалось удачно разбитым и единственным — без решетки. Как оказалось — окно лестничной площадки. Все остальные были далеко, в решетках, а входная дверь стояла заваренной…

— Хватит. — Остановил я его. — Не хочешь — не полезем. Точнее — не полезу!

— Не хочу. — Бен широко улыбнулся. — Правда, не полезешь?

Вместо ответа вытащил из кармана толстый ежедневник и бросил его морпеху на колени — пусть изучает. Пусть внимательно прочтет и вновь примет решение. А я… С меня хватит — начитался!

Дневник я нашел во втором доме, в пустой квартире, по полу которой были рассыпаны пустые шприцы и ампулы, с отломанными головками, с надписью: "Инсулин".

24 ампулы. 27 календарных записей. От начально-восторженных, захлебывающихся от избытка чувств, бурных и наивно-детских — первых. И до последних, в которых уже нет места мольбам, проклятиям или эмоциям — вообще. Осталась только констатация фактов. Страшная в своей простоте.

"… 437 тысяч, 851 человек… Мы — больше не город… Мы — больше не люди. Мы — даже не корм. Мы… Мы — инкубатор!" — Бен, в отличии от меня, не стал читать все от начала и до конца, ограничившись последними страницами, с вложенным в них фото миловидной девушки, с неотразимой улыбкой и копной разноцветных волос, в боевом раскрасе и с прикушенной дужкой очков.

Мне очень хотелось верить, что это именно она — писавшая те строки. Близорукие глаза, чуть прищуренные без привычных очков, смотрели твердо и выдавали характер своей владелицы с головой — решительный и расчетливый.

— Что делать будем? — Бен захлопнул ежедневник и провел по обложке рукой, придавливая липучку.

— Весну в гости звать… — Огрызнулся я, усаживаясь рядом. — Раз есть, значит, надо пользоваться!

— Очень удачно, ты не находишь? И взрывчатка есть. И куда применить — тоже есть! Просто роялище! — Бен, зная мою любовь "случайностям", издевался напропалую. — Что, теперь веришь в Бога и Его Промысел?

— Бен… — Я тяжело вздохнул. — В полусотне километров — АЭС и рядом — база… Это намного более важные цели, чем… Божественное, ага. Был бы он — не было бы "Весны…"!

— Завтра?

Я помотал головой в ответ. Что-то мне говорило, что мы и так очень много взяли на себя, проведя в этом городе целых десять дней.

Безнаказанно.

— Я пошел?

— Полетел! — Усмехнулся я, рассчитывая, во сколько, по времени, Бен уложится и успеет ли до темноты. — Два ящика тащи.

Рассчитывал я с запасом и надеялся, что…

Ни на что я не надеялся.

"Весна пришла" прекрасна тем, что это газ двойного действия — нервно-паралитический, формулу которого наши честно прихватили под шумок еще в девяностые и, модифицировав ее, смогли стабилизировать свойства, и — объемного взрыва. К баллонам прилагались три типа активаторов, от обычного — нажимного, до спутникового, теперь благополучно протухшего. Был и таймер — электронный — бесполезный без батареек, и дублирующий, механический, продолжающий работать всем бедам назло, заложенный в систему неким перестраховщиком, за что памятник бы ему построить, но — увы — перестраховщик пожелал остаться безымянным.

— Часа за два управлюсь. — Предупредил морпех, натягивая шапку поплотнее, словно ее могло сдуть порывом встречного ветра.

Дождавшись, когда "ковер-самолет" скроется из глаз, сделал самую глупую глупость, что мог сделать в данном случае.

Пошел и заглянул в глаза бездне!

То есть — долго пялился вниз, лежа на животе и всматриваясь в пятиэтажную пропасть, пытаясь разглядеть на ее дне нечто, что подтвердит или опровергнет, написанное в ежедневнике.

На миг мне показалось, что снизу на меня смотрит прекрасное женское лицо, с тонкими чертами, искаженными гримасой ненависти.

Было или не было — буду считать, что бездна на меня в ответ не посмотрела, оставляя счастье радоваться миру, снегу и ветру в лицо — ведь свобода это только то, что у меня внутри…

Вытащил из кармана пачку сигарет, снял пластиковую упаковку и открыл — приятный сюрприз: внутри пачки на три сигареты меньше, зато вложена изящная зажигалка. И даже рабочая.

Достав сигарету, поднес огонек к ее кончику и замер, прислушиваясь к себе.

"Не хочу!" — Смятая пачка и ломанная сигарета летят вниз, на встречу с темный дном, а зажигалка отправляется в карман — пригодится!

Мир любит шутки!

****

Призрачный вой вырвавшихся на свободу душ, прокатился волной по всему шарику, заставляя самых чувствительных покрываться потом, просыпаться с криком от ночного кошмара, хвататься за сердце, глотать судорожно воздух и вставать с колен, приглаживая вставшие дыбом, волосы. Боль, злость, торжество и радость — странный клубок, плотный, жгучий и пьянящий своим неповторимым ароматом самых острых, самых первых, самых простых, чувств.

Джаулин впитывал его целых десять секунд, отвлекшись от долгого разговора с новым Старейшиной клана Кон, пришедшим на смену безвременно почившему от собственной нерасторопности, Далиэлю. Новый Старейшина сразу признал, что данными Далиэля совершенно не обладает, на его посты и привилегии не претендует и лебезил перед Джаулином, старательно отводя от клана Кон недовольство повелителя, в надежде пересидеть эту зиму, собрать весной Младших и…

Читая мысли, недалекие и приземленные, Джаулин искренне расстроился, понимая, что с Далиэлем, точнее, со своим проявлением недовольства к Старейшине клана, он несколько поторопился.

Новый Старейшина, не просто не обладал данными своего предшественника. Кроме древности рода, он вообще никакими данными не обладал!

"Природа отдыхает не только на смертных…" — Маг удерживал себя от единственного жеста, после которого по полу покатится голова сидящего напротив "существа". — "Но Творец, в широте своей, дал им шанс…"

Наслаждение обернулось болью, а затем в привычный кабинет мага ввалился трясущийся секретарь, прогоняя наваждение.

— Мудрейший… — Секретарь сжал кулаки и замер, пытаясь совладать с бившей его, дрожью. — Роды Ла, Джен, Вае и Прен прекратили свое существование!

Сэрон Кон-Элорда поспешил натянуть на лицо маску потрясения, пытаясь не начать прыгать по всему залу от радости: четыре старейших клана, помнящих Исход, больше похожий на побег, чем на отступление под ударами орд быстроживущего и быстроплодящегося корма, заполонившего планету и выдавившего вампиров прочь, прекратили свое существование! Три чудесных слова! Такие… Сладкие! С уходом этих кланов, Джаулин уже не так всемогущ — молодые кланы давно хотят жить по-своему, хотят других традиций и забав. Люди, за время отсутствия эльфов, придумали так много нового и интересного, что жить древними устоями — просто смешно. Зачем леса и охота на тех, кто в них приходит, если есть города? Города, наполненные свежей кровью, горячей, сытной и легкодоступной! Что проку в безумных Младших, из которых еще надо десятилетиями растить тагриссов, если есть люди, спешащие стать подобными своим богам, в обмен на укус?