Выпалив все это самому себе, артефакт постиг еще одну человеческую эмоцию…

Смеясь и удивляясь собственной недалекости, используя оставшиеся свободными, мерности, "ковер-самолет" выбирал дорогу. Не торопясь, на ощупь, словно слепой.

Где-то там, есть город, о котором Олег рассказывал, что он очень "своеобразный".

Объяснить, в чем это проявлялось, человек отказывался, но…

Остался эффект, тонкая структура, эмоция, и они вели, тащили по небу артефакт прямо к городу.

Ведь если город "своеобразный", значит, в нем живут те, кто делают его таковым! И эти люди не смогут бросить в беде тех, кому нужна помощь!

Догорали свечи, пришел грозовой фронт, а город все оставался за очередной вершиной, еще и еще за одной.

Решая задачу, мы принимаем к сведению все ее условия.

"Ковер-самолет" решал уравнение, в котором известно было только два факта — где-то "там" есть город и скорость сгорания свечей.

С рассветом, пришлось уходить в грозу, подпитываясь ее разрядами.

Мерности чувствовали приближение "своеобразия", а холодный расчет твердил, что они не долетят.

Долетели.

"Кокон перемещения" с ужасом наблюдал за грязными улочками, давно заброшенного городка. За кустами, прорастающими через куски асфальта и бетонных тротуаров. За лужи и ручьи дождевой воды, срывающиеся с отвесных берегов выложенных камнем набережных, прямо в реку, унося нечистоты и размывая то, что, по всей видимости, жители города называли своими дорогами.

Покосившиеся трубы, обвалившиеся трубы, дышащие сернокислотным смрадом отстойники и терриконы, с замершими на них, экскаваторами.

Берег реки, сползший от тяжести настроенных без всякого плана, домов.

— "Своеобразный" город? — Артефакт понял чувство юмора Олега. — Совсем, "своеобразный" город! Памятник человеческого слабоумия…

Облетев город, "ковер-самолет" выбрал район, в котором еще чувствовалось рука архитектора, хотя и изрядно разбавленная и порченная, но — чувствовалась.

И снова — ошибся.

От района несло нечистотами, словно где-то прорвало канализацию и все это г…, вылезло наружу и теперь благоухает, напоминая, что человек, по сути своей, есть то, что он с легкостью отдает природе!

… Две пятиэтажки, стоящие "плечом к плечу" и г-образная девятиэтажка, примыкающая к ним, но так и недостроенная. Детская площадка и трехметровой высоты, бетонный забор, за которым спрятался ночной "караоке-диско-вип-ресторан", сляпанный на скорую руку из выкупленной за "дешево", аварийной больницы-роддома.

Парковка, уставленная ржавыми рыдванами на спущенных, а то и вовсе — без колес.

Чавкающая под ногами грязь и неуничтожимый запах, тяжелый, как грехи тех, кто бросил этот город, оставляя его на смерть.

Человеческие фигуры в белых костюмах антирадиационной защиты, шлепали по лужам, отводили в сторону зеленые веточки кленов и сирени, пробирались к гаражам, отчаянно ругаясь и вытаскивая белые сапоги из чавкающей грязи, жирной, коричневой, жадной.

— Есть! Трое! — Две фигуры, в нарушение всех приказов, скинули свои шлемы за спину, пока орудовали ломиком и монтировкой, взламывая проржавевшую дверь. — Смачно гробнулись! Ух-ты, да тут такая ляля лежит! Да даже дышит!

— Рыжов! — Человек, только что осматривавший окрестности, со вздохом, сам скинул верх своего костюма. — Руки…

Из дверей гаража, совершенно бесшумно, вылетело два тела. Белые костюмы, кувыркаясь и теряя в грязи инструменты, пролетели пару-тройку метров и замерли, не подавая признаков жизни.

— … не распускай… Придурок озабоченный!

— Думаешь, выживут? — Мужчина в военной форме, сорвал зеленую травинку и сунул в рот, рассматривая "картину маслом".

— Разумеется. Два дебила — это сила! — Сплюнул мужчина в костюме. — Семен… Может, хватит нас мучить, а? Мы уже все и всё осознали, правда… Христом-богом прошу, давай без костюмов, а? Их, пока наденешь…

— Нет. — Вояка выплюнул травинку. — Вы — наказаны. А я — тиран и самодур.

— Скотина, ты… Злопамятная. — Шикнул "костюм". — Тогда, хоть этих, забери!

— Не могу, Василь. Мои их кастрировать пообещали… Секатором — Рыжова, а его приятелю, вместо яиц, обещали язык отрезать… Маникюрными ножницами… — "Вояка" рассмеялся. — А мои — обещания держат, сам знаешь…

— Знаю. — Василь наблюдал, как два мужика выбираются из грязи. — Потому и прошу…

****

Судьба, это такое странное понятие, что ни к богам, ни к чему иному, совершенно никак не относится. Конечно, нам долго твердили, что де-мол все в руках божьих, но, стоит только человеку взять все в свои руки, тут-же начинают вопить: бог ведет… Ага, стадо баранов на бойню ведет козел-провокатор, вот как это выглядит со стороны, если открыть глаза и уши, снять шоры и набраться терпения.

Мир вокруг меня полон огня и боли, стонов и криков умирающих, прямо как в американских боевиках об упрямом Джоне Рэмбо, прошедшем все круги Вьетнама и Кореи, Афганистана и джунглей Камбоджи. И чего человеку не сиделось на месте, спрашивается?

Вот только не надо говорить мне много красивых слов о защите чести от поругания — вы и сами в это давным-давно не верите, спеша пройти мимо очередной подворотной драки, в лучшем случае, украдкой доставая телефон и набирая номер скорой помощи, полиции или просто общий номер МЧС, который, каким-то идиотом запрограммирован так, что ждать ответа оператора приходится пару минут, за которые фарш и отбивную делают уже из твоего собственного лица!

И не при чем тут судьба, ведь человек ответственный за подобную связь никогда не пойдет ночью, через подворотню, в которой горят огоньки сигарет — его возит личный шофер, а программист и вовсе днюет, и ночует в конторе, получая нищенскую зарплату и свято веря в то, что творит добро на всей земле. Увы, он только кормит очередного генеральского отпрыска, выехавшего на обучение за бугор, платит за его квартиру и машину.

Пока у власти стоят те, кто лечится за границей, вместо вкладывания в собственную медицину, те, кто учат своих детишек за бугром, вместо развития собственного образования — государство будет скатываться в глубокую пропасть маразма, вытаптывая инакомыслящих и закапывая умнейших своих представителей в жирную грязь нищеты телесной, постоянно твердя о богатстве и полезности пищи духовной!

Как всегда, от злости размышлений, пришел в себя.

Вынырнул, так сказать, из омута.

Попытался повернуться-осмотреться и… Не смог!

От долгого лежания на пузе, все тело не на шутку затекло, отказываясь повиноваться. Пальцы еще шевелились, особенно на ногах, а вот все остальное — сигнализировало, что посылает меня в пешее путешествие с эротическим уклоном.

А еще беспокоила темнота. Глобальная темнота, без единого пятнышка света или оттенка серого.

— … Слышь, братух, сигаретами не богат? — Слух включился внезапно, словно кто-то щелкнул тумблером, в голове. — Глухой, что-ли?

— Рыжов… Ты — дебил! Уйди с глаз моих, пока я тебе в ухо скальпелем не ткнул! И вообще, нахрена ты сюда приперся?

— Игнатич, не ругайся, ему надо пальцы на место поставить, да этот, как его… Шиву наложить, во! — Три голоса, звучащие по родному раскатисто, вольготно и матерно, внушали надежду, что со мной еще не все, что я еще побарахтаюсь на этом свете, прежде чем попаду на тот!

— Куда наложить? На шею? — Интеллигентный голос, воображение так и дорисовывало голосу чисто выбритое, профессорское лицо, строгие очёчки-велосипеды и благородную седину в шевелюре, сделал многозначительную паузу. — Или рот зашить?

"Ну-да," — Мелькнула забавная мысль, — " "шиву наложить", это можно с двух сторон подойти, если творчески-то… И швы — наложить, и шину!"