Сверху раздался сердитый голос Макса:

— Ну, вы всё там?

Сам он так и не показался.

— Всё-всё, — закричала тётя Талула. — Уже садимся.

Словно в театре, перед лестницей были составлены ряды стульев. Большая часть их них была принесена из других домов. Ничего себе подготовочка!

— Что вы задумали? — прошипела я Ким и Сандре, но те, смеясь, от меня отмахнулись.

Нас с Эбби усадили на два кресла, вынесенные вперёд. Через пару минут, когда все гости заняли свои места, Талула крикнула в потолок: "Мы готовы!".

Свет погас, оставив зажжённой только ёлку в гостиной. Её мигающие лампочки наполняли коридор таинственным светом. А потом мы услышали, как кто-то осторожно начала спускаться по лестнице.

Глазёнки Эбби расширились, ротик приоткрылся. Честно говоря, я сама обалдела, когда увидела, как на лестничном пролёте один за другим появляются гномы: в смешных колпаках, одетые в одинаковые длинные свитера, подпоясанные ремнями, со всклоченными бородами, в руках — свечки в подсвечниках. Вот это сюрприз так сюрприз — на ступеньках нашей лестницы стояли семь сказочных гномов.

Эбби затихла на стуле, следя за каждым их движением. Даже у меня создалось впечатление, что я попала в сказку. Что уже говорить о малышке!

А потом они запели. Неровно, часто фальшивя.

Сначала была любимая Эбби "Хей хо!". Сзади послышались смешки и тихий голос Ким: "Говорила я Полу, раз бог не дал слуха, стой и молчи для антуража". Я попробовала разобраться, кто есть кто: Макса и близнецов узнала сразу — они стояли самыми первыми. За Весельчака, похоже, был Стивен. Пол стоял за ним и выглядел точно, как Скромняга. Рядом с Полом — папа-Ворчун, и на самой верхней ступени застыл Соня-Марти.

Все дружно зааплодировали, когда они закончили петь, и "гномы" тут же затянули "С днём рождения". Соскользнув со стула, Эбби медленно двинула к первому "гному". Она долго вглядывалась в смеющееся лицо Марка или Майка-младшего — в темноте было не разобрать. Дети пели, а взрослые, затаив дыхание, следили за малышкой: всё было устроено для неё и ради неё. На секунду мне показалось, что для Эбби это слишком большое впечатление, и она легко может заплакать.

Но моя дочь не могла разочаровать нас в такой день. Обойдя первых двух гномов, она поднялась к третьему и погрозила ему пальчиком:

— Мак, не бауйся!

Дом взорвался от смеха. Свет включили, "гномы" ринулись поздравлять Эбби, обнимая и передавая из рук в руки. Моя малышка была счастлива — сюрприз удался.

Это был весёлый день рождения. Я старалась поддерживать праздничное настроение, но мои мысли были далеко. Весь вечер я думала о том, что скоро останусь одна и наберу номер Дилана

Все разошлись далеко за полночь. Взяв с полки стакан, я щедро плеснула туда виски.

Я пила, по фрагменту вспоминая всю свою жизнь. Опьянения не было — лишь спасительное забытьё, где я снова была счастлива и беззаботна.

Менялись картинки в голове, менялись воспоминания. Счастье переросло в сомнение, беззаботность — в отчаяние. Отчаяние — в беду…

Я заплакала. Завыла. Заскулила. По своей прошлой жизни, по тому, какой слабой оказалась, как одиноко мне было в прошлом и как страшно, как горько сейчас. Голова отяжелела, я легла на кухонный стол, положив её на вытянутую руку, и смотрела на стоящий передо мной пустой стакан с уже облупившейся утиной мордой.

Если тебе когда-нибудь станет плохо, ты будешь в отчаянии, будешь нуждаться в какой-либо помощи, — позвони мне. Я хочу, чтобы у тебя был мой номер.

Эти слова выплыли из глубин моей памяти. Непонятно, каким образом, но я отчётливо услышала бархатный голос, произносящий их.

Мне было плохо! Мне было очень и очень плохо!

Сколько прошло времени? Почти три года. Неужели он помнит об этом порыве? Может, ему это не нужно? Он и номер мог изменить. Лив, будь реалисткой, на черта ты ему сдалась? Ты же всё понимаешь.

Его номер я сохранила в памяти телефона тем же утром. Не знаю, зачем я это сделала. Для чего? Звонить я точно не собиралась, не было нужды: со мной был Майк, которого я всем сердцем любила. Но эти слова, этот голос, этот мужчина… он тронул меня своей искренностью там, в холле шикарного отеля.

Я нажала клавишу вызова.

Один гудок.

Второй.

Третий.

Лив, ты смешна.

— Алло, я слушаю…

Тёплый бархатный голос окутал меня. Он. Воспоминания вызвали во мне новый приступ боли, и я задержала дыхание, справляясь с ней.

— Я слушаю, говорите.

Нет, нельзя. Нельзя вот так. Это неправильно. По отношению к нему, к себе, к Майку, наконец. Господи!

— Лив?

Что?

— Лив, я знаю, что это ты.

….

— Лив, не молчи. Пожалуйста, только не молчи! Я чувствую, что это ты. Лив, любимая, пожалуйста, скажи что-нибудь!

Рыдания рвались из груди. Как такое возможно? Любимая? Почему? Но ведь…

— Я слышу твоё дыхание. Пожалуйста, ответь мне.

Я крепко зажмурилась, околдованная этим голосом, этими словами, этими воспоминаниями, и выдохнула в трубку:

— Привет.

На том конце я услышала вздох облегчения.

— Лив, — выдохнул он. — Моя Лив.

Столько нежности и радости было в голосе, что я сразу поверила: он ждал звонка. Ждал все эти годы. Теперь я это знала.

— Дил… — Дыхание прервалось, когда я попыталась назвать его по имени. Как же долго я этого не делала, как же долго!

— Не плачь, родная, я уже близко, — прошептал он.

— Дилан! — наконец выдохнула я, но он уже положил трубку.

Что значит "близко"? Что он хотел этим сказать?

Резкий звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть. Я обернулась, взволнованно глядя в сторону тёмного коридора: кого это принесло в такую рань? После разговора с Диланом сердце неистово билось в груди.

Звонок повторился. Надо открыть, пока незваный гость не разбудил детей.

Вскочив со стула, я запуталась в длинной жёлтой юбке — чёрт, я так и осталась в этом дурацком карнавальном платье!

Постоянно чертыхаясь, я выбежала в коридор и резко распахнула входную дверь.

— Ты?!

Последнее, что я помню, — как меня подхватывают сильные руки.

После этого мой разум поглотила темнота.

Soundtrack — You're Not From Here by Lara Fabian

Вы когда-нибудь завидовали безумцам? Тем, чья жизнь подчинена лишь чувству самосохранения. В ней нет места не только верности, состраданию, любви, но и тщеславию, зависти, злости. Но если одно из этих чувств обрушивается на безумцев, они отдаются ему полностью, чтобы спустя не очень много времени отвлечься на что-то другое.

Чувство сожаления чуждо им в большей степени, чем остальные.

Сожаление. Какое же это счастье — никогда его не испытывать. Хорошо бы в нашем словаре вообще не было слова "если", особенно в сочетании с пугающей частицей "бы". Были бы мы тогда более счастливыми? Вероятно. Более цельными? Не уверена.

Жизнь — огромная шахматная доска, и просчитать все возможные ходы к победе, — читай, абсолютному счастью — не получится. Ни одному суперкомпьютеру это не под силу, не говоря уже о такой тонкой материи, как человеческий мозг.

Многие скажут, что в этом-то вся и прелесть: мы сами строим свою жизнь — делаем ошибки, принимаем решения, совершаем поступки, говорим те или иные слова… Люди, окружающие нас, — это наша жизнь. То, что мы чувствуем в тот или иной момент, — наша жизнь. Как у Брэдбери один раздавленный мотылёк меняет весь мир, так и мы каждую секунду, так или иначе, меняем мир наш. И счастливы те, кто никогда об этом не задумывается. Кто действует интуитивно. И даже если делает что-то неправильно, никогда об этом не сожалеет.