Врезаясь в её тело, я не обращал внимания на всхлипы, которые через несколько толчков перешли в более привычные стоны. Спустя минуту Бри сама начала меня подгонять:

— Да, да, не останавливайся, пожалуйста. Не останавливайся. Да, Дилан, да…

Девушка быстро обмякла в моих руках, но я продолжал двигаться, крепко держа её и не понимая, почему не приходит разрядка. Напряжение становилось болезненным. Я почувствовал, как снова напрягается подо мной тело Бри, и, закрыв глаза, попытался сосредоточиться на своих ощущениях.

…она была здесь. Тёмные глаза горели неприкрытым желанием.

— Да, Дилан, трахни меня. Ещё. Жёстче, — просила она голосом Бри.

Я прижал к себе её обнажённое тело, запустил руку в шелковистые волосы и ощутил лёгкий яблочный аромат. Да, вот чем она пахла, — моими любимыми зелёными яблоками. Затем я легко приподнял её за ягодицы и насадил на себя, врываясь во влажную, тугую плоть. Она выгнулась в моих руках и, закричав, заставила меня кончить.

Я вышел из Бри. Обессиленная, тяжело дыша, она упала на кровать. Быстро натянув брюки, я заправил в них так и не расстегнутую рубашку и, на ходу застёгивая молнию, вышел из комнаты.

Такси ждало у ворот.

— В "Затмение". И побыстрее.

Soundtrack — Confessa by Adriano Celentano

"Одержимость".

Лишь один раз я ошибся, но эта ошибка едва не стоила мне жизни. И как бы высокопарно это не звучало, всё выглядело именно так: цепочка неверных шагов, неправильных или несвоевременных решений, едва не лишила меня жизни. Той жизни, которой я жил сейчас. Той, что держал в руках. Той, чьи пальцы в данный момент переплетены с моими. Той, что обволакивает меня горячим теплом, в чьё податливое тело я врезаюсь, не сдерживая свою страсть.

— Я одержим тобой, — шепчу я. — Ты моё наваждение, мой наркотик. Кажется, я раньше и не дышал вовсе. Только с тобой научился.

В минуты нашей близости я не боялся быть слабым. Она тянула ко мне руки, обнимала; обхватывая ногами, принимала глубже. Я растворялся в ней, я сосредоточивался на ней, и её крик в тот самый момент сводил меня с ума. Когда она билась подо мной в оргазме, я был рад, что одержимость ею не враждебна, а созидательна. Она вела туда, где мы не могли существовать по отдельности, где мы — единый организм и никогда не будет по-другому. Как не может быть по-другому, когда, ощутив вокруг себя пульсацию её плоти, я горячей вязкой жидкостью перетекаю в неё.

— Я одержим тобой, — повторяю я, когда она затихает на моей груди.

— А у меня от тебя зависимость. Чем ты ближе, тем больше я в тебе нуждаюсь. Я обязательно должна тебя касаться. Если этого не происходит, у меня начинается ломка.

Я знал, о чём она говорит. Однажды, я испытывал то же самое, и не было уверенности, что когда-нибудь смогу от этого излечиться.

Я быстро поднялся к себе. Бри лежала в кровати. Бросив ей короткое "собирайся", я набрал номер пилота:

— Ретт, мисс Холбрук возвращается в Сиэтл.

— А ты разве со мной не полетишь? — капризно протянула Бри, сбрасывая с себя простыню и оголяя идеальное тело.

— Нет.

Не сразу до неё дошло, что я не шучу.

— Ты не можешь так со мной поступить, — прошипела она, вскочив с кровати.

— Могу! — отрезал я и, не обращая внимания на полный ярости взгляд, отправился в душ. На сегодня с меня было достаточно.

Бри уехала спустя два долгих часа, в течение которых слала проклятия на голову всех, кто находился под крышей этого дома. В первую очередь мою.

Она металась по комнате, забрасывая в чемоданы свои вещи.

Как показала жизнь, пожалеть мне действительно пришлось.

Перед поцелуем Лив утроила мне гневную отповедь, выставив охотником за удовольствиями, беспринципным и аморальным. Не могу сказать, что я был удивлён, но через несколько минут подобные обвинения можно было предъявить и ей — нежной, страстной, стонущей подо мной маленькой развратнице. Острые пики сосков упирались мне в грудь; пальчики запутались в моих волосах, и, приподняв её, я почувствовал, как быстро бьётся её сердце, — я поймал его в силки.

Я врал, когда говорил, что отдаюсь ей на откуп. Я не собирался этого делать: в моих планах было соблазнить миссис Вуд. Но в тот момент я должен был позволить ей уйти, дать насладиться своей иллюзорной победой. Это успокоило бы её, расслабило. В дальнейшем, я постарался бы завоевать её доверие, усыпить бдительность, и когда она меньше всего будет к этому готова, сделал бы решающий шаг. Ничего не спасло бы её от соблазна подчиниться моим желаниям. В том, что они у нас идентичны, как и в том, что Лив Вуд из тех натур, у которых чувства берут верх над разумом, я уже убедился. Я не оставил ей ни единого шанса. Она уже была моей.

Шанс ей предоставил глава инвестиционного фонда, неожиданно решивший поддержать важную для нас правительственную программу в области здравоохранения. Он согласился на встречу, и следующим утром я улетел в Лос-Анджелес.

Сейчас я содрогаюсь от мысли, что тогда мог не вернуться. После утомительного дня, проведённого за сложными переговорами, я мечтал оказаться в номере ближайшего отеля с обжигающе горячим душем и удобной кроватью.

Звонок Кэтрин застал меня в такси. Сквозь шум ветра и помехи на линии она кричала о тропическом урагане, острове и оставленных детях.

— Слава Богу, я смогла дозвониться до Оливии. Она уже там. Вроде бы всё в порядке, но мне было бы спокойней, если бы ты их проконтролировал.

Почти весь день мне удавалось не думать о Лив. Но, как только Кэтрин произнесла её имя, губы закололо. Я до сих пор словно ощущал на них её вкус. Всего лишь мысль о том, что сейчас Лив в моём доме, вызвала острый прилив желания.

— Я вылетаю.

О том, что по всему Западному побережью объявлено штормовое предупреждение, я узнал в аэропорту.

— Надеюсь, она того стоит, — сказал Ретт, когда я отмёл все его возражения по поводу возможных сложностей в полёте.

Я занял место за штурвалом. Остальные члены экипажа остались в Лос-Анджелесе. Я не хотел рисковать людьми, ну а Ретт — больше друг, чем личный пилот, — не мог позволить мне лететь одному.

Сильный боковой ветер, нулевая видимость, мокрая посадочная полоса — всё это мелочи по сравнению с той разрушительной для моей души сценой, что я увидел дома.

Лив, спящая в окружении детей — эта картина навсегда врезалась в память. Я тщетно пытался её отогнать, но на протяжении нескольких лет она, как изощрённая пытка, то и дело вставала перед глазами.

Дети облепили её со всех сторон, как котята кошку. Стоя на пороге спальни, я потерял счёт времени, наблюдая за ними, но не мог заставить себя уйти. В моём представлении они принадлежали мне — эта женщина и дети, и неожиданно для себя я понял, что отдал бы всё на свете, чтобы так оно и было. Я бы разбудил Лив поцелуем. Она бы улыбнулась сквозь сон и неосознанно ко мне потянулась. Я бы вытащил её из детского клубка и унёс ещё спящую к себе, и она бы не отодвинулась, не испугалась, потому что никого другого не ждала. Я положил бы её на кровать и любил так, как любил на протяжении всей жизни, потому что знал о ней всё: она больше не была незнакомкой, она была моей жизнью. Моей Лив.

Осознание того, как я только что её назвал, меня потрясло. "Моя Лив".

Будто откликнувшись, Лив неожиданно открыла глаза и первым делом повернулась к Лиззи. Она потрогала её лоб, после чего повернулась к одному из мальчиков и осторожно переложила его голову на подушку.

— Ш-шш, малыш. Спи. Всё хорошо.

Нежный голос и полусонная улыбка, обращённая к ребёнку, — не думал, что когда-нибудь эти вещи могут вызвать что-то кроме умиления. Но я действительно испытывал злость, потому что эта женщина, с материнской заботой ласкающая чужих детей, не была моей. И никогда ею не станет. Она из другого мира: где есть семейные завтраки, где отдых планируют заранее, привязывая его к детским каникулам. Где, будучи женатыми, на второй медовый месяц выбираются спустя много лет после свадьбы.