Он горько усмехнулся и оторвал руку от лица.

— Не захочу больше знать? А знал ли я тебя вообще когда-нибудь, Лив? — Он выпрямился и теперь сидел ровно, положив руки на подлокотники. Его обвинительный взгляд прожигал меня насквозь. — Я шёл сюда получить ответы на конкретные вопросы, чтобы хотя бы попытаться — попытаться! — с нажимом Дилан повторил это слово, — как-то наладить свою жизнь. Думал, что каковы бы ни были твои ответы, я приму их и попробую жить дальше. А что я получил? Ты одна. Ты только что призналась, что любишь меня. А ещё у нас есть ребёнок. И что мне делать со всем этим?

— Дилан… — Я схватилась за горло. Оно пересохло, мне нечем было дышать.

— Я ничего не понимаю. За что ты так со мной? С нами? С ней? — Он быстро поднял глаза вверх, в потолок.

— Пожалуйста, Дилан, — прошептала я, глядя на него, и делая снова шаг вперёд. — Пожалуйста…

— Пожалуйста, что, Лив?

"Я заслужила это, я заслужила это", — повторяла я про себя, когда, не выдержав его взгляд, отвернулась и медленно пошла в сторону окна. Я видела его отражение в свете мерцающей новогодней ёлки. Он сидел в той же позе, опустив голову вниз, и не смотрел на меня. Я ждала, что он вот-вот встанет и уйдёт, но проходили минуты, а Дилан всё так же сидел, уставившись в пол.

Многое мне предстоит ему рассказать, но я знала, что для этого сейчас не время. Если вообще когда-нибудь наступит такое время, когда Дилан захочет меня выслушать. Впустит ли он меня в свою жизнь? А если впустит, то сможет ли когда-нибудь поверить и хотя бы попытаться простить.

Мысль о том, что этого никогда не произойдёт, острым ножом резанула по сердцу.

— Не бросай меня! — вырвалось из меня спонтанно.

— Можно подумать, я смогу это сделать, — произнёс он тихо. — Особенно сейчас.

В отражении окна я увидела, как Дилан поднялся с кресла. Остановившись в шаге от меня, он смотрел на наше отражение. Я с тревогой следила за ним, всё ещё держась рукой за горло, а другой — обняв себя за талию.

— Мне нужно время, чтобы во всём разобрать и сделать всё правильно, — твёрдо произнёс он. — Теперь это касается не только нас с тобой, но и нашей… — Он на секунду остановился, чтобы впервые произнести вслух непривычное для него словосочетание. — Нашей дочери. Как и незнакомого мне мальчика, который спит наверху. Мне нужно время, Лив.

Ему нужно время. Такая малость!

Разумеется, он мог бы потребовать всё что угодно, даже мою жизнь, и я с лёгкостью её бы отдала, но он требует время. Я жила без него почти три года, пусть пройдёт ещё три, лишь бы всё это время знать, что он любит меня. Я сомневалась в его любви, сомневалась в своей и своими сомнениями почти разрушила наши жизни.

Дилан просит время? Он его получит.

— Я буду ждать, — сказала я твёрдо. — Буду ждать столько, сколько нужно.

Я видела, как он протянул руку, чтобы дотронуться до меня, но потом передумал и, развернувшись, быстро вышел из комнаты.

Я слышала, как хлопнула входная дверь, как заработал мотор машины. Потом был скрип шин по снегу и тишина…

Я ещё долго смотрела в окно гостиной.

Дилан ушел.

Всякий раз, уходя, он забирал с собой частичку моего сердца, моей души. Но теперь я была уверена, что он вернётся. Он обязательно вернётся. И пусть на это у меня уйдёт вся оставшаяся жизнь, но я сделаю всё для того, чтобы больше он никогда не уходил.

Конец первой книги

Soundtrack — Boom Boom Ba by Metisse

За двенадцать часов до наступления нового года я курила на заднем крыльце Джонсов, наслаждаясь последними минутами тишины этого суматошного дня.

Новогодний, точнее, предновогодний обед у Кимберли стал доброй традицией для нашей большой семьи. Тридцать первого декабря все мы — Вуды, Дэвисы, Джонсы — собирались за столом в её доме. После торжественного обеда родители обычно забирали детей к себе, а к вечеру либо сюда, либо к нам с Майклом съезжались друзья, чтобы с пиццей, пивом и наполовину прожаренным на морозе барбекю встретить Новый Год.

Частенько празднество заканчивалось под утро. Мы с Ким любили это время, когда стены сотрясались от храпа наших подвыпивших мужчин и тех гостей, что не смогли уйти домой. Сидя посреди бедлама в гостиной, из пластиковых стаканчиков мы потягивали какой-нибудь заранее припрятанный дорогой напиток. Ёлка мигает огнями, за окном темно, на полу — ковер из серпантина и конфетти, а впереди — целый год…

— Лив, твою мать, что ты сделала с моей подливой?!

От резкого вопля Ким я едва не поперхнулась дымом. Сигарета полетела в жестяную банку из-под печенья, которую Пол, покуривая втайне от жены, хранил под старой пластиковой ванной.

— Господи, Кимберли, я чуть концы не отдала! Зачем же так орать? — прокашляла я, вваливаясь на кухню. Стоя у плиты и яростно орудуя ложкой, Ким пыталась спасти источающую невыносимый запах гари подливку.

— Какого чёрта, Ливи?! — бушевала подруга. — Я же отправила тебя уменьшить огонь. А ты что сделала? Спалила всё к чертям собачим! — В отчаянии схватив ковшик с безнадёжно испорченным соусом, Ким с размаху бросила его в раковину. — Теперь придется есть мою фирменную новогоднюю оленину с чертовым Хайнцом!

Стоя посреди кухни, я растеряно наблюдала, как Ким с остервенением драит пригоревший ковшик. Неожиданно она в сердцах бросила щётку и повернулась ко мне. Судя по выражению её лица, кое-кого ожидает приличная трёпка.

Так и оказалось.

— Что, чёрт возьми, с тобой вообще происходит? — заорала подруга. — Из Сиэтла вернулась сама не своя. В день рождения Эбби вроде всё наладилось, а в Рождество опять ходила словно обкуренная. И так всю неделю. Со мной почти не разговариваешь. В подготовке новогоднего обеда не участвуешь. Что происходит, в конце-то концов?

Происходит то, что Дилан Митчелл вернулся в мою жизнь.

Он знает об Эбби и знает, что я два года её скрывала. И, может быть, сейчас это уже ни столь важно, но ещё Дилан знает, что я его люблю. А я, в свою очередь, знаю, что он взял тайм-аут, и именно поэтому вот уж седьмой день не могу ни на чём сосредоточиться.

Я провожаю взглядом каждую проезжающую машину.

Я снимаю трубку после первого звонка.

Я слежу, чтобы мой телефон всегда был заряжен.

Я жду возвращения Дилана. В том, что он вернётся, сомнений нет, но вот с каким решением вернётся — вопрос. Я строю разные предположения, и в самых ужасных из них он приезжает и попросту забирает у меня Эбби. Конечно, я успокаиваю себя, что Дилан не такой человек, что он любит меня, и никогда не сделает ничего подобного; не причинит мне боль. Но, чёрт побери, я же сделала! Я причинила боль мужчине, которого люблю. И что теперь он должен чувствовать ко мне? Остались ли вообще у него какие-нибудь чувства? С каждым днём, в который Дилан не приезжал, уверенность в этом таяла.

Я полагала, что он вернётся немедленно и сделает именно так, как грозился: закинет на плечи и увезёт. Нас всех. Потом мы вместе будем во всём разбираться. Своё совершенно незрелое — детское, по сути — желание подчиниться тому, что скажет и сделает он, взрослый и сильный мужчина, я оправдывала тем, что устала быть одна, устала быть ответственной. Я хотела стать ведомой. Но чтобы вёл меня именно он.

Позже я ужасно сердилась на себя за эти мысли, считала их проявлением слабости. Непозволительная роскошь — сбрасывать со счетов жизнь других людей, так или иначе вовлечённых в то, что породила моя ложь и последующие за ней поступки. И я помнила слова Дилана о том, что сейчас это касается не только нас двоих — мужчины и женщины, но и детей. Вспоминая, что он сказал о моём сыне… Даже одно то, что Дилан подумал о Максе, наполняло моё сердце смутной надеждой, что всё будет хорошо.