Безумцы…

Не сожалеть о чём-либо — вот истинное счастье безумия.

И сейчас я погрузилась в него полностью.

Я была окутана им.

Я дышала им.

Я была целостной яркой мозаикой со множеством вставших на свои места элементов.

И не было сожаления.

Ни о чём.

Никогда.

А потом я услышала голос. Он пробивался сквозь плотную вату небытия — далёкий, неясный, знакомый и волнительный. Он звал меня, и с каждым мгновением зов становился всё отчётливее.

— Лив, милая, что с тобой? Лив! Очнись, прошу тебя…

Кто-то легонько похлопывал меня по щекам. Я медлила открывать глаза, сожалея, что безумие наваждения всё быстрее от меня ускользает.

Внезапно похлопывания прекратились, и чьи-то тёплые губы коснулись моих.

Поцелуй… Я и забыла, как это бывает, когда тебя касаются губы другого человека: нежные, пьянящие, любимые…

От неожиданности глаза резко распахнулись, и я встретилась взглядом со склонившимся надо мной Диланом.

Неужели я действительно сошла с ума? Мой прекрасный принц наконец-то пришёл и разбудил меня поцелуем. Теперь мы будем жить долго и счастливо в нашем королевстве. Самое сладкое безумие, которое можно себе вообразить! Спасибо тебе, Господи!

Ни секунды не мешкая, я обхватила голову Дилана и притянула к себе. От неожиданности он потерял равновесие и упал, придавив меня своим весом. Я жадно обхватила его нижнюю губу, почти кусая. Дилан застонал, когда мой язык ворвался в его рот. Через мгновение пальцы оказались в его волосах, и я с силой сжала их. Его ответ был не менее яростным: властно обхватив меня руками, Дилан с откровенной жадностью обрушился на мои губы.

Мы целовалась долго и страстно. Его тёплые губы порхали по моему лицу — скулам, щекам, вискам, прикрытым глазам. Я тихо смеялась от счастья, приветствуя каждое их движение.

— Ты пришёл… Ты пришёл ко мне.

— Лив, Лив. Ангел мой. Это ты.

Услышав его хриплый голос, я, наконец, поверила, что это не сон и не безумие: Дилан здесь. Он здесь, в кольце моих рук. И он целует меня.

— Нам надо остановиться, малыш. Мы разбудим твою семью.

— Нет, прошу.

Когда Дилан отодвинулся, и мои руки выпустили его, я не сдержала стон разочарования. Я смотрела только на него, но постепенно периферийным зрением начала замечать окружающий мир. Мы всё ещё были в прихожей. Я лежала на небольшом диване, Дилан стоял перед ним на коленях. На нём была черная куртка "аляска". Меховая оторочка капюшона поблёскивала капельками растаявшего снега. Под курткой — темно-синий кашемировый свитер с высоким воротником.

— Дилан. — Рука потянулась к его лицу, и он поймал её. В нежном поцелуе его губы дотронулись до открытой ладони. — Дилан…

Только его имя — вот всё, что я могла в тот момент произнести. Остальные слова позабылись, да и не было в них никакого смысла.

При попытке принять вертикальное положение у меня закружилась голова — вероятно, последствие недавнего обморока. Увидев, что я зашаталась, Дилан подхватил меня за плечи и помог сесть. Теперь наши глаза были на одном уровне. Я видела своё отражение в его зрачках: бледная, взлохмаченная, измотанная принцесса из печальной версии хорошо известной сказки, в которой и речи нет о счастливом конце.

Мой принц выглядел не лучше. Говорящие тёмные круги под глазами и щетина на щеках — вряд ли с момента нашей последней встречи он спал хотя бы пару часов. Дилан был бледен, черты лица заострились и только глаза — мои любимые горящие изумруды — оставались теми же.

Внезапно тень легла на его лицо, и огонь в них погас, уступив место боли. Два дня назад я видела то же самое.

— Почему, милая? — Я нахмурилась. — Скажи, почему ты не захотела быть со мной? Почему я так и не дождался твоего звонка? И почему снова заставляешь поверить, что я тебе не безразличен? Зачем ты так со мной, малыш? Зачем позволяешь надеяться?

— Дилан…

Я потянулась к нему, но Дилан остановил меня, качая головой.

— Три года я убеждал себя, что если ты не звонишь, значит, всё хорошо. Много раз я садился в машину, чтобы приехать и лично убедиться в этом, но в последний момент останавливался. Своим появлением я мог разрушить твою жизнь. И себя бы разрушил, увидев, что ты счастлива и не нуждаешься во мне. Я пытался не думать о тебе, Лив. Пытался забыть, но не смог. Прости.

Мой любимый не забыл меня, это ли не счастье! Но почему его признание вызвало не радость, а горечь? Мне было больно за Дилана, мне хотелось его пожалеть, и я снова потянулась к нему, но на этот раз остановилась сама. Ни сочувствия он ждёт. Ни жалости. Ни для них он здесь.

Дилан опустил голову и с силой потёр виски.

— У меня были другие женщины, Лив, но, похоже, я на всю жизнь обречён сравнивать их с тобой. — Он снова смотрел на меня. Обречённость была и в выражении его лица, и в голосе. — Ты мой ад и мой рай. Моя самая большая радость и моё проклятие. Я не могу отказаться от тебя, от желания быть рядом. Я люблю тебя, и меня эта любовь убивает. Как и осознание, что я в который раз опоздал. Что, если бы не моя трусость, моё нежелание бередить своё сердце, ты могла быть моей.

— О, господи, милый!

Всхлипнув, я соскользнула на пол и упала перед Диланом на колени. В следующее мгновение я уже крепко обнимала его. Он был холодным с мороза и чувствовался холодным изнутри, потому что не пытался обнять меня в ответ. Его руки безвольно висели по бокам, заставляя меня всё сильнее вжиматься в него.

— Когда я снова увидел тебя, ты читала книгу, — продолжил Дилан безжизненным голосом. — Ты улыбалась и выглядела счастливой. Всё вернулось в один момент — моя любовь, страсть, надежда. Один взгляд на тебя — и я снова себе не принадлежу. Как же я тогда разозлился! Эта злость позволила мне сдержаться и не ринуться к тебе сквозь стекло. А потом ты подняла глаза. Наши взгляды встретились, и всё стало намного хуже. Я не смог этого вынести и как последний трус сбежал. — Дилан говорил, а я, плакала, прижимаясь к его груди и боясь упустить за всхлипами хоть одно слово. — Моей выдержки хватило ненадолго. И хотя я знал, что не стоит этого делать, но всё-таки пошёл на ту пресс-конференцию. Причина, по которой тебя там не была, оказалась не важна. Я всё равно счёл это знаком.

Я подняла голову. Дилан смотрел поверх меня. Лоб нахмурен, губы плотно сжаты. Он вспоминал, он снова проживал тот момент.

— Не осталось никакой надежды. В принципе, её никогда и не было, — на хмуром лице заиграла горькая усмешка. Взгляд Дилана вернулся ко мне. — Но именно тогда я понял: всё кончено. Надо жить дальше.

Прежде чем продолжить, он долго изучал моё лицо. А я даже дышать боялась, чтобы ничего не упустить.

— Я не люблю её. Я не способен любить никого, кроме тебя, Лив. А она… — Дилан перевёл дыхание. — Она пока не понимает, что я не принесу ей счастья. Похоже, мы с ней в равной степени его не заслуживаем. Но вот появляешься ты, и я снова начинаю надеяться. — Дилан медленно поднял руки и бережно взял в ладони моё лицо. — Я не поверил собственным ушам, когда мать назвала твоё имя. Весь вечер я чувствовал на себе чей-то взгляд, и тут выходишь ты: ослепительная, нежная, невозможно красивая. Когда ты посмотрела на меня… Лив, — он медленно покачал головой. — Что это, скажи мне, милая? Что это? Какая-то чёртова магия? Она лишает меня сил. Изматывает меня.

Дилан склонил голову, и его горячий лоб коснулся моего.

— Я видел с тобой своих родителей. Это было правильно. Я хотел стоять рядом с тобой. Нет, я должен был стоять рядом с тобой! И не мать, а я должен был представлять тебя своему отцу.

Слёзы застилали глаза, непрерывным ручьём катясь по щекам. Дилан шумно выдохнул и неожиданно выпустил меня из рук.

— Мы все слышали тот разговор. И Джейсон, он… Он сказал нечто настолько невразумительное, что никто ему не поверил. А потом их лица, когда они увидели твоего… — Дилан не смог закончить фразу и лишь покачал головой. — Я спросил у Джея: "Ты знал?" — и его утвердительный ответ поверг меня в хаос. Я не знал, что думать. Ты наверняка была знакома с моей матерью. И наверняка виделась с Джейсоном, иначе, откуда такая осведомлённость. Я не знаю, кого ещё из моей семьи ты снова впустила в свою жизнь, Лив. Важно одно — это не я. Не я рядом с тобой. Не я в твоей постели. Не я для тебя единственный. И никогда им не буду, — закончил он тихо.