Она поднялась с кресла и отошла к окну, словно дистанцируясь.

— Я должна попросить у тебя прощения, — через какое-то время произнесла Фиби.

— За что?

— За то, что не понимала, как сильно ты любишь моего брата. Я не верила тебе, Оливия, и искренне прошу за это прощения.

— Но почему?

Её следующие слова заставили меня напрячься.

— Потому что помню вас с Майклом. Помню ваши отношения. Помню его дурацкие трусы, и как дружно, посемейному вы страдали похмельем. А ещё помню, как сильно я вам завидовала.

Фиби отвернулась к окну. Очередное "почему" было готово сорваться с губ, но я понимала, что торопиться не стоит. Объяснение между нами должно состояться. И лучше поздно, чем никогда.

— У нас с Джеем всё по-другому, — продолжила она. — В то время мы переживали кризис. Эта поездка стала шансом к примирению. Да мы, в общем-то, и не ссорились. Это всё мои тараканы.

Будто собираясь с мыслями, Фиби медленно прошлась по комнате и присела ко мне на край кровати.

— Понимаешь, я тогда всё время думала: а не поторопилась ли я? — заговорила она тихо. — Мне всего двадцать пять, а я уже — по уши в отношениях. У меня было столько планов на жизнь, и вдруг оказывается, что их приходится корректировать. Я люблю Джейсона, но невозможно собраться и поехать, скажем, в Индию, потому что на завтра у него назначены важные слушания. И с каждым разом эти слушания становятся всё важнее и важнее. — Фиби тяжело вздохнула. — Из наших отношений исчезла первоначальная лёгкость, и я всерьёз задумывалась сделать перерыв. Но вот я вижу людей, которые знают друг друга всю жизнь, и между ними нет напряга. И за эти несколько дней, что я за вами наблюдала, я поняла, что это возможно: принимать человека таким, какой он есть. Что близость — в сердце, а не в словах и поступках. И что этой близости, нежности, снисходительности друг к другу достаточно, чтобы жить счастливо. Я искренне вами восхищалась. — Фиби посмотрела на меня обвинительно. — И вот теперь оказывается, что не всё так безоблачно. Что даже в таких идеальных отношениях кто-то один может быть несчастным и искать счастье на стороне.

Что я могла на это сказать? Начать оправдываться? Зачем? Это моя жизнь, никак Фиби не касающаяся. Да и не думаю, что мои оправдания так уж ей нужны.

Неожиданно она придвинулась ближе и взяла меня за руку.

— Но дело даже не в том, что я перестала уважать тебя из-за измены Майклу — что называется, не сотвори себе кумира. Дело в том, что, я испугалась: а вдруг, я такая же, как ты. Вдруг, я тоже в какой-то момент сорвусь и сделаю то, с чем не смогу жить дальше.

Теперь она смотрела на меня выжидающе. Из её сбивчивых объяснений я поняла, что Фиби запуталась. И я запуталась, не понимая, чего именно она ждёт от меня. Пауза между нами затягивалась.

— Ты сказала, что у вас был кризис, — начала я. — Что ты сомневалась в правильности своего выбора, так? — Она кивнула. — Прошло три года. Ты до сих пор так думаешь?

— Нет, — она покачала головой.

— Так что же изменилось?

— Вроде бы ничего.

— Ты по-прежнему любишь Джейсона?

— Да, — снова кивнула Фиби. — И он меня любит. Но ведь и вы с Майком друг друга любили, и вам это не помогло.

— Зато помогло вашим родителям. Помогает Саймону и Кэтрин. И Джессике с Майклом. И ещё многим парам. Я была счастлива с Майклом, Фиби, в этом ты права. Но если бы у меня была возможность всё вернуть назад, вряд ли я поступила бы иначе.

— Значит, всё-таки тебе не хватало Майкла?

— То, что произошло между мной и Диланом, не имело к нему никакого отношения. Это было не просто желание попробовать что-то новое. Это была попытка остаться собой.

— Но это же очень эгоистично.

— Первый раз в жизни я позволила себе быть эгоисткой. Я совершила много ошибок, но нашу первую ночь с Диланом таковой не считаю. Я любила его тогда, люблю и сейчас. Но сейчас эта любовь никому не причиняет боли.

— Я бы так не смогла, — задумчиво прошептала девушка. — Мне не хватило бы сил скрывать это от Джейсона.

В глазах Фиби читался вопрос, и я поняла, что наши дальнейшие отношения зависят от того, как я на него отвечу.

— Да, я думала, что было бы, если бы Майкл остался жив.

— И?

— Я бы осталась с ним. Настолько, насколько он мне это позволил.

Фиби резко поднялась с кровати и снова подошла к окну.

— Наверное, это было бы правильно, — произнесла она через некоторое время. — Правильно для всех — оставить всё, как есть. Жить, как жили раньше. Правда, для моего брата этого "как раньше" больше не существовало. Он был несчастлив, Оливия. И я никогда тебе этого не прощу.

— Знаю. И именно поэтому не прошу у тебя прощения.

— Если когда-нибудь ты снова причинишь ему боль…

— Уже причиняю, — грустно улыбнулась я, обводя рукой палату.

— На этот раз я тебя прощаю.

После этого разговора наши отношения не то чтобы сразу пошли на лад, но явным холодком уже не отдавали. Именно Фиби рассказала мне о результатах расследования авиакатастрофы. Предварительной версией случившегося считался подлом стойки переднего шасси. Следствие ещё должно было установить, что явилось причиной возникшего дефекта. Не сбрасывался со счетов и человеческий фактор. Расследование обещало быть масштабным, и, кроме официальных органов, в нём были задействованы службы безопасности и аэропорта Такомы, и корпорации Митчеллов.

В этой катастрофе погиб Кевин — наш второй пилот. Я плакала, вспоминая, как парень показывал нам фотографии новорожденного сына. Как гордился, что после двух девочек судьба наконец подарила им с Пэгги мальчика. Митчеллы взяли на себя все расходы по похоронам и, по словам Фиби, Дилан распорядился, чтобы вдове и детям Кевина до конца жизни выплачивалась пенсия.

Состояние Ретта было стабильным, но, получив обширные ожоги, он до сих пор находился на аппарате искусственной вентиляции лёгких. Лечение предстояло долгое, но на его счёт врачи строили оптимистичные прогнозы. Как и для девочек-стюардесс.

Все трое находились в ожоговом центре университета штата. Я не сомневалась, что им был обеспечен самый лучший уход.

Я опасалась, что при виде меня, запеленатую в специальный корсет, поддерживающий сломанную ключицу, Эбби испугается, но всё прошло довольно гладко. Правда, когда настало время уходить, дочь устроила истерику.

Моя девочка так горько плакала и цеплялась за меня, что бедному Дилану пришлось силком унести её из палаты.

— Я буду с мамой. Я качу с мамой! Мама! А-аа, — кричала Эбби.

При звуках её плача сердце разрывалось от горя. Покрасневший от волнения Макс старался меня утешить.

— Она просто не выспалась. Не волнуйся, мам, Дилан справится.

При упоминании его имени в голосе сына не слышалось прежнего раздражения. Это не могло не радовать. Я знала, что между ними что-то произошло, и всё чаще, во взгляде Макса, обращённом на Дилана, улавливала былое восхищение. Дай бог, чтобы после моего возвращения, близость между двумя самыми дорогими мужчинами в моей жизни не исчезла.

— Помогай ему, сынок. Дилану сейчас очень тяжело.

— Знаю. Я же слышу, во сколько он уходит, во сколько приходит. И он всегда идёт к нам, мам. Когда бы ни пришёл.

На пороге сын обернулся:

— Сегодня моя очередь читать сказку. Мы делаем это по очереди. Эбби нравится.

Да, я видела, что Дилан устал. Видела, как выматывали его метания между больницей, работой и домом. Физическая усталость мужа волновала меня даже больше, чем эмоциональная, и я всеми силами стремилась домой. Не было смысла торчать здесь: две недели, проведённые в госпитале под неусыпным контролем врачей, не выявили никаких патологий. Угроза выкидыша сохранялась, мне был прописан постельный режим, но почему бы этой постели не находиться дома.

Дилан был непреклонен:

— Я не собираюсь тобой рисковать. Пока сохраняется малейшая угроза оперативного вмешательства, ты будешь находиться здесь. Это не обсуждается.