— Баба с возу — кобыле легче, — довольно потер руки Кирис, именно на это и рассчитывавший. — Полезай.

"Хозяин" жил на другом конце деревни. Знакомить с ним вор Грету не стал, сразу затолкав девушку в сарай с прогнившей крышей и охапкой сырой соломы внутри.

Подтянул тяжелую цепь, свисавшую с потолочной балки. Противно щелкнул ошейником, сразу плотным кольцом охватившим тонкую шею.

Пнул ногой к ней железное ведро.

— Сиди молча и не вякай, ясно?

Когда дверь закрылась и шаги Кириса стихли вдали, Грета дала волю слезам.

Всю первую ночь ей снился отец. Тиур шел рядом по уснувшему осеннему саду и рассказывал дочери, как нужно правильно касаться браслета. В конце он улыбнулся и мягко провел ладонью по волосам Греты.

— Я думаю, ты быстро всему научишься.

Тем горше и страшнее было возвращение в холодный, промерзший сарай, пропитанный вонью от конского навоза — видимо, неподалеку держали лошадей.

Спина и пальцы страшно саднили — волдыри от кнута Кириса воспалились и теперь разрывали кожу на части. Ноги невыносимо ныли, и Грета только сейчас догадалась стащить ботинки. На свет явились две обескровленные, ледяные сардельки, в которые превратились её ступни.

Антар подогнула их под себя, накрыв, как могла, плащом. Хорошо хоть, не отобрали одежду, думала она, могло ведь быть и куда хуже.

Заскрипел замок, и в сарай вошел худой человек, больше похожий на скелет. Лохмотья, болтавшиеся на нем, делали его больше похожим на нищего, чем на прислугу.

Он поставил на землю кружку с водой и положил половину хлебной буханки. Подал девушке старое, дырявое одеяло. Так же тихо, как тень, вышел и закрыл за собой дверь.

Еще никогда Грета не была так счастлива.

На вторую ночь возле входа послышалось легкое царапанье.

Она проснулась мгновенно. Внутри все застыло — не то от ночного холода, не то от загоревшейся надежды.

Грета тихонько подползла к дверям.

— Кто там?

Звуки усилились — теперь было отчетливо слышно, как на той стороне ковыряются в замке.

— Рист? Рист, это ты?

Тишина.

Девушка взмолилась, чтобы нежданный гость не исчез.

Щелк, щелк — царапанье возобновилось. Кто бы там ни был, он упорно не желал ей отвечать.

В душе антара заскреблось сомнение. Отчаявшимися глазами она упорно вглядывалась в темноту.

Металлическая дужка открылась, и замок со стуком упал на землю, покрывшуюся следами инея.

Гость проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь.

Кто же это?

Грета встала, придерживая ошейник.

Зашедший, еще не привыкнув к полной тьме, пока не мог разглядеть пленницу. Он слепо шарил перед собой рукой, осторожно двигаясь вперед. Пальцы другой руки крепко сомкнулись на рукояти кривого ножа, чье лезвие на миг блеснуло в тонкой лунной полоске, проскользнувшей в щель между рассохшимися досками. Еще несколько секунд — и мир вокруг вновь погрузился во мрак.

Но за это мгновение Грета успела разглядеть короткую рубашку, привычно завязанную узлом, очертания женских бедер и длинные, мускулистые ноги, облаченные в короткие штаны.

Иветта.

Антар и та, что пришла убивать, застыли в темноте, словно два безмолвных изваяния. Одна боялась выдать себя неосторожным звуком, другая ожидала подходящего момента.

Первой дрогнула Грета.

— За что ты меня так ненавидишь? — тихо спросила она, одновременно двигаясь вбок.

Цепь легко звякнула, и Иветта обратила в её сторону невидящие глаза. Немного помедлив, ответила:

— Тебя? Нет, кровопийца, — и, хрипло рассмеявшись, добавила:

— Я ненавижу весь твой род. И чем больше я раздавлю пиявок, тем легче будет жить на этой земле.

— Но почему? — антар сделала еще шаг.

Убийца мгновенно повернула голову на звук голоса. Постояла, напряженно всматриваясь в темноту сарая.

— Хочешь узнать, почему? — Грета молчала, и женщина продолжила:

— Вы, пиявки, уничтожили мою жизнь. Отняли семью. Родных. Даже друзей, и тех забрали.

Зрение начало привыкать к окружающему мраку, и Иветта осторожно ступила вперед, не забывая говорить:

— Когда умер отец, матери пришлось платить дуцент за всех: за себя, меня и моего младшего брата. Она не могла сдавать столько крови — и найти золото, чтобы за нас сдал кто-то другой, тоже не могла.

В Фурте нет иной работы для женщины, кроме как пахать глину, и собирать с неё жалкие крохи, которых едва хватает на то, чтобы выжить.

И тогда мать подалась в шлюхи. Одной не слишком прекрасной для нас ночью заезжий мужик, посчитав, что серебряная монета — слишком дорогая цена за удовольствие, перерезал ей горло. Как ты думаешь, кровопийца, кто в этом виноват?

Грете нечего было на это сказать — она лишь тихонько сжала ошейник. Еще один крошечный шажок — и, может быть, ей удастся выломать доску из заколоченного оконного проема.

Иветта поставила ногу вперед уже гораздо увереннее.

— Дом забрали добрые люди, выставив нас с братом на улицу. Мне тогда было десять, ему — шесть, и мы отправились попрошайничать. Подавали не так, чтобы уж много, но на то, чтоб заесть голод, хватало. И, может быть, мы нашли б себе место, если бы одним чудесно жарким летним днем не нарвались на стража, проезжавшего мимо. С тех пор я не видела больше брата, и даже не знаю, что с ним. Жив ли он или умер, защищая одну из проклятых пиявок? Как ты думаешь, кровопийца, кто в этом виноват?

Грета медленно протянула руку к окну, и в этот миг Иветта бросилась вперед. Пальцы её сомкнулись на холодной цепи, и женщина дернула звенья вниз. Антар, задохнувшись, упала на пол.

Иветта намотала цепь на руку и вплотную приблизила лицо к жертве.

— Хочешь узнать, что было дальше?

Грета едва дышала. Ледяной ошейник обжигал кожу. Она попыталась дернуться, но воровка крепко держала цепь, одним коленом давя на грудь.

Антар с трудом кивнула.

— Хочу, — еле слышно выскользнуло из пересохших губ. Мысленно девушка молилась о том, чтобы хоть кто-нибудь пришел в сарай. Пусть это будет даже Кирис.

Убийца рассмеялась.

— Правильно, что хочешь. Но ты не надейся — сюда никто не придет. Они никогда не навещают пленников без особой на то нужды.

Грета лихорадочно пробовала дотянуться до браслета, но камень молчал.

— В тот же год, когда брата увезли, меня подобрал заезжий циркач. Ему приглянулась смазливая мордашка, и он подумал, не разбавить ли большую мужскую компанию. Я могла бы быть ему благодарной за то, что не оставил подыхать в сточной канаве от голода и холода — как раз приближалась зима. Да только вот я, знаешь ли, не люблю, когда на меня залезают втроем — и имеют, куда придется.

Она приставила нож к горлу лежавшей.

— Ты, поди, и слов-то таких не слышала, а, кровопийца? — и ухмыльнулась. — Думаешь, я поверю твоей овечьей шкуре?

Грета задергалась, пытаясь сбросить её с себя. Острие ножа резануло, и по шее потекла тонкая струйка крови.

— Лежи смирно, а то не услышишь конец. Давно я так не откровенничала. Хочется, чтобы хоть одна из ваших тварей ощутила на себе, как нелегко приходится нам, простым людям.

Иветта еще сильнее надавила коленом, и Грета оставила попытки освободиться.

— Это было первое мое убийство, пиявка. Мне даже понравилось — чувствовать, как лезвие входит в жирное брюхо. Как в нарядный пирог, знаешь, который дарят городские своим детям на день рождения. Я такой никогда не пробовала.

Потом я вернулась в Фурту. После пары удачных краж уличную девку заприметил хозяин, и я попала в местную воровскую общину. И заодно продолжила дело своей матери — по-другому вести себя здесь не полагалось.

В равнодушно звучавшем голосе появился оттенок злобы.

— Чем дальше, тем было тяжелее. Один из местных мальчиков так влюбился в меня по уши, что уговорил удрать в Приграничье. Как только мы добрались до первого города, ночью его поймали и высосали всю кровь. Ты когда-нибудь видела, кровопийца, как пауки высасывают муху?