В музее Павка впервые увидел неподвижное кино — то, что мы теперь называем диафильмом. Известный археолог и путешественник академик Д.Н. Анучин в тот день сопровождал свои рассказы «туманными картинками», — так тогда назывались диапозитивы. Изображение, которое бросал на экран примитивный проекционный фонарь, и впрямь было туманным. Но Павке «туманные картинки» казались необыкновенным чудом. Это было его первое знакомство с физикой. Мог ли он тогда предположить, что через полвека в этих залах экскурсанты будут подолгу задерживаться возле макета первого в мире атомного ледокола, искусственных спутников Земли, возле установки цветного телевидения?

И не случайно в дни празднования своего семидесятилетия, отвечая на теплые поздравления сотрудников Политехнического музея, П. В. Шмаков писал им:

«Ваше приветствие мне особенно дорого, потому что Московский политехнический музей — мой первый университет...»

 Павка закончил городское училище. И опять перед ним встал всё тот же вопрос: что делать дальше? Многие из приятелей записались в гимназию, но для Павки двери ее были накрепко закрыты. Пропуском в гимназию служили деньги. Плата за обучение была очень высокой. «Богатство» же Шмаковых за эти годы ничуть не выросло; зато подросла Стеша и самые младшие ребятишки, Ванюшка и Прасковья, а значит, и расходов стало больше.

Павке страшно было даже подумать о том, что учёбу придется бросить. Становилось тоскливо и беспросветно. Он чувствовал себя беспомощным и одиноким.

Городское училище, книги и особенно Политехнический музей, где он почти еженедельно слушал лекции по естественным наукам, все шире раздвигали занавес в таинственный и удивительный мир. Но Павке хотелось большего. Его не устраивала роль зрителя, он мечтал войти в этот мир. На самодельной полочке рядом с книгами о Колумбе и Семене Дежневе появились книги о Ломоносове и Ньютоне.

Павка слышал, как по ночам ворочается на своей койке и вздыхает отец. Выучившийся у сновицкого дьячка за десять мер картошки кое-как писать и читать, Василий Андреевич мечтал, что хоть Павка будет по-настоящему ученым человеком. Он радовался успехам сына в училище и гордился им. И теперь целые ночи напролет Василий Андреевич ломал голову над тем, как помочь  (...) что он мог придумать?

Судьба Павки решилась (...) и неожиданно.

У него давно появилась (...) привычка просматривать театральные афиши (...) Никто об этом не знал. В театр Павка никогда (...) не удавалось скопить на  (...) самого дня, когда вместе с другими (...) учениками городского училища Павка Шмаков попал в Малый театр на Пушкинский юбилей, он стал в душе страстным театралом. «Маленькие трагедии», сыгранные знаменитыми артистами, потрясли его. С той поры он и пристрастился читать театральные афиши.

И вот однажды, просматривая афиши, Павка обнаружил на театральной тумбе объявление о приеме в железнодорожное училище барона Дельвига. Видно, рассеянный расклейщик перепутал место. Без особого интереса читал Павка объявление: «Геометрия... физика... механика... практический уклон...»

И вдруг его взгляд упал на широкую надпись в самом низу: «Плата за обучение 40 рублей в год».

Кровь прилила к Павкиным щекам. Заколотилось сердце. Всего сорок рублей! Ошеломленный Павка еще и еще раз перечитал объявление. Теперь уже знакомые слова «физика», «геометрия», «механика» приобрели для него истинное значение.

Училище барона Дельвинга готовило для железнодорожного транспорта специалистов средней квалификации. В то (...) часть России покрылась железнодорожных дорог, к далеким окраинам (...) новые и новые ветки (...) строительство дорог набирали (...) губерний, огромная армия (...) с заводов и фабрик бунтари искали (...) возможность заработать. На своих спинах они (...) стройки. Гораздо хуже обстояло дело со специалистами.

В училище было два уклона: путейское хозяйство и подвижной состав.

Павка Шмаков по совету отца и старшего брата поступил в путейскую группу, — мало ли как обернется жизнь, а строители везде нужны. И хотя больше всего ему нравилась физика, Павка делал успехи и в геодезии и в строительном искусстве. Он любил и умел заниматься.

В дельвигском училище Павка как-то сразу повзрослел. И не потому, что ему исполнилось семнадцать. Просто изменилась вся его жизнь: появились заботы, незнакомые ему раньше и требовавшие самостоятельных решений.

Началось всё с отъезда отца в Сновицы. Павка остался фактически один в Москве. От помощи старшего брата он отказался, — у Петра была своя семья, да и родным в Сновицы брат посылал регулярно.

Павка стал сам зарабатывать на жизнь. Он устроился репетитором в богатый дом. Брал чертежную работу, которую выполнял ночами. Чертил он мастерски, и потому у него появились постоянные заказчики. Потом Павке предложили место помощника учителя на воскресных курсах графических искусств для рабочих. Здесь он получал один рубль за воскресенье. Работал Павка много, но зарабатывал в общей сложности гроши. И всё-таки, как и Петр, ежемесячно отсылал деньги в деревню.

В дельвигском училище у Павки появились три друга: Сережка Блинов, Володя Галкин и Михаил Соков. Все они приехали в Москву из разных мест. И однажды решили поселиться вместе, — так было и веселее и экономнее. В Грохольском переулке сняли они за небольшую плату подходящую квартирку. Перетащили в нее свои вещи и зажили одной семьей.

Был у Павки еще один приятель — Николай Стружников. Они сидели на занятиях за одним столом. Павке нравился этот молчаливый, честный и добросовестный парень. Стружников был коренным москвичом и в редкие дни отдыха составлял маршруты прогулок для всей Павкиной компании.

Зимой чаще всего они отправлялись на какой-нибудь московский каток. Стружников великолепно бегал на коньках, но Павка не уступал ему в скорости.

Даже чаще в единоборстве Павка выходил победителем. И сейчас еще не без удовольствия рассказывает об этих своих победах Павел Васильевич Шмаков. Еще бы, ведь Николай Стружников стал впоследствии мировым рекордсменом по конькам!

Дружба со Стружниковым расширила круг Пав-киных интересов. Постепенно он стал участником событий, о которых раньше вообще ничего не знал...

Однажды, придя на занятия, Шмаков обнаружил на своем столе листок, от которого еще пахло непросохшей краской. «Долой войну с Японией... Долой самодержавие... Вся власть народу... РСДРП», — читал Павка и не верил своим глазам. «Долой самодержавие? Да это же значит — долой царя!» — Павка даже огляделся, не «подслушивает» ли кто-нибудь его мысли.

В классе еще никого не было. Но он вдруг увидел, что белые листочки лежат почти на каждом столе, на подоконниках и даже на учительской кафедре. Павка еще раз огляделся, засунул листок за пазуху и выскочил в коридор.

На свое место вернулся перед самым звонком. Усевшись, он осмотрел класс. Листков уже нигде не было. И только по возбужденным лицам учеников можно было догадаться, что в классе что-то стряслось.

Павка был уверен, что спрятанные листочки жгут карманы товарищей. Он осторожно дотронулся ладонью до живота, и от ощущения близости страшной бумаги его тоже словно обожгло.

«Интересно, что такое РСДРП?» — он покосился на Стружникова. Николай спокойно читал учебник. «Неужели он ничего не знает? — подумал Павка.— Или только делает вид? Кто-кто, а Стружников умеет держать себя в руках». Павка тоже открыл книгу. Но сосредоточиться не смог. Он машинально переписывал с доски, с нетерпением ожидая последнего звонка.

Из училища возвращались, как всегда, впятером: четверка с Грохольского и Николай Стружников. Сначала все молчали, будто только что поссорились. Потом, когда подальше отошли от училища, словно сговорившись, разом полезли в карманы, а Павка за пазуху.

— Не трожьте листки, — тихо сказал Стружников. — В участок, как милые, попадете. Придете домой и читайте сколько влезет.