Добрая бабушка Евфросинья тоже готовила Павке свой подарок. Она перешивала для внука старый костюм Петра, привезенный отцом из Москвы. У Павки еще никогда не было костюма. Жаль только, дед велел зашить все карманы. Глядя на бабкино шитье, Павка иногда сиял от счастья, а иногда печально вздыхал. Он с грустью и страхом думал о том, что приближается день, когда ему придется распрощаться со своими старыми, залатанными, видавшими виды и тем ему особенно дорогими холщовыми штанами, в кармане которых хранится осколок волшебного камня...

Учился Павка с охотой. Особенно ему нравилось складывать из букв слова. Молодой дьячок, обучавший грамоте и чтению, часто ставил Павла Шмакова в пример другим ученикам. Павка лучше всех в классе писал заглавные буквы и этим завоевал симпатию учителя. Сам дьячок был страстным каллиграфом. В классе стояла мертвая тишина, когда дьячок медленно выводил на доске буквы, снабжая их плавными и четкими завитками. Только Павке Шмакову удавалось довольно точно скопировать учителя. (И сейчас, когда коллектив кафедры телевидения готовит юбилейный адрес кому-нибудь из ученых, текст поздравления пишет своей рукой Павел Васильевич Шмаков.)

...За зиму Павка научился бегло читать. Он забросил букварь, который знал наизусть от первой до последней страницы. Книги для чтения Павка добывал у офени. Иногда он покупал их за деньги, которые оставлял отец, а иногда выменивал на яйца и огурцы. Заслышав призывную песню книгоноши, Павка стремглав мчался к околице. Первому покупателю офеня обычно продавал подешевле — и Павка не жалел ног. Пока он бежал через всю деревню, офеня успевал облюбовать местечко для своего переносного магазина. Под тенистым деревом ставил он тяжелый заплечный короб и тут же на траве раскладывал книги.

— Что новенького принесли? — едва отдышавшись, спрашивал Павка.

— У нас, сударь, всё самое новое, — весело отвечал офеня. — Есть про удалых разбойников, а есть и кое-что посерьезнее.

У Павки глаза разбегались от обилия книг, от ярких цветных обложек.

— Мне на три копейки, самое интересное.

Принимая деньги, офеня многозначительно подмигивал Павке и запускал руку в короб. Поколдовав над коробом, он с самого дна извлекал книгу:

— Специально для вас принес, сударь... Николай Васильевич Гоголь «Тарас Бульба». Настоящая литература. Читайте и перечитывайте. А про удалых разбойников дарю вам за почин...

Получив книги, Павка убегал на берег Содышки, забирался в густую, высокую траву и принимался читать.

До сих пор с благодарностью вспоминает профессор Шмаков владимирских офеней, которые открыли ему Пушкина, Льва Толстого, Гоголя.

Гораздо хуже обстояло дело у Павки с законом божьим. Сновицкий священник наводил страх даже на самых отчаянных мальчишек. Когда какой-нибудь из учеников во время пересказа домашнего урока допускал малейшую неточность, батюшка извергал такой поток ругани, что стёкла дрожали в классе. В завершение перепуганный ученик еще награждался и увесистым подзатыльником.

А ведь сначала Павке даже нравились истории о житиях святых: некоторые из них походили на сказки бабки Евфросиньи. Но сердитый священник отбил всякий интерес к закону божьему. Как-то Павка решился задать ему вопрос. Павке давно хотелось узнать, почему его матушку после рождения Стешки сорок дней в церковь не пускали. И не только ее одну. Такому отлучению подвергалась каждая сновицкая женщина, родившая младенца. Павке казалось, что лучше всего спросить об этом у самого батюшки. Он и спросил. Прямо на уроке. Ответ был неожиданным: Павка получил подзатыльник.

В конце концов класс объявил войну несправедливому батюшке. Догадавшись, что его познания ограничены святыми писаниями, мальчишки стали допекать учителя своими каверзными вопросами. Ох уж и боялся батюшка этих вопросов! Заметив поднятую руку, он вздрагивал, потом багровел и свирепо дергал свою бородку. Редко удавалось ему выпутаться из хитроумной западни, поставленной учениками. Любую проделку поп мог пресечь: выставить из класса, оттаскать за уши, пожаловаться родителям. Но против вопросов своих учеников он оказался бессильным: кому пожалуешься на собственную беспомощность?

Чаще других донимал батюшку Павка Шмаков. Как только белобрысый Павка поднимал руку, в классе раздавались смешки. Батюшка отворачивался в сторону, будто не замечая поднятой ладони. Тогда Павка вскакивал из-за стола и даже привставал на цыпочки. Ребята видели, как нервничает батюшка, и ликовали в ожидании веселого представления. Весь класс знал, что поп затаил злобу против Павки и ждет случая разделаться с ним. Павка вел осторожную игру и долгое время оставался неуязвимым. Но однажды — сорвался.

Случилось это весной. Уже вскрылась ото льда Содышка. По мокрой пашне, словно проверяя глубину борозды, разгуливали грачи. Набухли почки березы, а лоза начала зеленеть. Слушая надоевший голос батюшки, мальчишки с тоской поглядывали в окна. Как хотелось им выскочить из душного помещения и помчаться к реке! Устроить бы морское сражение на Содышке или захватить нож и верхом на палке галопом поскакать в ближнюю рощу, чтобы вдоволь полакомиться весенним березовым соком!

За окном ярко светило солнце. Оно манило и сулило множество разных развлечений. И вдруг всё потемнело, как будто внезапно наступила ночь. Тугой ливень предостерегающе забарабанил по стеклам. Сверкнула молния, и огонь, вырвавшийся из трещины, осветил тучу.

— О-бо-ждем гро-зу, — прогнусавил батюшка и уселся на стул.

Ребята обрадовались этой буквально с неба свалившейся минуте свободы, — весенняя гроза коротка.

Тут-то и раздался голос Павки Шмакова.

— Батюшка, а что такое гроза? — громко, на весь класс, спросил он.

Ученики притихли. Это было неслыханной дерзостью задать вопрос, не подняв прежде руки. Но батюшка молчал. Неожиданный вопрос застал его врасплох. Он даже не воспользовался случаем наказать Павку за дерзость.

За окном по-прежнему светило солнце. Уже где-то за деревней приглушенно гремел гром, а растерявшийся священник всё еще сидел на своем стуле и дергал себя за бороду, изредка свирепо поглядывая на Павку. Мальчишки начали хихикать.

Но вот батюшка поднялся из-за стола и подошел к Павке:

— То Илья Пророк на колеснице огненной по небу разъезжает. — Батюшка ухмыльнулся, довольный, что на этот раз избежал позора.

Но Павка не унимался:

— А я слыхал, что гроза — это электричество.

— Что? Электричество?! — заорал взбешенный поп, он даже перестал гнусавить. — Вон отсюда! Не место безбожнику на моих уроках! — И разгневанный батюшка за ухо вытащил Павку из класса.

С трудом удалось деду уговорить батюшку помиловать внука. Пришлось задобрить подарками, — другого выхода не было. Отдать Павла во Владимирскую школу не хватало средств. В городскую школу за обучение требовалось вносить деньги, а где их взять? Того, что зарабатывал в Москве отец, с трудом хватало на керосин, соль, сахар да скромную одёжу. Сновицкий же батюшка довольствовался натурой: его вполне устраивали яйца, молоко и зерно.

Эта такая печальная для Павки история имела и смешную сторону.

Третьим учителем в церковноприходской школе был молоденький семинарист, сын злого батюшки. Он обучал сновицких ребятишек арифметике. От этого семинариста Павка впервые и услышал, что гроза есть электричество. Незнакомое слово врезалось в память. Оно ничего не объясняло, но будоражило Павкино воображение. Курьез же заключался именно в том, что батюшка выгнал Павку из класса за то, что тот услышал от батюшкиного сына.

Как раз в это время в деревне усиленно обсуждались два события: катастрофа на Ходынке во время коронации Николая II, ужасы которой видел собственными глазами Павкин брат Петр, и беспроволочный телеграф Маркони.

Павка любил послушать, о чем говорят взрослые. И когда поздно вечером, усевшись на завалинке, не спеша потягивая свои козьи ножки, мужики оживленно «дискутировали», он крутился неподалеку.

— Вот ведь штука какая. Письма по воздуху летают,— замечал кто-нибудь из мужиков.— Чудо, и всё тут...