...Возвращался я тогда из Ялты. Моим соседом по купе оказался молодой мужчина. Мы разговорились и к нашей обоюдной радости оказались коллегами. Это означало, что на всю дорогу мы были обеспечены темами для беседы.

Молодой человек уже несколько лет работал главным инженером вычислительного центра Ленинградского университета. С первых же его слов стало понятно, что об электронике, о кибернетике он может рассуждать часами.

— «Урал», — с увлечением говорил он, — это уже вчерашний день вычислительной техники. Скоро мы получим машины, которые будут совершать за секунду сотни тысяч операций. Для людей, не связанных с вычислительной техникой, это фантастично, но для нас теперь такие скорости — самое заурядное явление.

Сам я слабо разбирался в вычислительной технике. Всё же, чтобы поддержать разговор, рассказал ему о кибернетическом светофоре, сконструированном в Ленинградском институте связи. Из множества автомобилей по сигналу сирены он безошибочно угадывает «скорую помощь», пожарную машину, оперативный милицейский автомобиль... Без особых «раздумий» светофор открывает транспорту нужное направление.

— Прошло время, когда кибернетика была забавой. Умные механические «черепахи», которые выбираются из сложнейших лабиринтов и опять возвращаются в свою клетку, роботы, могущие свести вничью шахматную партию с любым гроссмейстером, — этим теперь мало кого удивишь.

— Ну, а чем удивишь?

— Мне лично больше всего по душе новая отрасль вычислительной техники — промышленная электроника. Я имею в виду станки и механизмы с программным управлением, автоматические поточные линии, программированные участки, цеха и целые заводы. И вот тут-то неоценимую услугу кибернетике оказывает телевидение. — Он посмотрел на меня и улыбнулся, вероятно довольный тем, что повернул разговор на интересующую меня тему.

— И уже есть какие-нибудь результаты? — насторожился я.

— Есть результаты,— не без гордости ответил он и рассказал об одном эксперименте, участником которого был сам.

На Ижорском заводе в каком-то из цехов работает многотонный пресс. Он прессует из раскаленного стального бруса огромные детали.

В центре студии на круглой тумбе возвышалась передающая на-мера...

Порою от пресса требуют ювелирной точности: допуски не превышают миллиметра. Сделав несколько ударов прессом, рабочий подходит к детали и измерительным инструментом (представьте себе габариты этого «циркуля»!) проверяет получившиеся размеры. Измерять раскаленную деталь опасно: необходима защита для лица и рук. После измерения рабочий вновь включает пресс. И тут важно вовремя остановить его: иногда один лишний удар сводит на нет всю работу.

В лаборатории вычислительного центра Ленинградского университета задумали создать небольшую электронную машину для управления прессом. Программу решили вводить с помощью телевидения. Другим способом, наверное, в данном случае и не обойдешься.

Перед прессом установили телевизионную камеру. Глаз объектива наведен на раскаленную болванку. Ему не жарко, и он зорко следит за размерами будущей детали. Вся информация из телевизионной камеры в виде электрических импульсов попадает в машину. Импульсы эти, после соответствующих преобразований, подают команду на устройства, координирующие движение пресса. Пресс автоматически выключится, как только размеры детали достигнут заданных величин.

Когда мой спутник закончил свой рассказ, я спросил:

— Кому первому пришла эта счастливая идея использовать телевидение в кибернетике?

 Ответ был совершенно неожиданным. Он сказал:

 — Идея применения телевидения в кибернетике принадлежит сотруднику профессора Шмакова — Злотникову. — И, усмехнувшись, добавил:— Эта мысль родилась у него как раз в то «знаменитое» время, когда некоторые горе-ученые и философы прикрепили к кибернетике ярлык идеализма. К счастью, время это навсегда ушло, кибернетика давно утвердилась, а ее фантастические возможности даже не кажутся нам удивительными. И идея Злотникова тоже начинает воплощаться в жизнь...

Как можно представить себе грубую схему работы современной вычислительной машины? На этот вопрос специалисты, работающие в области кибернетики, до сих пор отвечали примерно так. Поставленную задачу следует разбить на отдельные элементарные порции, представив эти порции в виде так называемого кода. Далее, после того как машина произведет необходимые операции — математические или технические расчеты, перевод с иностранного, — возникает обратная задача: превращение полученного результата в вид, привычный для человека. Этим до сих пор чаще всего занимались сами люди.

Телевидение же открывает новые возможности. Вот как в простейшем случае телевизионная установка может заменить программистов-математиков. Перед трубкой плакат с эллипсом. По плакату бегает луч. Пересекаясь с линией эллипса в какой-то точке, луч отражается на фотоэлемент. С фотоэлемента электрические импульсы, соответствующие определенной координате эллипса, направляются в машину. Так точка за точкой трубка «считывает» с плаката всю кривую и задает машине программу.

Телевидение освободит математиков от трудоемких работ программирования счетных устройств. Ведь существуют фигуры, расчет которых настолько труден, что и математики оказываются бессильными. Судостроители и авиаконструкторы в недалеком будущем тоже по-настоящему оценят идею Злотникова. У них в конструкциях встречаются особенно сложные профили, иногда не поддающиеся описанию уравнением.

Кафедра Шмакова уже разработала телевизионное устройство для подготовки программы вычислительной машине. Сейчас его испытывают на Ленинградском вычислительном центре. Мечта ученого становится явью.

Скоро появятся машины, которые, смотря по обстоятельствам, не ожидая команды человека, будут сами решать, как им действовать. «Глазами» этих машин будет телевидение...

 У Герберта Уэллса есть рассказ, который начинается так: «С год тому назад близ Севендайэлса еще можно было видеть маленькую закопченную лавку, на вывеске которой поблекшими желтыми буквами было написано: «К. Кэйв, естествоиспытатель и продавец редкостей». Витрину лавки загромождало множество самых разнообразных вещей: несколько слоновых клыков, разрозненные шахматные фигуры, четки, оружие, ящик со стеклянными глазами, два черепа тигра и один человеческий, несколько изъеденных молью обезьяньих чучел (одна обезьяна держала в руках лампу), старинный шкафчик, два-три засиженных мухами страусовых яйца, рыболовные принадлежности и страшно грязный пустой аквариум. В то время, к которому относится этот рассказ, — продолжает таинственно автор,— там был еще кусок хрусталя, выточенный в форме яйца и прекрасно отшлифованный».

Из длинного перечня предметов, выставленных мистером Кэйвом на витрине его старенькой лавки, Уэллс не случайно выделяет кусок хрусталя, который внешними признаками, пожалуй, воздействует на воображение читателя гораздо меньше, чем, скажем, ящик со стеклянными глазами или череп тигра... Но, подчиняясь воле автора, почти сразу начинаешь догадываться, что суть рассказа именно в хрустальном яйце. А прочитав следующие строки, понимаешь, что не ошибся в догадках, что речь действительно пойдет о чудесах, связанных с хрустальным яйцом, и о печальной судьбе его хозяина.

Мистер Кэйв, главный герой этого коротенького рассказа, доживал свои дни, страдая от пренебрежительного и даже намеренно плохого отношения к себе жадной жены и неродных детей. В свое время он получил довольно приличное образование и до последнего часа сохранил острую любознательность. «Во время описываемых событий, — сообщает Уэллс, — здоровье его было совершенно расстроено... В довершение ко всем своим бедам, он целыми неделями страдал меланхолией и бессонницей. По ночам, когда ему становилось невмоготу от тоски, он тихонько, стараясь никого не разбудить, вставал с постели и бродил по дому. В одну из таких ночей, под утро, в конце августа, Кэйв заглянул в лавку...» То, что он увидел, не только поразило и взволновало старого естествоиспытателя, но и привело его, в конце концов, к трагическому концу. «Грязное маленькое помещение было погружено во тьму, и только в одном месте теплился какой-то странный свет. Подойдя ближе, Кэйв увидел, что свет исходит от хрустального яйца, которое лежало на углу прилавка, у самой витрины. Тонкий луч света, пробивавшийся сквозь щель в ставне, ударял в яйцо и, казалось, наполнял его сиянием... свет растекался по всему яйцу, как будто это был полый шар, наполненный каким-то светящимся газом... Кэйв взял хрустальное яйцо и перенес его подальше от окна в самую темную часть лавки. Яйцо продолжало светиться еще минут пять, потом стало медленно тускнеть и погасло. Кэйв передвинул его в полосу света — и сиянье тотчас же возобновилось...»