И вдруг с экрана нам всем улыбнулась Нелли Широких — диктор Ленинградского телевидения, самый популярный человек в городе. Наверное, не меньше тысячи раз видел я на экране своего телевизора это лицо. Но сейчас передо мной было по-настоящему живое, милое лицо нашего диктора. Как много теряет телезритель из-за отсутствия на экране цвета! Мы привыкли к черно-белому телевизору, к черно-белому кино. Мы, пожалуй, порою даже не замечаем отсутствия цвета на экране. Чтобы ощутить несовершенство черно-белого телевидения, нужно хоть раз посмотреть цветную передачу...

Студенты, неведомо как втиснувшиеся в переполненную комнату, напомнили мне тот день, когда я впервые на экране телевизора увидал цветное, тогда еще неподвижное изображение. Какое совпадение: тогда меня, студента не то второго, не то третьего курса, провел в лабораторию тоже Анатолий Гольдин. Помню, как это произошло.

Приоткрыв дверь, мы пытались хотя бы в щелочку увидеть, что происходит в таинственных владениях профессора Шмакова. Нас заметил Гольдин и, сжалившись над нами, провел в лабораторию. Ставился очередной эксперимент. Как сейчас вижу: на экране крупные сочные яблоки, покрытые прозрачными каплями дождя. Сколько потом было толков и разговоров, как завидовали нам однокурсники! И еще помню, как все мы потом удивлялись: к чему еще эксперименты, когда уже получено такое превосходное изображение? По нашему мнению, цветное телевидение уже можно было ставить на конвейер. Вспомнилось и другое.

В то время в лаборатории был всего один цветной телевизор, и тот с американской трубкой. Всю аппаратуру сделали на кафедре, а приемник привезли из-за океана: купили в Америке.

И вот теперь я смотрю цветную передачу, которая во много раз красочнее той, что видел в студенческие годы! И смотрю я эту передачу с экранов телевизоров, выпущенных советским заводом!..

Промелькнул последний титр мультипликационного фильма. Его пускал со своего проектора Анатолий Гольдин. Нелли Широких объявила программу следующих передач и попрощалась со зрителями до будущей пятницы. В комнате вспыхнул свет. Раздались аплодисменты. Я обернулся и увидел, что приезжие режиссеры аплодировали профессору Шмакову, который вошел в просмотровый зал незадолго до конца сеанса. И не только ему, всем его помощникам и ученикам.

В тот день, покидая кафедру Шмакова, я был твердо уверен, что через год-два цветной телевизор появится и у меня дома. Но вышло иначе. Прогноз в науке порой сложнее сделать, чем даже «угадать» погоду. Кажется, всё решено и трудности позади. Но невесть откуда возникает неожиданная проблема и меняет весь ход событий.

Технический проект цветной телевизионной системы, разработанный на кафедре профессора Шмакова, передали на производство. Проект этот стал основой промышленной разработки. Сейчас уже и в Москве и в Ленинграде открылись студии цветного телевидения. Но до сих пор в магазинах еще не встретишь телевизоров с цветным экраном. Слишком дорого стоит их массовое производство.

Иногда я на минуту включаю восьмой, цветной канал своего обычного черно-белого телевизора: надеюсь не увидеть давно надоевший аншлаг: «Опытная цветная передача». Теперь я уже не строю прогнозов, потому что знаю причину затянувшегося эксперимента...

Колориметрия — наука о цвете. Она столь же интересна, сколь и сложна. И сейчас в ней еще множество белых пятен. Один из главнейших нерешенных вопросов уходит даже в физиологию. Совсем недавно видный специалист по цветному зрению француз Пьерон сказал на этот счет: «Мы до сих пор не располагаем достоверной гипотезой, которая могла бы объяснить точно природу цветового зрения».

Природа цветного зрения... Эта, на первый взгляд чисто биологическая проблема довлеет над многими физико-техническими науками: фотографией, полиграфией, кинематографом и, наконец, цветным телевидением. И тут нет ничего странного: наука, служащая человеку, должна всё о нем знать...

Мои собственные познания в области колориметрии начались с одного детского стихотворения Самуила Яковлевича Маршака и со школьной запоминалки.

Маршак, как никто другой, умел умно, тонко и в то же время весело и просто ответить на наши первые «почему». Как это важно и необходимо! Ведь «почему» — главный вопрос науки, а первые и правильные ответы на него — самые первые наши научные открытия.

И как хорошо, что многие люди, с детства прослывшие безнадежными почемучками, остаются ими до конца жизни. Думаю, что именно они потом становятся Шмаковыми...

Это было очень давно. Я тогда еще не ходил в школу, но уже умел по складам читать. Однажды я увидел на небе изогнутую широкую ленту, состоявшую из разноцветных полос.

— Что это? — спросил я отца.

— Радуга, — сказал он. И тут же прочитал четверостишие:

Солнце вешнее с дождем

Строят радугу вдвоем —

Семицветный полукруг

Из семи широких дуг...

А потом я и сам выучил наизусть всё стихотворение. Так вот Маршак и объяснил мне, что радуга получается из дождя и солнца и что состоит она из семи цветов.

О самих цветах я узнал не то в шестом, не то в седьмом классе. На одном из уроков физики, к удивлению всего класса, учитель заставил заучить нас такую фразу: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Сначала мы долго перешептывались, подозрительно поглядывая на физика, — какая, в самом деле, связь между фазаном, охотником и светом, который мы тогда проходили.

Но учитель объяснил, что в этом странном предложении зашифрован один из законов природы. Первые буквы слов не что иное, как последовательность расположения цветов в спектре света: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый... Тогда же на уроке физики мы сами разложили обычный белый свет на все его составляющие цвета. Мы раскрыли окно, «поймали» луч солнца, спроектировали его на трехгранную призму. На стене появилась семицветная радуга, спектр цветов, в той последовательности, как мы их заучили. Призма разложила луч, казавшийся нам белым, точно так же, как капли дождя — солнечные лучи. В шестом классе мы проделали опыт, который за триста лет до нас впервые проделал Исаак Ньютон.

Но тогда, в школе, учитель не всё рассказал нам о свете. Остальное узнал я в институте, из книг. В том числе из книги профессора Шмакова «Основы цветного и объемного телевидения».

Оказывается, для получения естественного изображения совсем не нужен весь спектр цветов. Достаточно иметь всего три основных цвета — красный, зеленый и синий. Мысль эту впервые высказал наш великий соотечественник М. В. Ломоносов в своем труде «Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее в публичном собрании Академии наук июля 1 дня 1756 г., говоренное Михайлом Ломоносовым».

Развивая эту гипотезу, ученые предположили, что в нашем зрительном органе имеется три обособленных нервных аппарата, реагирующих каждый на свой цвет. Один — на синий, другой — на красный, третий— на зеленый. Обычно свет действует одновременно на все три нервных аппарата. При этом световые волны разной длины возбуждают их по-разному. Ведь свет — волны. Характер цветового ощущения зависит от соотношения трех возбуждений. Советский ученый Н. Т. Федоров экспериментально показал, что при одинаковом раздражении всех трех нервных аппаратов у зрителя возникает ощущение белого цвета.

И еще одно важное свойство цветового спектра. Художники знают, что ни красный, ни желтый, ни синий цвета нельзя получить из смеси двух основных красок. Зато смешав на мольберте синюю краску с красной, нетрудно получить коричневый цвет, а добавив в красную желтый — оранжевый. Краски не обязательно смешивать: два рядом расположенных мазка — красный и желтый — кажутся нам оранжевыми, как если бы мы их смешали. Именно этим свойством часто пользуются текстильщики. Из трех-четырех разноцветных нитей они умудряются сплести ткань с десятком цветных оттенков.