Даже сейчас, когда цветные фотографии научились делать миллионы фотолюбителей, точное разделение цветов (как это понимают физики) для ученых порою представляет серьезную проблему. Лучше всего знают об этом полиграфисты, кинотехники, астрономы и, наконец, телевизионщики.
С какой радостью, с каким торжеством показывал Павел профессору Лебедеву свою первую цветную фотопленку! Бледные узкие полоски красного, синего и зеленого цвета казались ему яркой сказочной радугой, возвестившей о его первом самостоятельном вкладе в науку. Чтобы проанализировать спектр света, а затем в цветах запечатлеть его на фотопленке, Павлу пришлось смастерить самодельный спектрограф, который, по сути, был первым отечественным анализатором светового спектра. Немало пришлось ему перечитать книг. К физике прибавилась химия, точнее, фотохимия — наука, далекая от его специальности. Это была заря цветной фотографии.
За первым шагом последовал второй: Шмаков получил цветное изображение. Неловко чувствовала бы себя эта первая русская цветная фотография рядом с современными, даже любительскими, цветными фото. Кстати, она была не совсем обычной. Ее нельзя было наклеить в альбом или положить в записную книжку. В то время еще не существовала фотобумага для цветной фотографии. Изображение, полученное на фотопластинке, Шмаков проектировал на экран.
Но фотография была первой! С нее, по сути, начинались в нашей стране и цветная фотография, и цветное кино, и цветное телевидение. И тому, что в наши дни в некоторых домах, в клубах вечерами загораются экраны цветных телевизоров, люди немалым обязаны той, первой цветной фотографии...
Лебедеву был симпатичен этот коренастый и худой студент, который всегда уходил из лаборатории самым последним. Приглядываясь к нему, профессор очень скоро отметил, что явная способность к науке сочетается в Шмакове с трудолюбием человека, выросшего в деревне. Иногда Лебедев останавливался возле стола Павла и молча наблюдал за экспериментом. Он не догадывался, как волновался в такие минуты Шмаков, как боялся ошибиться, сделать что-нибудь не так. А если Павлу приходилось беседовать с профессором, то потом, оставшись один, он старался снова припомнить все подробности разговора. Обычно со своими сотрудниками Лебедев даже о самых серьезных физических проблемах говорил как-то между прочим. Он любил, когда его понимали с полуслова. И случалось так, что многое из сказанного профессором до Павла доходило уже дома, спустя некоторое время.
Сам Лебедев тогда изучал земной магнетизм. Но он был в курсе всех исследований, которые проводились в его лаборатории. Павлу даже казалось иногда, что и в частных вопросах Лебедев знает много больше, чем сами исследователи, — он умел предвидеть результат.
Обычно Шмакову приходилось беседовать с Лебедевым в лаборатории, и всегда на темы, связанные с работой. Только однажды он встретил своего профессора в иной обстановке.
Как-то поздно вечером Павел возвращался домой с частного урока. Усталый и злой, он еле тянул ноги. Ленивый ученик, которого Павел готовил по математике, так выматывал силы, что Павел, несмотря на свое безденежье, начал подумывать, а не отказаться ли ему от этого места.
Невеселые мысли прервал чей-то оклик. Его назвали по имени.
— Павка! — повторил кто-то за спиной. Павел остановился. Давно его уже так не называли. Разве что Ванюшка иногда.
По тротуару быстро шел мужчина.
— Вы меня?
— А кого же! Ясно тебя, Павка, дорогой ты мой Павка!
И тут Павел вспомнил этот голос. В следующее мгновение старший Стружников уже обнимал растерявшегося и обрадованного Шмакова.
— Давай-ка свернем, — шепотом сказал Стружников. — За мной могут следить.
— Откуда вы появились? — спросил Павел, когда они свернули в переулок.
— Откуда я? Об этом мы еще поговорим, — ответил Стружников. — Ты лучше расскажи, чем сам занимаешься.
— Учусь в университете.
— А в народном бываешь? — шепотом спросил Стружников.
— Я там работаю,— так же тихо сообщил Павел.— У Лебедева.
— Не откажешься сделать одно доброе дело? — Стружников внимательно посмотрел на Павла, и Павел многое прочел в этом взгляде. — Мы сейчас собираем деньги для политических ссыльных, собираем где только можно. А вот в народном университете у нас нет своего человека. Понимаешь?
Павел кивнул:
— Понимаю, чего ж тут не понять.
— Так возьмешься? — напрямик спросил Стружников.
— Если поручите, то возьмусь.
— Деньги передашь Николаю, а поговорим с тобой мы в другой раз...
Через несколько дней Павел отправился на лекцию в народный университет. Он даже толком не знал, какая будет лекция. В аудиторию пришел задолго до начала. Положил на передний стол шапку. Достал из кармана заготовленный дома листок бумаги и написал: «Сбор денег для ссыльных Нарымского края». Опустив листок на дно шапки, он быстро вышел в коридор.
На лекцию Павел пришел уже последним.
Увидев у доски Лебедева, он растерялся. Хотел незаметно прошмыгнуть куда-нибудь в конец аудитории, но Лебедев окликнул его. Шмаков подошел к профессору.
— А вы-то что здесь делаете, молодой человек? — тихо спросил Петр Николаевич. — Эта лекция — для дилетантов. Так, популярный рассказ. Зря теряете время.
Павел покраснел и ничего не ответил.
— Ну что ж, коли вы так богаты временем, оставайтесь, слушайте, — сухо сказал Лебедев и отвернулся к доске.
Усаживаясь на свободное место, Павел заметил, что шапка его гуляет по столам. Он немного успокоился, но всё же конца лекции дождался с трудом.
Лебедев ответил на вопросы слушателей, и аудитория опустела. Они остались вдвоем. Кто-то (Павел не заметил, кто) шапку с деньгами положил на кафедру. Обнаружив ее, профессор удивленно огляделся. Он достал из шапки записку, прочитал ее, а потом внимательно посмотрел на Шмакова. Павлу показалось, что Лебедев одобрительно кивнул ему. Но может быть, ему это действительно показалось? Наконец Павел решился. Он встал из-за стола и твердой походкой подошел к кафедре. Когда он протянул за шапкой руку, Лебедев быстро достал из пиджака деньги и, не глядя на Павла, опустил их в шапку. Шмаков облегченно вздохнул... Он уже больше не сомневался в том, что Лебедев одобрительно кивнул ему...
Недолго проработал Шмаков в лаборатории профессора Лебедева. Но «закалку», как выражается сам Шмаков, он получил здесь на всю жизнь. Руководил работой молодого ученого уже известный в то время физик Петр Петрович Лазарев. Лазарев занимался молекулярной физикой и фототехникой. Некоторые из экспериментов и опытов, поставленных Шмаковым, Лазарев использовал в своих теоретических и исследовательских работах. Лазарев умел увлечь молодых физиков своими идеями. И хотя в те годы еще с трудом угадывалось значение таких, скажем, исследований, как «теплопроводимость разреженных газов» или «поглощение энергии света», Шмакову и его товарищам казалось, что эти вопросы — самые важные в современной им физике.
За увлекательными беседами и жаркими спорами незаметно наступал вечер. Усталый, но довольный, брел Шмаков домой. Сколько было планов, надежд на будущее! Он шел, не замечая ни вечерней Москвы, ни прохожих. Он мечтал... Но как бы далеко ни увлекала его фантазия, Павел, конечно, не мог даже и предположить, что через несколько десятилетий два видных советских ученых, академик Лазарев и он, профессор Шмаков, при встрече будут вспоминать эти далекие, но такие важные для них обоих годы...
Московские физики, 1912 год.
В первом ряду слева направо: Н.А. Баусов, Февралев-Акимов, Н.С. Селяков, Краснощеков, Т.К. Молодый, П.П. Павлов, П.В. Шмаков, А.И. Акулов.
Во втором ряду: В.С. Титов, Г.Б. Порт, В.К. Аркадьев, А.К. Тимирязев, Л.И. Лисицын, П.П. Лазарев, М.А. Чупрова, А.Б. Млодзеевский, Н.Е. Успенский.
Стоят: П.Н. Беликов, Э.В. Шпольский, Ф.К. Курепин, В.С. Сребницкий, И.П. Неклепаев, К.А. Леонтьев, С.И. Вавилов, А.Г. Калашников, Н.В. Баклин, А.С. Беркман, Н.К. Щодро, С.Я. Турлыгин, С.И. Ржезкин, Б.Ф. Розанов.
