Как раз в это время напала засуха, да такая, каких в этих местах отроду не слыхали. А тут еще воевода за свое взялся. Плохо стало людям, Но куда с насиженных мест подашься? Где лучше-то?

И тогда вспомнили о пришельце. Пошли люди к нему. Рассказали о своей беде. Выслушал их мастеровой, поразмыслил. Потом расстегнул ворот рубахи, снял с груди золоченый ключик и открыл им дубовый ларец, он в темном углу стоял, на лавке. Яркий свет озарил избу. Мужики испугались, шарахнулись к двери. Но пришелец остановил их:

«Смотрите, люди, в волшебный камень, — сказал он. — Кто хочет уйти из этих мест, может выбрать себе дорогу. Смотрите, не бойтесь»

Стали мужики по очереди в волшебный камень смотреть. Повеселели лица людей, спокойнее становилось у них на душе. Со всей округи потянулся к пришельцу народ. Все выбирали для жизни привольные места, отыскивали пути-дороги, по которым идти в богатые земли.

Но донесли воеводе о волшебном камне. Испугался он, что уйдут крестьяне из его владений и лишится он богатств, потому как некого будет грабить и обирать. Приказал воевода слугам своим доставить к нему чужеземца вместе с его камнем. Прискакали слуги к избушке. Вытащили хозяина на двор. Волшебство требуют. Убить грозятся. А человек на угрозы ухмыляется, будто не боится никого.

«Хорошо,— говорит, — отдам я волшебство. Вот оно»,— и протянул он слугам камень. Но только те прикоснулись к нему, как вскрикнули от боли,— обожгло их. А камень упал на землю и разбился на мелкие кусочки. Побледнели слуги, испугались, а чужестранец смеется: «Что же вы теперь господину своему скажете, слуги верные?»

Ускакали слуги докладывать воеводе о случившемся. Тем временем пришелец собрал свои пожитки в дорожный мешок и вышел на крыльцо. Перед хатой его народу видимо-невидимо. Притихли крестьяне, опечалились. Жаль им волшебного камня.

Тут сказал им чужестранец: «Не печальтесь, люди добрые. Будут на земле еще такие волшебные всевидящие камни. Научится их делать человек». — Дед умолк, внимательно посмотрел на внука и добавил:

— И еще он сказал: «Только прежде нужно разгадать многие тайны». Сказал так чужестранец и навсегда ушел из этих мест. Кто он был, я не знаю, не ведаю. Остался в народе лишь сказ о волшебном камне. Мне его мой дед рассказывал, а ему — тоже дед. Но я еще не слыхал, чтобы в наших местах вот такие камни находили. Кто знает, может, Павел, ты первый и нашел осколок того самого волшебного камня. — Дед потрепал внука по плечу. Мозолистой ладонью прикрыл улыбку от внимательных глаз Павки, который так и не понял, что конец сказа придумал сам дед, специально для него...

Павку определили в приходскую школу. Всё лето в доме Шмаковых только и было разговору, что о предстоящей Павкиной учебе. Больше всех радовался дед. Он даже освободил внука от некоторых обязанностей по дому, чтобы тот как следует отдохнул перед школой.

Однажды вечером, засыпая на своей лавке, Павка услышал, как дед Андрей тихо говорил матери:

— Надеялся на Петра, думал, ученым человеком будет, а он в приказчики пошел. Швейцарцу служит. Ну да бог с ним... Парень он взрослый, ему жить, ему и решать. Свою голову не приставишь. Теперь вот вся надежда на Павлуху.

Услыхав такое, Павка громко засопел, будто спит, а сам, чтобы лучше всё слышать, выставил из-под одеяла ухо.

— Балуете вы, батюшка, Павла. А к Петру несправедливы. Не волен он был дорогу выбирать. Книгами сыт не будешь, — возразила мать.

— Вот что, Евфросинья! — дед повысил голос.— Хоть Павка и сын твой, но позволь уж мне подумать о нем. Я неграмотный, ты вон тоже на пальцах считаешь. Павка обязан отучиться за всех за нас...

— Ваша воля, батюшка, — смиренно согласилась мать, — только боюсь я за Павлуньку. Больно любопытен он. Всё узнать ему охота. Давеча услыхал, как я сказала бабам, что завтра дождю быть — стадо гнали, черная исаевская Ночка первой в деревню вошла. Подскочил он ко мне и спрашивает: «Матушка, а какой будет день, если в деревню разом три коровы войдут: рыжая, черная и пятнистая?»

— Ну и что ты ответила? — насторожился дед.

— Ничего. Не знаю ведь... А что бы вы сказали?

— И я не знаю, — признался дед. Его голос опять стал ласковым и добрым. — То-то и оно-то, любопытен наш Павлуха, потому и надеюсь на него.

Мать ничего не ответила. На том их разговор и прекратился. А Павка долго еще ворочался на своей лавке, не мог заснуть. Для него было новостью, что дед метит ему, маленькому Павке, иную дорогу, чем старшему брату. Как же так?

Московская жизнь Петра всегда волновала Пав-кино воображение. Она казалась ему пределом всяких мечтаний. А с каким нетерпением ждал Павка приезда брата! Когда вместе с Петром появлялся он на улице, сновицкие мальчишки готовы были лопнуть от зависти. Еще бы: на ногах у Петра сверкали хромовые сапоги, собранные точно мехи гармони, а на голове красовался картуз с лакированным черным козырьком. Мальчишки знали, что со временем всё это богатство достанется Павке. Кому же еще?

Петр всегда привозил подарки и подробно рассказывал Павке о Москве. Он рассказывал о Москве не хуже, чем отец. Недаром и Павка давно уже мечтал попасть в Москву. Он не обольщал себя напрасными надеждами: приказчиком к иностранцу ему не поступить. Слишком мал еще. А вот сторожем, как отец, пожалуй, возьмут...

Что и говорить, старший брат пользовался безграничным Павкиным уважением. И подслушанный разговор деда с матерью сильно его озадачил.

С дедом у Павки сложились особые отношения. Ему нравилось, что дед Андрей разговаривает с ним, как с равным. И работу поручает не какую-нибудь там мелкую, а такую, что иной мужик затылок почешет, прежде чем сделает. Возле деда Павка чувствовал себя взрослым и сильным.

Их взаимная привязанность возникала постепенно. Многие годы Андрей Никитич Шмаков, как и другие сновицкие мужики, уходил на отхожие заработки. Он служил у вятского лесозаводчика и только на праздники приезжал домой. Вся деревня восхищалась силой и отвагой старшего из Шмаковых. Не всякий рискнет в одиночку с одной рогатиной ходить на медведя. А он охотился в вятских лесах.

К старости Андрея Никитича потянуло домой, к семье. В один прекрасный день он остался навсегда в деревне. Вместо деда на заработки ушел Павкин отец, а дед Андрей взял в свои руки хозяйство. Павел же стал первым его помощником.

— Нас двое мужчин в доме: ты да я, — говорил Павке дед.— Такой уж закон — кому община хлеб да сено наделяет, тот и мужик.

Когда дед записал Павку в школу, Павка даже не знал, радоваться или горевать. Он видел, что ему завидуют и друг Санька, и остальные мальчишки. И это было как-никак приятно. Раньше сам Павка откуда-нибудь из-за куста с завистью выглядывал на дорогу, по которой важно шагали в школу немногие сновицкие счастливчики. Правда, теперь он потеряет прежнюю свободу, да и мечта о Москве должна отодвинуться на три долгих зимы, пока не закончит школу.

Свое последнее вольное лето Павка жил какой-то двойной жизнью: на людях важничал и гордился предстоящим учением, а оставшись один, с тоской думал о будущем.

Павке льстило, когда он слышал, как младшая сестренка Стеша хвастала в кругу малышей:

— А наш Павел в школу ныне идет. Дед Андрей его записал. Во как...

Каждый день сестренка таскала Павке ягоды: она сильно жалела брата, потому как дед Андрей сказал, что Павка навсегда прощается со свободной жизнью.

В середине лета на неделю приехал из Москвы отец. Он привез Павке букварь, тетради и карандаши. Через три дня Павка показывал своим дружкам фокусы: с первого раза открывал загаданную картинку.

— Морковь! — кричал Санька.

И перед глазами пораженных ребят являлась длинная красная морковка.

— Огурец, — загадывал Санька.

И в тот же миг Павка показывал всем страницу, на которой красовался пупыристый огурец...