Шулейкину понравилась идея Шмакова, и всё-таки он решил сначала проверить ее на бумаге. Большой знаток радиотехники, М. В. Шулейкин в совершенстве владел математическим аппаратом. Сделанные им теоретические разработки многих практических задач до сих пор служат науке и еще будут ей служить. Он, например, первым в Советском Союзе, независимо от зарубежных ученых, указал на возможность дальней радиосвязи на коротких волнах с использованием многократного отражения от ионосферы и поверхности Земли...

Расчеты Шулейкина показали, что применение железных телеграфных проводов в качестве канала для распространения электромагнитных волн позволит значительно уменьшить мощность передатчика и чувствительность приемника.

Однако уменьшать ничего не пришлось. Радиостанция и без того была маломощной: по воздуху она с трудом обеспечивала связь на несколько километров. Но посланные вдоль проводов радиоволны будто перестали ощущать расстояние.

...Осенним утром 1924 года к Николаевскому вокзалу подкатил извозчик. Трое мужчин выгрузили из фаэтона два похожих друг на друга аппарата и, рассчитавшись с кучером, понесли их на перрон. Там разделились: Шмаков и техник Мирошников, забрав свою радиостанцию, отправились в последний вагон пассажирского поезда Москва — Тверь; Куприянов с другой радиостанцией остался на перроне. На ближайшем телеграфном столбе он укрепил антенну под самыми проводами. Антенну над вагоном установил накануне Шмаков, натянув ее вдоль крыши между двумя кронштейнами.

Загудел паровоз. Поезд тронулся. Мирошников включил станцию. Шмаков снял с крючка телефонную трубку и что есть силы закричал в микрофон:

— Алло, алло... Москва!.. Алло, отвечайте! Григорий Александрович, слышите ли меня?.. Алло, прием!..

И почти сразу же в телефоне затрещало, защелкало, и Шмаков услышал спокойный голос Куприянова:

— Я — Москва... алло, алло... Слышу вас, Павел Васильевич, слышу хорошо. Как слышите меня?.. Прием...

Поезд набирал скорость. За окном проплывали станционные постройки. Потом замелькали дома московской окраины. Вагон с радиостанцией всё дальше и дальше уходил от Москвы, но голос Куприянова по-прежнему отчетливо звучал в телефоне. Когда поезд разменял вторую сотню километров, Куприянов предупредил Шмакова:

— Павел Васильевич, сейчас с вами будут говорить.

«Шулейкин, наверное», — подумал Шмаков. И, как бы в подтверждение, из трубки донеслось:

— Поздравляю, мушкетеры! Поздравляю...

Это был первый в СССР опыт радиосвязи с подвижным объектом.

Конечно, не знал, да и не мог знать тогда инженер Шмаков, что настанет день, когда члены экипажа первого в мире атомного корабля в открытом море, в сотнях миль от берега, будут смотреть телевизионные передачи. Смотреть так же, как смотрят их тысячи людей у себя дома, в своих квартирах...

 Читатель старшего поколения, наверное, хорошо помнит такое слово: «бильдаппарат». Оно пришло к нам из Германии вместе с самими аппаратами, которые Наркомат почт и телеграфов купил у фирмы Телефункен. «Бильд» по-немецки картина.

1926 год... Для немцев фототелеграфная магистраль Москва—Берлин была очередной международной линией, для нас — первой, самой первой. С советской стороны эксперимент поручили группе молодых специалистов во главе со Шмаковым.

Опять Шмаков... И снова — первый. Не слишком ли много для одного человека?

Нет, не слишком. Я знаю: несдержанность автора вредит герою; но разве из жизни ученого выкинешь то, чему отданы годы, в чем весь смысл этой жизни? А если и выкинешь, то оборвется цепь, рассыплются звенья. Порою просматриваешь труды одного и того же ученого и удивляешься разносторонности их автора. Но стоит глубже всмотреться в каждую из работ, и начинаешь видеть, что при всем своем различии они обязательно имеют какую-то внутреннюю связь. Каждая из них — продолжение предыдущей и начало будущей.

В лабораториях Лебедева и Лазарева Шмаков познал секреты оптики и фотографии. Мандельштам, Папалекси и Шулейкин помогли ему стать радиотехником. А вкупе эти три науки и есть фототелеграфия. Вот почему первый в Союзе эксперимент по передаче неподвижных изображений поручили именно Шмакову.

Теперь — по поводу первооткрывательства. Каждый ученый — открыватель. Иначе какой он ученый! Наука — безбрежный океан. Радиоэлектроника — могучая река, в него впадающая. Река эта имеет тысячи притоков, иные из которых берут начало в далеком прошлом, а иные только-только рождаются. Работы Шмакова — среди тысяч других. Они были первыми, но не единственными. В то время всё было первым, как и само десятилетие: первый трактор, первый самолет, первая радиолампа...

Радиостанция «Малый Коминтерн», построенная Нижегородской лабораторией Бонч-Бруевича, которую передали в распоряжение Шмакова, тоже была первой вещательной ламповой станцией. Станцию эту соорудили в Лефортове, на самом хребте горбатой улочки, один из склонов которой упирался в Яузу. Раньше здесь была немецкая слобода, куда любил хаживать Петр Первый. Теперь — улица Радио. Отсюда и должны были стартовать советские фототелеграммы.

Мощность «Малого Коминтерна» составляла пять киловатт. Для того времени цифра внушительная.

Тем более что станция была ламповой. Но когда речь идет о радиостанции, то следует определить ее задачи. Мощность сама по себе мало о чем говорит; она должна соответствовать протяженности радиолинии. Вот тут-то всё и началось...

Не так уж велико расстояние между Москвой и Берлином. Но на длинных волнах у «Коминтерна» не хватало силенок, чтобы его перекрыть, а на коротких— мешали помехи.

Война с помехами — это «столетняя война» между человеком и природой. Она началась в день рождения радио. Сначала люди беспомощно отбивались, потом перешли в наступление. Сейчас уже можно предсказать итог этой войны. Итог, но не дату победы. Сражение продолжается.

Когда посторонние звуки мешают нам слушать радио, мы недовольно морщимся, напрягаем внимание и всё-таки слушаем, потому что всё понимаем. Даже исчезнувшие слова и фразы удается нам восстановить по смыслу.

Фототелеграмму, поврежденную радиопомехами, не восстановишь. Копия должна как две капли воды походить на оригинал. В такой документальности — смысл передачи неподвижных изображений на расстояние. Иначе зачем всё нужно?

Схема связи была простая. Передатчик Телефункенс-Каралюс (так назывался немецкий бильдаппарат) подключили к радиостанции вместо микрофона, наушники заменили фототелеграфным приемником. Как и положено, антенна излучала в эфир радиоволны; только теперь они несли в себе информацию изображения, а не звука.

 В Москве почти сразу удалось принять немецкие фототелеграммы. Но Шмаков и его помощники знали, что это не их заслуга. Под Берлином, в живописном дачном местечке Науен, работала мощная радиостанция. Она обслуживала многие международные линии и без труда перекрывала расстояния гораздо большие, чем между Берлином и Москвой.

Передатчик Бонч-Бруевича был гораздо слабее науенского, и посланные из Москвы фототелеграммы терялись где-то по дороге к Берлину. Только иногда, когда для распространения радиоволн в эфире складывались особенно благоприятные условия, они добирались до места.

Немцы нервничали. Односторонняя связь мало устраивала фирму. Наука наукой, а коммерция коммерцией. Из Берлина летели телеграммы: «Что там у вас происходит?», «Когда, наконец, мы получим стабильную связь?».

Почти каждый месяц приезжал в Москву представитель фирмы инженер Целесский. Он, как и Шмаков, возглавлял этот эксперимент. Целесский понимал всю сложность задачи, стоявшей перед русскими специалистами. Он видел, с каким трудом делают коллеги Шмакова каждый следующий шаг, и откровенно сочувствовал им. Когда, вернувшись в Берлин, Целесский докладывал руководству фирмы свои впечатления, он часто желаемое выдавал за существующее.

А в это время в Москве на Опытной радиостанции ставился очередной эксперимент. Шмаков дробил всю задачу на отдельные. Старый классический способ научных исследований! Проблема решается постепенно и по частям.