— Вот и всё. — Гольдин закрыл пустую коробку.— Теперь, если хочешь, можем посмотреть, как репетируют балерины.

В студии никого не оказалось,— видно, артисты уже отрепетировали и теперь где-нибудь отдыхали перед выступлением.

— Опоздали, — вздохнул Гольдин и рассмеялся.— Ну да ничего, на экране увидим.

Студия была крохотной. Когда несколькими минутами позже в соседней комнате я видел на экране цветного телевизора сложнейший акробатический этюд и танцы, не верилось, что передача шла из этой просто игрушечной комнатки.

В центре студии на круглой тумбе возвышалась передающая камера. Против ее объектива на стене, задрапированной яркими шелковыми тканями, висел лист ватмана. На листе — радужный круг, разноцветные геометрические фигуры и широкая длинная полоса, разделенная на отдельные участки всех цветов, очень похожая на радугу.

— Это настроечная таблица, — объяснил Гольдин. — Как и в обычном телевидении, перед передачей мы даем картинку для настройки. — Он подошел к камере, повернул ее и заглянул в небольшое окошко. Затем, чуть опустив камеру на штативе, Гольдин включил ее и снова заглянул в окошко.

— Посмотри, — пригласил он меня.

Я склонился над портативной камерой. Перед глазами оказался экран маленькой телевизионной трубки, а на экране настроечная таблица. Я повернул камеру: возник дикторский столик, таблица же исчезла.

— Вот-вот, — обрадовался Гольдин. — Так и оператор работает за камерой. Она очень проста и по устройству и в обращении.

— Расскажи, — попросил я Гольдина.

— Как в былые времена? — улыбнулся он.

И я вспомнил, как дипломант Анатолий Гольдин после лекций читал нам, студентам проводного факультета, не положенный по программе курс телевидения. Влюбленный в свою специальность, он каждый раз припасал для нас какую-нибудь загадку и потом радовался, как ребенок, глядя на наши удивленные и восхищенные физиономии...

— Да, как в былые времена, — понимающе кивнул я.

— Слушай, — уже серьезно сказал он. — Здесь, как и в кинопроекторе, использована трубка «бегущий луч». Луч, который перемещается по экрану, проектируется на предмет. Строка за строкой обегает он передаваемую сцену. Отраженная световая энергия через цветные фильтры попадает на блок фотоумножителей. В фотоумножителе свет, отраженный от разных цветов, превращается в электрические импульсы. Всё как в нашем кинопроекторе, только там используется свет, проходящий через кинопленку, а здесь — отраженный. Больше вроде и рассказывать нечего. Ты ведь фототелеграфист, тебе должно быть понятно. У вас примерно то же самое.

— Но такая передача должна происходить в темноте,— запротестовал я, — иначе фотоблоки воспримут свет этих ламп. Ведь весь потолок сплошь увешан прожекторами. Они же освещают сцену, причем сразу всё изображение. Разве «бегущий луч» может спорить с такими яркими источниками света? Как же происходит развертка? Если вы гасите свет, то неясно, как в темноте действуют актеры? — Я взглянул на Гольдина и понял, что он ждал этого момента. Это и была та загадка, которую он приберег для меня. Мои вопросы доставили ему немалое удовольствие.

— Справедливые замечания, — усмехнулся Гольдин. — Еще вчера нам действительно пришлось бы или гасить свет в студии и тогда актерам оставалось бы играть на сцене в жмурки, или отказаться от «бегущего луча». Но мы решили вопрос иначе. Для актеров мы не гасим свет, а для телекамеры гасим.

Наверно, выражение моего лица стало очень глупым после его слов. Взглянув на меня, Гольдин громко рассмеялся. Мне стало неловко. Ведь всё-таки я инженер. А он весело продолжал:

— Я не оговорился. Лампы эти импульсные. Они мигают, но с такой частотой, что глаз благодаря свойству памяти не воспринимает этого мигания. Актеру кажется, что лампы горят всё время, на самом же деле они светятся только во время обратного хода луча. Во время же рабочего хода, то есть когда происходит телепередача строки изображения, в студии полная темнота. — Он помолчал и добавил: — Между прочим, знаешь, кто здорово ощущает мигание импульсных ламп? Жонглеры. Но и они, наверное, смогут привыкнуть.

Я еще раз взглянул на потолок. Лампы в сверкающих отражателях светились ярким ровным светом. Я так и не понял, почему жонглеры замечают мигание ламп, которые, как мне казалось, и не думали мигать. Чудеса? Но я знал, что в технике и науке чудес не бывает.

— А кто разработал эти лампы?

— Наши вакуумщики под руководством Валентина Владимировича Однолько и Николая Сергеевича Веревкина,—ответил Гольдин.

Просмотровый зал — неподходящее название для этой двадцатиметровой комнаты. Кроме нескольких стульев, на которых непонятно как разместилось человек тридцать зрителей, здесь ничто не напоминало зрительного зала. Это была самая настоящая исследовательская лаборатория. По стенам — справа и слева, во всю их длину, вытянулись стойки приемной и передающей аппаратуры. В центре — металлический, похожий на стол, пульт управления. За пультом три человека: тонмейстер, радиоинженер и режиссер. Они поведут передачу.

— Сегодня на редкость много посетителей, — сказал Гольдин.— Режиссеры из разных студий. В Ленинграде проходит всесоюзный семинар. Шмаков рассказывал им о цветном телевидении. Сейчас они будут смотреть передачу.

Режиссер поднял руку. Стало тихо. Было слышно, как радиоинженер включил микрофон. Режиссер предупредил диктора и оператора в студии о начале передачи.

Засветились экраны всех телевизоров. Кроме цветных мерцали и обычные черно-белые. Тонмейстер пустил магнитофон. Комнату заполнила музыка. Погас свет... На экранах вспыхнуло семь ярких разноцветных полос. Это было сказочно красиво. Я замер. Что там говорить, в тот вечер все мы потеряли счет времени, оно для нас остановилось.

Радуги на экранах вдруг ожили. Цветные полосы как будто стали меняться местами. Гольдин подошел к юноше, который вертел ручки на панели управления передающей стойки, и что-то сказал ему на ухо. Юноша кивнул головой и включил тумблер. На зеленоватом экране осциллографа появилась плавная восходящая кривая. Я сразу догадался, что по ней судят о точности воспроизведения цвета, настраивают всю аппаратуру. Оттого и казался живым экран: менялось соотношение цветов, их яркость. Красные поля становились вдруг бледными, а синий цвет, наоборот, усиливался, темнел; зеленый приближался к желтому, а желтый становился оранжевым. Напротив, на приемных стойках, тоже вертели ручки настройки... Так всегда, перед каждой телевизионной передачей, будь то черно-белая или цветная, инженеры тщательно настраивают аппаратуру, чтобы на экранах наших телевизоров изображение было четким, естественным...

На кафедре Шмакова для настройки аппаратуры цветного телевидения сконструировали специальный генератор. Этот источник электрического сигнала и вызывал на экране радугу. Он имитирует семь цветных полос. Сотрудники кафедры ласково назвали свой генератор «семицветиком».

Телевизионная аппаратура — это не только передающая камера и телевизоры. Когда специалисты говорят о телевидении, они, конечно, имеют в виду и передающие и приемные студийные установки. Здесь фактически и происходят те сложнейшие процессы, благодаря которым сигналы изображения «путешествуют» от передающей трубки к приемной. Здесь они усиливаются и с ними совершаются всевозможные преобразования, здесь идет борьба с радиопомехами, которыми так богат эфир, жестокая борьба не на жизнь, а на смерть. В канальных стойках цветного телевидения все процессы гораздо сложнее. Надеюсь, что читатель поверит мне на слово, потому что популярно рассказать об этих процессах я не вижу возможности: чтобы разобраться во всем этом, нужно проштудировать толстые тома по курсу телевидения...

Семицветик выключили. Радуга исчезла. На экране появилась таблица, которую несколько минут назад я видел в студии. Именно та, потому что телевизоры исключительно точно передавали цвета. Режиссер, наблюдавший за экраном, четко произнес:

— Эфир!

Настройка аппаратуры закончилась. Изображение таблицы и качество звука вполне устраивали режиссера. Можно было начинать вещание в эфир. Еще некоторое время таблица транслировалась для настройки тех телевизоров, что стоят в разных местах Ленинграда.