Они молча послушались совета, и только Галкин проворчал вслух:

— «Долой войну» — это еще куда ни шло. Но как без царя? Дураки...

— Кто это дураки? — спросил Павка.

— Да эти, РСДРП, — поморщился Галкин.

Он еще что-то хотел сказать, но Стружников перебил его:

— Сам ты дурак. Что ты о них знаешь? Возьми свои слова обратно, не то... — Николай поперхнулся, его глаза стали злыми. Он преградил дорогу Галкину, прижав к груди стиснутые кулаки.

Ребята растерялись. Таким они никогда еще не видели Стружникова.

— Брось ты, Колька, — обнял Павка друга. — Это он так, не зло. Не знаем мы ведь, что это такое. А ты, коли знаешь, так расскажи. Больно неожиданно и странно всё. Расскажи, Коля.

— Расскажи нам всё, — зашумели остальные. И, чтобы окончательно успокоить Стружникова, набросились на Галкина:

— А ты, Володька, думай, прежде чем говорить.

— Слова подбирай, нечего их на ветер бросать.

Тут же на улице Стружников и Галкин в знак мира обменялись рукопожатием.

Николай сказал:

— Ладно уж, я вам расскажу кое-что. Только не всё сразу. Вечером приду...

Вечером Стружников принес друзьям две книги: Герцена и Чернышевского.

— Для начала прочтите эти книжки, — сказал Николай.— Из дому лучше их не выносите. Они не то чтоб запрещенные, но в библиотеке их не получишь.

— Слушай, Коля, а что такое РСДРП? — спросил нетерпеливый Павка.

— Российская социал-демократическая рабочая партия, — важно ответил Стружников. — Об этом потолкуем через недельку, а пока читайте книги.

Он ушел. Павка с друзьями уселись вокруг стола и, уговорившись по очереди сменять друг друга, начали читать Герцена.

Слушая приятелей, Павка думал: «Значит, есть и такие книги, которые лучше читать шепотом, пряча их от постороннего глаза». Павку удивляло, как точно подмечена жизнь деревни в этих книгах. Дух захватывало от смелых призывов; а общество будущего, нарисованное Чернышевским, так завладело Павкиным воображением, что даже стало сниться по ночам.

С этого времени жизнь для Павки и его товарищей приобрела новый, совершенно иной смысл.

Стружников познакомил друзей с Грохольского со своим братом, рабочим Московской электростанции. Это он через Николая переправил в училище листовки. Старший Стружников стал давать ребятам отдельные поручения.

Особенно им нравилось расклеивать воззвания РСДРП. Когда над Москвой опускалась ночь, друзья осторожно выскальзывали из дому и направлялись в центр. На подростков никто не обращал внимания, — мало ли беспризорников бродило в то время по улицам Москвы.

Добравшись до намеченного места, они разделялись: двое оставались расклеивать воззвания, а двое расходились в разные стороны и из какой-нибудь парадной или подворотни следили за улицей. Они были неуловимы. Но самые приятные минуты наступали для них днем, когда они приходили посмотреть на свою ночную работу. С трудом сдерживая смех, смотрели, как мечутся перепуганные городовые, пытаясь разогнать собравшихся возле воззвания людей...

Многое стали замечать ребята. Раньше Павка тоже иногда задумывался над тем, что мир устроен как-то несправедливо. Ему было обидно, что он не может, как другие, учиться в гимназии. Он жалел отца, который почти на целый год уходил от семьи на заработки. Но всё это казалось Павке нормальным и естественным. Трудно было представить, что всё могло бы быть устроено и иначе. Теперь он понимал, что так может и не быть, не должно быть...

В Ярославских железнодорожных мастерских, куда Павка попал на практику, он впервые в жизни увидел сразу так много рабочих. Эти люди в промасленной одежде нравились Павке. Ему нравилась та неторопливая умелость, с которой они работали. Его восхищало, как независимо держат они себя с мастером, как спокойно и смело отвечают побагровевшему от крика начальнику мастерских. И Павка чувствовал, что сила на стороне этих людей, хотя начальник в любое время мог их выгнать с работы.

Через некоторое время Павка и его друзья стали тайно приносить в мастерские листовки, которыми их снабжал старший Стружников. Они видели, как рабочие бережно прячут эти крохотные листочки, чтобы потом где-нибудь в укромном месте внимательно прочитать, и испытывали гордость.

Выполняя поручения Стружникова, ни Павка, ни его товарищи до конца еще не понимали, какой опасности они подвергаются. Впервые чувство страха Павка испытал, став случайным свидетелем разгрома рабочей типографии. На его глазах жандармы до полусмерти избивали рабочих, среди которых находились и женщины. Возле типографии валялись кипы газет, печатные полосы, еще не сшитые книги.

Собралась большая толпа прохожих. Люди молча и хмуро смотрели на происходящее. Рядом с Павкой стояла молоденькая работница. Она стиснула Павкин локоть и прошептала:

— Ироды проклятые, баб-то за что мучаете.

Порыв ветра подбросил к Павкиным ногам газетную полосу. Женщина быстро нагнулась и подобрала ее. Запрятать газету она не успела.

Молодой жандармский офицер подскочил к толпе и наотмашь ударил женщину по лицу. Работница пошатнулась, Павка поддержал ее. На губах женщины выступила кровь.

— Листовки читать?! — заорал офицер. — В тюрьму захотела? Вон отсюда, пока не арестовал!

Павка взял женщину под руку и поспешно увел на другую улицу.

Целый день у Павки горело лицо, будто не женщину, а его самого избили жандармы. А вечером, рассказывая друзьям о разгроме типографии, Павка впервые почувствовал страх.

Обычно на летние каникулы Павка уезжал в Сно-вицы. Привыкший с малых лет к деревенской работе, он с утра до вечера был занят каким-нибудь делом.

В деревне, да еще при большой семье, сколько ни делаешь — всего не переделаешь. И Павкины молодые, проворные и сильные руки были ощутимой поддержкой всему семейству.

Но в последнее перед окончанием училища лето Павка остался в Москве. Он знал, что родные нуждаются в деньгах, — ведь отец навсегда бросил городскую работу. Павка решил на три месяца устроиться поденным рабочим на строительство Окружной железной дороги. Эта дорога должна была связать все железнодорожные магистрали, подходившие к столице. Какие только специальности не переменил Павка за эти три месяца! Укладывал рельсы, строил мост, работал геодезистом.

Смекалистый парень, не гнушавшийся никакой работой, полюбился строителям. Он никогда не щеголял образованностью перед безграмотными рабочими, при малейшей возможности старался хоть как-то облегчить их тяжелый труд. На стройке всё делалось вручную, и даже самый примитивный рычаг, применявшийся Павкой, казался чудом техники.

Был такой случай. Две бригады строителей тянули навстречу друг другу железнодорожное полотно.

 Участок попался на редкость сложный: проходил через лес и овраги. Каждый метр давался с трудом. И вот когда до встречи бригад оставалось каких-то полверсты, на пути встало болото. Нужно было идти в обход. За несколько минут на клочке бумаги Павка пометил обходной путь, а затем перенес его на план трассы. Он применил теорему Пифагора: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Через неделю строители обеих бригад встретились в намеченном Павкой месте. В тот день геодезист Шмаков окончательно завоевал уважение рабочих, а сам, может быть впервые, по-настоящему ощутил практическую необходимость науки.

От Стружникова Павка узнал, что на строительстве Окружной дороги действует большая рабочая организация.

«Тебе сразу не доверятся, — напутствовал его Николай. — Как следует проверят, прощупают, прежде чем скажут «товарищ». Ты сам тоже не лезь, а то еще примут за провокатора. Потом пойди докажи... Жди, пока не позовут».

Ждать Павке пришлось недолго.

В первую субботу июня перед концом работы к нему подошел молодой мужчина в кожаной потрепанной тужурке.

— Шмаков? — быстро спросил он.

— Шмаков, — кивнул Павка.

— Здравствуй, товарищ, — тихо произнес незнакомец.— Сегодня в полночь на Яузе, вверх от моста. Оденься поприличнее.

Под вечер Павка надел свои выходные брюки, чистую косоворотку, зачесал назад мягкие кудри и отправился за город. Он давно догадался, что его пригласили на рабочую сходку, и испытывал приятное волнение. Это была первая сходка в его жизни.