Кальман бежит к конюшне.

Свиридов брызгает из ведра где-то в середине двора.

Загребайло и Назаров поднимают страшную пыль возле казармы.

Бородуля кричит Свиридову:

— Поливай у казармы!

Загребайло прислушивается: уж не ему ли кричит Бородуля? Он видит Кальмана, старательно подметающего двор возле конюшни, и вдруг вспоминает, что ему было приказано начинать от конюшни. Он бежит к конюшне.

Назаров, не понимая в чем дело, пристраивается к нему.

— Куда?— растерянно кричит Бородуля.

— Приказано от конюшни!— на бегу отвечает Загребайло.

— Назад!

— Что назад?

— Бегом назад!.. Один здесь, двое там!.

— Почему мы назад?— не соглашается Загребайло.

— Я говорю назад!—голос у Бородули срывается.

Загребайло и Назаров бегут назад...

Вконец измученный Бородуля доложил командиру отделения:

— Товарищ сержант, ваше приказание выполнено!

— Молодец, Бородуля,— похвалил Назаров.— А сейчас идите к старшине Пологалову, у него инвентаризация. Поможете.

— А зачем?— спросил Бородуля, но увидел рядом новобранцев и неожиданно покраснел,— Есть! —торопливо поправился он.

Снега в эту зиму почти не было. Один или два раза он выпадал и тут же таял.

Молодые солдаты постепенно втягивались в службу. Бородуля теперь ходил старшим пограничного наряда. Бегалин стал командиром отделения. Сержанта Назарова перевели на соседнюю заставу старшиной.

В день Советской Армии застава, как обычно, выстроилась на боевой расчет. Пограничники заметили на погонах Пулатова третью звездочку. А когда к застывшим по команде «смирно» пограничникам подошел начальник заставы, все увидели на нем майорские погоны. Весь он как-то подобрался, помолодел. Необычно торжественно звучали его слова:

— Застава, слушай боевой расчет!..

Вечером офицеры собрались у Ярцева. Лариса приготовила праздничный ужин.

Людмила, как и в день своего приезда на заставу, сидела на диване. Александра Ивановна опекала ее, по праву старшей советуя, что можно есть, а от чего следует воздержаться: Людмила ждала ребенка.

Когда на столе появился чай, в комнату вошел начальник КПП. Его приветствовали шумно.

— Поздравляю, товарищ майор! — сказал Мансуров.

— К столу, к столу,— ответил Ярцев.— Иначе поздравления не принимаю.

Лариса уже подвигала Мансурову пирог.

— Так ведь я сыт.

— Отставить разговоры! — пошутил Ярцев.

Мансуров засмеялся и отодвинул стул.

— Вот теперь здравствуй,— улыбнулся Ярцев.— Спасибо за поздравление... А как поживает Максим Максимович?..

Женщины говорили о своем. Людмила сказала, что недавно получила письмо от сестры скучно ей одной, вот и хочет сюда приехать. Только ведь не продавать дом, и потом что она здесь будет делать?

— Она же культмассовик,— вмешался Мансуров.— Значит найдет работу. В райцентре-то видали, какую махину отгрохали?

— Это ты о доме культуры? — спросил Пулатов.

— Конечно.

— А как же быть с домом?— оживилась Людмила. Видно, ей очень хотелось, чтобы приехала сестра.

Снова ответил Мансуров:

— Можно сдать его на время хорошим людям, все оформив по закону.

— Правильно,— поддержал Ярцев.

— Но вы забыли, что у Елены — муж,— сказала Людмила и виновато взглянула на Мансурова.

Александра Ивановна вспылила:

— Какой это муж, если бросил жену через неделю после замужества и уехал черт знает куда и черт знает на сколько!

— Он — моряк,— заступилась за Горского Людмила.

— А если и он переедет сюда? — спросила Лариса, подливая чай Мансурову.

— Он — моряк,— повторила Людмила.— Что ему здесь делать?

— Это правда,— согласилась Лариса.

Людмила вздохнула.

Пулатов молчал, уставившись в свой стакан. Он не прочь был пригласить Елену сюда. Людмила подружилась с женами его товарищей, но сестра есть сестра.

Неожиданно стекла вздрогнули от густого пароходного баса.

— Я пошел,— сразу поднялся Мансуров. Его не задерживали: причаливала «Медуза».

Максим Максимович встретил пограничников на мостике. Начальник КПП не спеша поднялся по трапу и, как обычно, представился капитану. Опять Максим Максимович пригласил его в свою каюту.

Мансуров задернул шторку на иллюминаторе и ждал, когда старый капитан положит перед ним на откидной столик судовые документы и паспорта.

На этот раз Максим Максимович показался Мансурову особенно усталым: глаза у него покраснели от частой бессонницы, морщины стали глубже, и трубка, приклеившаяся к нижней губе, сегодня не стреляла искрами.

«Конечно, ему пора на покой,— подумал Мансуров и вспомнил разговор на заставе.— А что если воспользоваться этим, предложить старику перебраться ко мне?».

Впервые Мансуров торопливо проверил документы, и Максим Максимович, запирая их в сейф, насторожился. Они никогда ничего не скрывали друг от друга. Но и никогда ни о чем друг друга не спрашивали.

Максим Максимович позвонил, попросил юнгу принести чай.

— Спасибо, я не хочу,— необычно мягко сказал Мансуров.

— Зато я хочу,— глухо ответил Максим Максимович, выбивая трубку.

— Так, может быть, поужинаем у меня?— осторожно предложил Мансуров, оттягивая неприятное объяснение.

Юнга принес чайник. Максим Максимович кивком поблагодарил его и отпустил. Достал стакан в серебряном подстаканнике. Пристально посмотрел на Мансурова.

— Хорошо,— решился Мансуров и вздохнул:— Я скажу... Есть у меня друг—Акобир Пулатов...

Старый капитан отлично знал Пулатова.

— У Акобира — молодая жена...

Мансуров потянулся к чайнику и наполнил стакан. Максим Максимович продолжал оставаться безучастным.

— Она — в положении...

Максим Максимович провел пожелтевшими от никотина пальцами по седым, отвислым усам и снова ничего не ответил.

— Есть у Людмилы сестра. Она хочет приехать сюда... По-моему, это правильно. Особенно, если учесть, что Людмила в положении... Но у Елены — муж. Он — моряк...— Мансуров, наконец, встретился с взглядом Максима Максимовича.— Что ему здесь делать?

Старый капитан устало прислонился к деревянной обшивке каюты. Трубка у него так и осталась ненабитой. Не мигая, он долго смотрел в потолок. Мансуров видел, как ему тяжело, и уже хотел сказать: забудем об этом разговоре, отец. Но Максим Максимович промолвил:

— Ты прав, сынок. Мне давно пора на берег. Вот так и ответь своему другу... Освобождается, мол, капитанское место.— Бледность покрыла его щеки.— Только ты дай мне слово, что все равно сам... всегда сам, слышишь, будешь встречать «Медузу».

На палубе пробили склянки.

Максим Максимович отвернулся и непослушными пальцами стал набивать трубку.

Как обычно, «Медуза» шла вверх по течению с полными трюмами. Посадка у нее была низкая и, казалось, лихо вращающиеся колеса достают дно. Баржи, словно держась за руки, старались не отставать от буксира.

Задняя, трюмная, баржа — утлая, с облезлыми бортами, доживала свой век. Она то и дело черпала воду. Наоборот, передняя плыла, как лебедь, уверенно и красиво, сверкая новой краской. Эта баржа была выше «Медузы». Издали можно было подумать, что буксирный пароход забрался в середину каравана.

День заметно прибавился. Рассвет наступал рано, и солнце, едва показавшись на горизонте, начинало припекать.

«Медуза» спешила, отфыркивалась, окутывалась дымом. Первый раз на ее мостике стоял новый капитан. Он вглядывался в однообразные, поросшие камышом берега.

Штурман понимал: сменить морскую ширь на эту, с позволения сказать, канаву — дело нешуточное. Рассказывали, что капитан безумно любит свою жену, и это она заставила его перебраться почти на сушу. Видно, не слишком хороший моряк новый капитан, если женщина для него дороже моря, думал штурман.

«Медуза» приближалась к Реги-равону, где капитана, наверно, встретит жена. Может быть о ней он сейчас думает...