— Для чего встреча? — спросил Шилов.

— Чтобы получить указания. Ведь у меня нет рации.

— А как вы должны были сообщить о благополучном переходе границы?

— Разрешите закурить? — попросил задержанный.

— Пожалуйста,— Шилов показал на портсигар.

Абдусаломов не сразу прикурил: ломались спички.

— Я должен был отправить телеграмму,— ответил он, разминая папиросу и снова чиркая спичкой. На этот раз ему удалось прикурить

— Куда? — спросил подполковник.

Абдусаломов назвал один из городов-курортов.

— По какому адресу?

Абдусаломов ответил.

— Кому?

— Степану Васильеву.

— Какого содержания?

— «Возможно приеду».

— Всё?

Абдусаломов кивнул и сбил пепел.

— Подпись?

— «Ходжиев».

— Пожалуйста, продолжайте.

— Я не знаю, о чем еще рассказать.

Шилов помог:

— Чтобы встретиться с кем-то в Ташкенте, надо было предупреждать?

— Да. За неделю. Не позже.

— Каким образом?

— Телеграммой. По тому же адресу.

— Что написать?

— Одно слово: «приеду». Подпись — «Ходжиев».

— Вам ответят?

— Нет.

— И на первую телеграмму не ответят?

— Нет. Связь односторонняя. До встречи в Ташкенте давать о себе знать могу только я. Да, и вот еще что. Сообщить о себе в первый раз я должен был на десятый день после перехода границы...

Солнце прорвалось сквозь марлевые занавески, и в комнате стало душно. Несмотря на то, что было начало десятого, термометр показывал уже сорок градусов.

— Кто до вас перешел границу? — спросил из своего угла полковник Заозерный.

Абдусаломов прижал папиросу к пепельнице.

— Я не знаю.

— Говорите правду, Абдусаломов,— посоветовал Шилов,—В вашем положении нужно говорить только правду.

— Не знаю,— убежденно повторил Абдусаломов.

— А ваш друг... Кулиев?

Жалкая улыбка скривила губы задержанного.

— Действительно, я ведь вам еще не всё рассказал... Мой друг Кулиев.— Он потянулся к графину с водой.— Вначале мы вместе учились в разведшколе.

— Где? — уточнил Шилов.

Абдусаломов сделал несколько глотков и поставил стакан рядом с собой.

— Под Вашингтоном, На ферме мы были вдвоем, если не считать инструкторов из офицеров «Джи-ту»[20]и «Си-Ай-Си», да собак, спущенных с цепи.

Он содрогнулся, вспоминая, и опять стал недоговаривать слова:

— Стреляли... Вот так. В живот!.. Чтобы враг, умирая, мучился... В живот. Как ту, ощенивш... суку, которую меня застави... убить. В живот. Она выла и корчилась, А я смотрел... Нас учили забыть о жалости...

Они изучали фотодело и топографию. Оружие и тайнопись. Историю разведки. Систему охраны государственной границы СССР. Проходили специальные занятия по практике наблюдения за военными объектами и добыванию документов.

Абдусаломов допил воду в стакане и опять потянулся к графину.

Заозерный неспеша пересек комнату и подсел к Шилову.

Абдусаломов вопросительно взглянул на полковника:

— Вы спрашивали о Кулиеве?.. Однажды мы были в Нью-Йорке... Есть такое здание — «Эмпайр стэйт билдинг». Пятое авеню, между Тридцать третьей и Тридцать четвертой улицами. Скоростной лифт. Помню ощуще... как на самолете. Высота триста восемьдесят метров. Тысяча девятьсот три ступеньки...

— Помните? — спросил Шилов.

— Развивали память,— сказал задержанный.— Мы не считали ступеньки. Но нас всё заставляли запоминать и говорили: это вам не Советская Россия... Ездили в кабриолете «Импала_»[21]_... Пили до тошноты... Точно окунулись в омут. И вдруг...

Голова у него стала дергаться.

— Вдруг нас отвозят на Третье авеню, туда, где его пересекает Четырнадцатая улица. Вы знаете, что это за место?.. Там проживают русские эмигранты... А потом с пьяной компанией ворвались в какую-то квартиру и там встретили девушку. Она играла на пианино. Нам с Кулиевым показалось, что она из другого мира — такая чистая. Даже хмель прошел... Она испуганно смотрела на нас. А Кулиев вдруг подошел к пианино и заиграл. Он говорил, что до войны учился в консерватории, но я как-то этому раньше не верил.

«С такими руками только на пианино играть!» — вспомнил Заозерный. Значит Шарапов выловил труп Кулиева. Но почему Кулиев так поспешно принял яд? Полковник ждал, что дальнейший рассказ Абдусаломова прольет на это свет, и не ошибся.

Задержанный находился в таком состоянии, что ему необходимо было высказаться до конца. Теперь офицеры верили, что он говорит правду: его истосковавшееся по родине, истерзанное сердце, в котором долгие годы пытались заглушить всё человеческое, вдруг воспрянуло к жизни.

«Возможно не сразу, но этот человек обязательно бы явился с повинной»,— подумал Шилов. Задержание шпиона на границе ускорило развязку.

Шилов слушал, что говорит задержанный. Выслушать надо было всё, а уж потом вернуться к протоколу и всё тщательно взвесить, проанализировать.

Так что же с Кулиевым?

— Он играл превосходно и, когда закончил, сказал девушке:

«Это для вас»... В общем, командование разрешило Кулиеву бывать у нее. Вы понимаете: столько лет быть одному, скрывать чувства и вдруг встретить человека, который понимает тебя и любит... Нет, вам это трудно понять!..

Абдусаломов сдавил виски руками. Так он сидел некоторое время молча, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом снова заговорил:

— Ему сказали: если провалится с заданием — убьют ее и... ребенка. Единственный выход—яд.

Абдусаломов вскинул глаза на офицеров:

— Он примет яд, я знаю... А мне зачем? Теперь я дома и дышу родным воздухом! Понимаете?!. Мне сказали, что если в случае провала я не приму яд, меня расстреляете вы. Пусть вы! Только бы умереть человеком. Я не хочу больше такой жизни! Я хочу хоть умереть самим собой?.. На родной земле!..

— Успокойтесь,— Шилов придвинул задержанному графин с водой.

— Больше мне нечего сказать,— произнес Абдусаломов.— О Кулиеве я ничего не знаю. В последний раз я видел его на борту самолета. Это было три недели назад. Потом нас где-то высадили. Ночью... И увезли в разные стороны...

— Как хотите, товарищ лейтенант, а я буду обижаться! — вздыхал старшина Пологалов, помогая Пулатову сгружать вещи.—Ну, куда я вас определю, если мы тут затеяли ремонт и начали с вашей комнаты?

— Ничего, старшина, разберемся.

Попутный грузовик, доставивший Пулатовых на заставу, скрылся в густой пыли. Людмила закашлялась и отвернулась. Но пыль была всюду.

Людмила закрыла лицо руками, плотно стиснув пальцы. Горький запах песка, медленно оседавшего на землю, стал слабеть, и она осторожно опустила руки. Ее габардиновый плащ посерел. Она ударила по нему рукой и снова закашлялась.

— Привыкнете,— ободряюще произнес Пологалов. — Чемоданы — ко мне! — шепнул он дежурному.

Пулатов взял молодую жену под руку. Она молчала, должно быть, подавленная убогостью выжженной солнцем степи, и ему стало тревожно.

Чистый двор, окруженный глинобитными стенами. Побеленные приземистые постройки. Серая от пыли машина с цистерной, прижавшаяся к отстойнику. Деревянная вышка с часовым в широкополой шляпе...

В квартире старшины Пологалова было прохладно.

Лейтенант помог Людмиле снять плащ и усадил на кушетку.

— Вы тут устраивайтесь, как дома,— просто сказал Пологалов,— а мы организуем баньку и насчет завтрака сообразим.

Людмила устала: ей было все равно.

Пулатов спросил старшину:

— А мы тебе не помешаем?

— Нет,—сказал старшина и добавил тихо:— Пусть приляжет. Устала с дороги. Он покачал головой: — Ну, дела!..

Пулатов, узнав, что капитан Ярцев отдыхает, попросил его не будить. Старшина понимающе кивнул и вышел.