Подошел мотовоз, подцепил платформу и поволок на станцию.

Досмотровая группа между тем закончила свое дело.

Мансуров козырнул капитану. Максим Максимович помахал ему рукой и стал набивать трубку.

Ефремов спрыгнул с платформы, снял кепку и вытер вспотевшее лицо. Мансурову показалось, что он радуется уходу пограничников.

На мгновение Мансуров замешкался,— вряд ли он сам знал, что хотел делать,— но тут же взял себя в руки и зашагал дальше с независимым видом, чувствуя, однако, что Ефремов смотрит ему вслед.

На КПП Мансурову передали важное сообщение:

«Всем начальникам КПП. Похищен загранпаспорт, выданный на имя журналиста Басенюка Афанасия Петровича. Срок годности 5 мая 196... года. Человека с таким паспортом задержать. Обратить внимание на приметы, вписанные в паспорт: рост 1 метр 75 сантиметров, глаза — серые, волосы — каштановые».

Мансуров дважды прочел сообщение и, точно запомнив, запер в сейф. После этого он приказал дежурному вызвать к нему старших контролеров и позвонил на заставу. Надо было договориться с капитаном Ярцевым о совместных действиях.

К телефону подошел старшина Пологалов. Ярцев отдыхал. Мансуров знал: прошлая ночь была для него тяжелой, впрочем, как и все последние ночи, потому что заместитель начальника заставы лейтенант Пулатов уехал в отпуск.

— Не надо будить,— ответил он старшине. — Я позвоню позже. — И подумал о своем друге лейтенанте Пулатове.

Мансурову явно не хватало Пулатова, который был частым гостем в его холостяцкой квартире. Он поймал себя на мысли, что завидует Пулатову, безмятежно отдыхающему где-то далеко-далеко отсюда.

«И нет ему дела до выловленного утопленника, или какого-то Басенюка»,— подумал он.

Не знал начальник КПП, что у Пулатова свои заботы, и скоро эти заботы коснутся его...

Тучи стремительно убегали в сторону Желтых скал и дальше к Южногорску. Сейчас они, должно быть, щедро поливали меловые скалы и усеянные яркокрасными плодами кусты барбариса где-то в районе Нежнинского перевала.

Над мокрой платформой Старо-Нежнинского вокзала показалось чистое небо. Солнце побежало по Коммунистической улице, украшенной газонами, к так называемому «пятачку», где возле Курортного парка разместилась лучшая в городе гостиница.

Из магазина «Подарки» торопливо вышел молодой лейтенант. Солнечный луч ударил в глянцевую поверхность нахимовского козырька и, казалось, поджег зеленое сукно фуражки.

Лейтенант был высокий. Смуглое лицо его с резко очерченными линиями выдавало южанина. Он задержался на площади возле разукрашенного наподобие шахматной доски столбика с буквой «Т» и весело взглянул на светлую дорожку, которая, словно рассыпанная ртуть, плясала на мокром асфальте.

Шоколадного цвета «Волга» обдала лейтенанта брызгами. Он не стал ждать, когда она остановится, на ходу открыл дверцу и сел рядом с шофером.

Водитель спросил равнодушным голосом:

— Вам куда?

— Прямо, ака-джон[5], пожалуйста. И скорей.

— Можно скорей,— согласился водитель с видом человека, которому некуда спешить.

— Стойте, стойте!

— Ну, что там еще? — недовольно спросил лейтенант, высовываясь из окошка.

К «Волге» бежал мужчина в светлом плаще и синей велюровой шляпе.

— Возьмите меня с собой! — задыхаясь попросил он. — Честное слово, опаздываю.

— А вам куда? — не очень любезно спросил лейтенант.

— На вокзал!

— Садитесь.

Попутчик тоже, видимо, торопился. Он сверил свои золотые часы с часами-секундомером лейтенанта и сказал неизвестно в чей адрес:

— Безобразие! Четыре минуты осталось до поезда.

— В Южногорск? — спросил лейтенант, поворачиваясь к нему.

— Ну, да, в Южногорск. А мне ближе — в Чистые воды.

— Мне тоже в Чистые воды.

— У вас уже есть билет? — спросил человек в плаще.

— Нет.

— У меня тоже.

— Значит, не успеем,— сказал лейтенант.

Когда такси выехало на привокзальную площадь и стало огибать памятник павшим борцам революции, попутчик предложил лейтенанту:

— Вы расплачивайтесь за такси, а я побегу в кассу.

Он выпрыгнул на ходу, и лейтенант подивился его ловкости.

Бегло взглянув на счетчик, лейтенант протянул водителю деньги. Тот медленно полез в карман, чтобы дать сдачи.

В это время диктор объявил, что электричка на Южногорск прибывает на второй путь.

Лейтенант не стал дожидаться сдачи, махнул рукой и побежал.

Его новый знакомый уже стоял у входа на платформу, размахивая билетами.

Они перебежали на второй путь и едва вскочили в последний вагон, как электричка тронулась, быстро набирая скорость.

В вагоне было мало народу. Они сели у окна, один напротив другого.

— Познакомимся? — сказал лейтенант.

— С удовольствием,— ответил попутчик и снял шляпу. У него оказались густые, вьющиеся волосы.

Лейтенант представился:

— Пулатов.

— Капитан Горский,— охотно ответил попутчик.

— Вы — капитан? — удивился Пулатов. — А я смотрю на ваш габардиновый плащ и думаю...

Горский засмеялся:

— Правильно думаете. Я человек гражданский с головы до ног.

— Почему же тогда — капитан? — спросил Пулатов.

— Я — моряк,— ответил Горский и в свою очередь спросил:— Давно отдыхаете?

— Третью неделю.

— Что же один?

Пулатов смутился. А Горский вдруг наклонился к нему и зашептал:

— У меня, знаете, роман... Как вас зовут?

— Акобир.

— Меня — Анатолий... Так вот, значит, пью я как-то в центральном источнике и вдруг — фантасмагория! Стоит рядом фея, ну точно сошла с картинки. Она—к выходу. Я—за ней. Проходит второй ванный корпус, сельскохозяйственный институт. Останавливается возле этой, ну, как её...

— Беседки Грёз,— подсказал лейтенант.

— Правильно. А за беседкой Грёз — цветник. В цветнике — скамейка. С одной стороны скульптура...

— Девушка с целебной водой в кувшине,— решил блеснуть своей осведомленностью лейтенант.

— Правильно. А с другой стороны—тигр, приготовившийся к прыжку.

— На камнях,— добавил Пулатов.

— На камнях! — страшным шопотом повторил Горский и опять засмеялся: — Одним словом, на этой самой скамейке мы с ней и познакомились.

— Вступление романтичное,— пошутил лейтенант.

— Слушайте дальше,— не обратил внимания на его замечание Горский. — Я, конечно, декламирую: «О, Желтые скалы, приветствую вас! Вы взлелеяли детство мое, вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе». И спрашиваю: «Ну, как, нравится?» Она смотрит на меня с любопытством: «Это вы сами сочинили?» «Конечно, отвечаю, сам». «Замечательно,—говорит она. — Ну-ка, сочините еще что-нибудь». Я говорю и говорю. А выше, знаете, с той площадки, где открывается вид на скалы, на нас смотрят тысячи глаз. И все, конечно, завидуют мне. Я это знаю. Я чувствую, что произвел на нее впечатление. И вдруг, когда я уже совсем был уверен в успехе, она показала на этих зевак и равнодушно сказала: «Вспомнилось: «На крутой скале, где построен павильон, называемый Эоловой арфой, торчали любители видов и наводили телескоп на Эльбрус». Она помолчала и добавила: «Это случайно не вы сочинили?». Я понял, что разоблачен, и что она не хуже меня знает Лермонтова. А ведь я нарочно заменил «Синие горы Кавказа» на наши Желтые скалы. Она собралась идти и не позволила мне себя провожать. Я взмолился: «Где вас можно найти?» «Это не обязательно»,— сказала она. «Почему?» — спросил я.— Горский виновато посмотрел на лейтенанта: — Глупо спросил, правда? Она ответила: «Потому, что вы не герой нашего времени»...

Он перебрался на сидение к лейтенанту и счастливо заметил:

— А потом я ее нашел. И сейчас мы должны встретиться.

Горский достал из кармана черную коробочку. Приоткрыл. На атласной подушечке лежала брошь с красным камнем, точно такая же, какую полчаса назад купил в магазине подарков лейтенант Пулатов. Он даже подумал, что это та же самая брошь и сунул руку в карман Но заветная коробочка лежала на месте.