Потом у него затекли ноги. Он расправил  их, и сразу зашуршали камыши, словно повеяло ветром.

К Бородуле подполз старший наряда.

— Лежи тихо. Слушай.

— Что слушать?

— Ночь слушай. И не шевелись. Ясно?

— Ясно.

— Тише говори.

— Я тихо.

— Не забудь: если кто-нибудь пойдет от границы — я пропускаю, а ты подаешь опознавательный знак. Если пойдет с тыла — пропускаешь ты и не допускаешь безнаказанного отхода. Ясно?

— Ясно.

Назаров отполз. Бородуля знал, что он где-то тут, рядом, но чувствовал себя неуверенно. Надо было взять себя в руки. Что он — трус, в самом деле? Подумаешь, звезды... Ну, звезды, как звезды. Вот сейчас поднимет голову и увидит Большую Медведицу. Семизвездный ковш. Это всё, что он знал по астрономии. Большую Медведицу он часто наблюдал дома, когда отправлялся с ребятами в ночное.

Он увидел над собой звездное небо — огненное, громадное, но сколько ни всматривался, не мог различить Большую Медведицу. Все звезды были незнакомые. И чем больше вглядывался в них Бородуля, тем страшнее ему становилось. На самом деле: куда девалась Большая Медведица?

Бородуля прижался к земле и закрыл глаза.

Не думать о звездах... Не думать о звездах... Вообще ни о чем не думать !..

Так он лежал долго. И вдруг на какое-то мгновение сознание отключилось. Бородуля словно провалился куда-то. А на него шла

Большая Медведица.

Он испуганно вскинул веки. Определенно на него кто-то шел.

Небо стреляло звездами и прижимало к земле. Хотелось отползти подальше в камыши и спрятаться. Ноги налились свинцом, не слушались. Тогда он снова закрыл глаза и сдавил голову руками.

— Рядовой Бородуля!

Что происходит?!

— Бородуля, встать!

— Стой, кто идет?!— отчаянно крикнул он и щелкнул затвором.

Кто-то отвел дуло карабина в сторону.

— Этим не шутят.

Бородуля, наконец, увидел, что рядом стоит майор Серебренников. Это он отвел карабин в сторону.

Бородуля вскочил на ноги.

— Товарищ майор, товарищ майор!..— как в бреду бормотал он.

— Спал, Бородуля? — спросил майор, отпуская карабин.—Поставь на предохранитель.

— Он испугался...

Это говорил Назаров.

Старшина Пологалов молчал.

Бородуля вдруг понял всю нелепость своего положения и похолодел.

— Я не испугался.

— Так что же? — тихо спросил майор.

— Я за... маза... скировался,— голос у Бородули дрожал.

— ЧП,— вздохнул старшина.

— На заставе разберемся,— медленно произнес Серебренников.

Вскоре подошел наряд соседей, и майор узнал полковника Заозерного.

Серебренников доложил, что наряды несут службу бдительно, кроме одного.

Полковник слушал хмуро, и Серебренников представил себе, как пульсирует бугорок над его бровью.

— Бородуля — трудный солдат,— сказал Серебренников,— но я уверен: сегодняшний случай послужит ему уроком.

— Возможно,— согласился Заозерный.—Но за него отвечаете вы лично.

— Есть!

— У вас всё?

— Как вам сказать...— Разговаривали по-прежнему шопотом.— Меня капитан Ярцев беспокоит.

— Ярцев? В чем дело?

— Взвинченный он, недовольный.

— А как на заставе?

— На заставе порядок.

— Ярцев — лучший начальник.

— Я знаю.

— Может быть, его расстроило, что не перевели в штаб?

Серебренников пожал плечами:

— А, может быть, он устал?

Заозерный поморщился:

— Я бы давно прислал ему офицера, да замучили разные сборы. Что поделать, и в округе перебарщивают.— Он посмотрел на Серебренникова,— Вы — секретарь парткомиссии, вот и занялись бы этим. Через политотдел.

— А вы? — вопросом на вопрос ответил Серебренников.

Заозерный махнул рукой:

— Мне некогда. На плечах — граница.

Он помолчал.

— Ярцев — удивительно... Вот уж за кого я был совершенно спокоен... Разберитесь, Владимир Михайлович.

— Попробую,— ответил Серебренников.

В комнате было душно. Затянутые марлей окна почти не пропускали воздуха. Но москиты пробивались сквозь густую сетку, жалили и ускользали из-под пальцев.

Лариса—жена Ярцева—сидела возле детских кроваток, отгоняла москитов.

Ярцеву не спалось. Он лежал с открытыми глазами. Думал. Заместителя нет, а одному все-таки трудно работать. Устал и едва сдерживает раздражение. А тут еще это письмо от друга.

Так, может быть, придти в политотдел, к Тому же майору Серебренникову, и сказать:

«Товарищ секретарь партийной комиссии, я — коммунист Ярцев — считаю, что со мной поступают неправильно...»

— Пора, Коленька, вставай!

Ему не хотелось отвечать.

— Коля, ты слышишь?

Лариса подошла к мужу и, увидев, что он лежит с открытыми глазами, спросила озабоченно:

— Ты заболел?

Он отвел ее руку. Встал. Посмотрел на часы. Через пятнадцать минут нужно было высылать на границу очередной наряд.

— Ты обязательно ложись,—сказал он ей.— Так ведь можно известись.

Во сне заворочался Славик.

— Видишь? — ответила она тихо.— Как же я лягу?—и на цыпочках подошла к сыну.

В дверь постучал дежурный.

— Иду! — сказал капитан, поправляя портупею.

Он проинструктировал наряд и остался в канцелярии. Скоро должен был вернуться с границы майор Серебренников. Ложиться не стоило.

Освещенная слабым светом, длинная, узкая комната показалась чужой и неуютной.

«А ведь недавно мне здесь нравилось! — подумал Ярцев.— Сейчас вернется Серебренников, и я с ним поговорю,— решил он, склоняясь над шифрованной картой.— Нет, лучше поговорю после».

Он знал наизусть, где сейчас пограничные наряды и был уверен, что участок перекрыт полностью. Однако не мешало еще раз проверить. Будет спокойней...

«Надо поговорить с майором сейчас. Зачем откладывать? — И вдруг рассердился на себя.— А не попахивает ли это карьеризмом, товарищ Ярцев? — Он вздохнул:—Ну, какой же это карьеризм, если сами предлагают!..— и махнул рукой: — Черт знает что!..».

Он ждал Серебренникова.

Майор вошел недовольный.

Старшина Пологалов тоже был подавлен, теребил пуговицу.

— Что случилось? — спросил Ярцев.

— ЧП! — объяснил старшина.

Ярцев насторожился.

— Сон на границе,— сказал Серебренников.

«Опять ЧП!» — расстроился Ярцев и произнес резко:

— Конечно, это только у политработников биография без сучка и задоринки. А у наше го брата, простых смертных, обязательно что нибудь случается.

— Вы устали, капитан,— миролюбиво за метил Серебренников.

— Нет,— упрямо возразил Ярцев.

— Разрешите быть свободным? — спросил Пологалов, чувствуя, что в данный момент ему лучше удалиться.

— Пожалуйста,— ответил майор и, когда остался вдвоем с Ярцевым, повторил убежденно:

— Вы устали, Николай Павлович, и говорите не то, что думаете.

Ярцев отвернулся к столу, и снова в глаза бросилось злополучное письмо. Он с досадой взял его и хотел порвать, но вместо этого протянул Серебренникову:

— Пишет друг, комендант участка... А ведь мы вместе кончали училище!.. «Как ты?» — спрашивает? — Ярцев осекся. Не так он хотел разговаривать с Серебренниковым.

«Значит, я ошибся,— подумал майор.— Ярцеву надоела застава»,— но убежденности не почувствовал.

Кто будет спорить, что судьба границы решается на заставе?

Никто!

Застава — самое важное звено в пограничной службе. Значит, это звено должно быть укреплено надежными опытными кадрами.

Вот почему Серебренников не разделял мнения тех, кто во что бы то ни стало хотел перевести Ярцева на штабную работу.

У каждого свой талант. Ярцев — прирожденный начальник заставы. Пусть себе служит здесь и нечего смущать его всякими обещаниями.

Серебренников был близок к истине. Он словно подслушал, о чем размышлял капитан.

А Ярцев переживал:

«Ну, почему, почему все только обещают мне и ничего не делают?» — это была упрямая, горькая мысль. Она сверлила и сверлила мозг, лишая покоя.