Но нет, Горский думал не о ней. Он вспоминал бюргерскую ферму под Мюнхеном, стремительную карьеру отца при нацистах и секретную школу, с которой связывал свои мечты о будущем.

В октябре тысяча девятьсот сорок четвертого года, когда положение на Восточном фронте стало угрожающим, Ганса вызвал к себе начальник школы.

— Пришло твое время, мой мальчик,— сказал он торжественно, указывая на портрет Гитлера.— Наш фюрер верит тебе. И мы еще возьмем реванш у России!

С этого дня Ганс Траубе стал Анатолием Горским...

Он знал, что Горский был его сверстником— русским солдатом — и на Карельском перешейке попал в плен.

На допросе Горский рассказал, что воспитывался в детском доме, из родственников никого не имеет. Детский дом, находившийся на старой финской границе, разрушен прямым попаданием фугаски. Часть, в которой служил Горский, попала в окружение и была почти полностью уничтожена.

На вопросы, касавшиеся военной тайны, Анатолий Горский отвечать отказался, да его особенно и не пытали. Выстрелили в спину и еще живого засыпали землей.

Был тщательно разработан план перехода Траубе-Горского через линию фронта, установлены явки. До окончания войны Ганс Траубе должен был храбро сражаться за русских, но обязательно остаться жить. И он выжил!..

Капитан третьего ранга Павлов, которого Горский-Траубе под артиллерийским обстрелом вынес с поля боя, по сути дела усыновил молодого солдата. С тех пор они не расставались.

Когда гитлеровская Германия капитулировала, Горский получил задание затаиться. Предложение вернувшегося к своей гражданской профессии капитана Павлова оказалось как нельзя кстати. Горский стал моряком и отправился на рыбные промыслы в районе Атлантики. Спустя год он уже плавал помощником капитана и постепенно привык к своему новому положению.

Но время от времени на Горского находила тоска: разве для того он воспитывался в секретной школе, чтобы бороздить океаны и радоваться улову советских моряков? Разве для того он отказался от личной жизни и покинул отечество?

Изредка он узнавал, что о нем помнят: вдруг останавливал незнакомый моряк и, после обмена паролем, вручал деньги. А то приходили до востребования письма от какой-то Анюты. Это тоже был пароль.

Наконец «Анюта» пригласила его к себе. Они встретились в вагоне скорого поезда Ленинград — Москва. С тех пор Горский стал работать на американскую разведку.

После провала Сикуры Горскому поручили сообщить Василию Васильевичу, что он становится резидентом. Дамский мастер воспринял это как должное. О Сикуре он ничего не знал.

Через несколько месяцев «Горский вновь появился на курортах, готовый действовать. Много лет прожил он в Советском Союзе, но образ жизни советских людей оставался ему чуждым. Он играл с тех пор, как вступил на советскую землю, и не принимал всерьез всего, что происходило вокруг него.

Новое задание сделало его мужем интересной женщины. Совет Василия Васильевича пошел впрок. Капитан траулера поверил Горскому и помог устроиться в речное пароходство. Граница... Ну и что, если граница? Он, капитан Павлов, ручается за Анатолия Горского, как за самого себя.

Павлов тоже когда-то любил. Море разлучило его с любимой. Бросить море у него не хватило духа, а девушка вышла замуж за другого. Много позже Павлов женился и понял, что не море было причиной его размолвки с любимой. Однако не забывал своего первого чувства и решил: пусть юноша, у которого война украла самые хорошие годы, будет счастливей.

...Река свернула. Камыши отступили, и впереди показался Реги-равон.

Вначале Горский увидел наблюдательную вышку с красным флагом и белые заставские постройки. Потом, словно на ладони, предстал весь поселок с глинобитными кибитками и так называемым новым центром.

От семафора убегал поезд. Мотовоз уже скрылся за барханами.

Другой мотовоз маневрировал возле нефтебазы, по-хозяйски расставляя цистерны под сливными кранами.

«Медуза» дала знать о своем приближении длинным, осипшим гудком.

Буксирные пароходы у пристани приветствовали ее отрывисто. Один из них распускал пары. Вероятно, дожидался «Медузу» и сейчас спустится по реке.

На вышке Горский заметил пограничника. Он смотрел куда-то мимо «Медузы». Горский тоже посмотрел в эту сторону и увидел пограничный катер. Круто развернувшись, катер пристраивался к «Медузе» с правого борта.

«Медуза» осторожно прижалась к деревянному настилу причала.

Пристань ожила. С металлическим скрежетом задрал стрелу башенный кран. К самому берегу подобрался автопогрузчик. Хилый водитель, муж заведующей гостиницы, где остановилась Елена, высунулся из кабины и кому-то махал рукой. На Ефремова у Горского были свои виды: он уже знал, что водитель автопогрузчика несколько лет провел в концентрационных лагерях.

Ефремов махал пограничникам.

«С контрольного пункта!» — безошибочно определил Горский.

Наряд возглавлял старший лейтенант Мансуров. Рядом с ним капитан «Медузы» различил две женские фигурки. Конечно, это Людмила и Елена. Горский тоже помахал рукой— сразу всем — и велел спустить трап.

Первый раз на судне, которым командовал Горский, должен был производиться таможенный досмотр, и Горский гадал, как будет проходить эта церемония.

Буксир причалил степенно, застопорил машины.

Мансуров постарался скрыть волнение, с которым на этот раз вступал на борт «Медузы». Как требовала инструкция, он представился капитану.

Горский в свою очередь доложил Мансурову и протянул руку,

Начальник КПП ответил на рукопожатие и попросил предъявить судовые документы.

— Прошу, — любезно ответил Горский, приглашая Мансурова в свою каюту.— Правда, здесь очень тесно,— сказал он, не зная куда посадить офицера-пограничника, — ну, да уж как-нибудь. Мансуров обратил внимание, что капитанская койка заправлена уже не желтым байковым одеялом — обычным спутником Максима Максимовича, а нарядным покрывалом.

— Прошу предъявить документы,— повторил Мансуров.

— Пожалуйста.

Горский повернул ключ в скважине и откинул тяжелую крышку сейфа.

— Вы, может быть, присядете на койку,— сказал он.— Так будет удобней.

— Спасибо,— ответил Мансуров, продолжая стоять.

«Проверяй, проверяй»,— усмехнулся про себя Горский и с независимым видом стал подавать Мансурову паспорта.

— Судовую роль,— напомнил начальник КПП.

— Ах, да, пожалуйста,— спохватился Горский. Но когда Мансуров стал сличать данные паспортов с судовой ролью, не выдержал:

— Вы всегда так тщательно проверяете документы?

— Всегда, — ответил Мансуров, как показалось Горскому, неохотно. Он понял, что вопрос был неуместным и решил загладить свою ошибку:

— А знаете, я вам очень обязан... «Медуза», разумеется, не траулер, но, честное слово, работать здесь интересно и, главное, все мы вместе... Я и Елена, и Людмила со своим лейтенантом.

— Меня не за что благодарить,— сухо ответил Мансуров. Но Горский знал, почему Максим Максимович расстался с «Медузой».

Когда оформление было закончено, Горский, сопровождая Мансурова, спустился на берег. Он, не стесняясь посторонних людей, обнял Елену и нежно прикоснулся губами к щеке Людмилы.

 Мансуров козырнул и отвернулся. С автопогрузчика ему усиленно кивал Ефремов. Начальник КПП не ответил. Он чувствовал неудовлетворенность. Может быть потому, что на «Медузе» новый капитан, и это он, Мансуров, «списал» Максима Максимовича на берег? А, может быть, потому, что всегда испытывал неприязнь к водителю автопогрузчика?..

Мансуров посмотрел в ту сторону, где стояли сестры и Горский.

«Почему,— подумал он с раздражением,— мне сегодня снилось, что я никак не мог различить, какая из сестер Елена?»

Младшие контролеры покинули баржи и доложили начальнику КПП, что все в порядке.