Обвиняемый назвался мистером Арчибальдом Куинси из Харкорт-Билдингс, Темпл.

Нет. Джентльмен не выразил желания освободиться под залог и предпочел провести ночь в камере. Поскольку у нас допустима некоторая свобода действий, мы постарались обеспечить ему приемлемые удобства.

Да. Дама.

Нет. О джентльмене, который нарвался на неприятности в Эрлс-Корте. Фамилии она не упоминала.

Я показал ей протокол. Она поблагодарила и ушла.

Не могу сказать. Скажу только, что в девять пятнадцать утра в пятницу залог внесли — после соответствующих вопросов его приняли от Джулиуса Эддисона Таппа из прачечной «Саннибрук» в Туикенеме.

Это не наше дело.

Я сам проследил, чтобы обвиняемому в половине восьмого принесли чашку чаю и маленький тост. В одиннадцатом часу обвиняемого вверили заботам мистера Таппа».

Старший офицер Уэйд признал, что в некоторых случаях обвиняемые во избежание неприятностей называются чужими именами, но отказался обсуждать эту тему.

Старший офицер Уэйд выразил сожаление, что не может уделить нашему уполномоченному больше времени, и прибавил, что скорее всего узнает ту даму, если вновь увидит ее.

У старшего офицера Уэйда нет соответствующего опыта, чтобы выносить подобные суждения, однако он считает, что эта дама весьма разумна и производит на редкость приятное впечатление.

От мистера Джулиуса Таппа из прачечной «Саннибрук» в Туикенеме, к которому затем обратился наш уполномоченный, мы так и не сумели добиться помощи: на все вопросы он отвечал заученным «не положено».

К счастью, по пути через сушильню наш уполномоченный сумел коротко побеседовать с миссис Тапп.

Миссис Тапп помнит, как утром в пятницу, двадцать восьмого, открыла дверь молочнице и тогда же впустила в дом молодую даму. Миссис Тапп запомнилось, что дама говорила сиплым голосом, с приятным смехом объяснив, что простыла, всю ночь блуждая по Хэм-Коммон, куда накануне вечером ее по ошибке направил какой-то болван-носильщик. А тревожить всю округу и будить людей в два часа ночи ей совсем не хотелось, что, по мнению миссис Тапп, было весьма разумно.

Миссис Тапп говорит, что дама держалась очень приятно, но вид, естественно, имела усталый. Дама спросила мистера Таппа, объяснила, что у его друга неприятности, и миссис Тапп, выслушав ее, ничуть не удивилась: потому-то сама она и не якшается с социалистами и тому подобными. Выслушав известие, мистер Тапп поспешно оделся и спустился, они с дамой покинули дом вместе. На вопрос жены о том, как фамилия друга, мистер Тапп на бегу объяснил, что миссис Тапп его не знает — это некий мистер Куинс, а может, и Куинси.

Миссис Тапп известно, что мистер Пэрабл социалист; она считает, что рыбак рыбака видит издалека. Но мистер Пэрабл уже много лет ее клиент, не доставляющий ей никаких забот… Поскольку в этот момент появился мистер Тапп, наш уполномоченный поблагодарил миссис Тапп за ценные сведения и удалился.

Мистер Хорас Кондор-младший, согласившийся пообедать с нашим уполномоченным в ресторане «Холборн», поначалу был не расположен к содействию, но в конце концов предоставил следующие сведения:

«Трудно сказать, как я отношусь к мистеру Арчибальду Куинси из Харкорт-Билдингс, Темпл. В его отношении ко мне я тоже не уверен. Бывают дни, когда мы общаемся как друзья, а порой он ведет себя со мной грубо и бесцеремонно, как с конторским мальчишкой-посыльным.

В пятницу, двадцать восьмого, утром я не явился в Харкорт-Билдингс в назначенный час, зная, что мистера Куинси самого там не будет: на десять часов он договорился с мистером Пэраблом об интервью для «Дейли кроникл». Я предвидел, что он опоздает на полчаса, — он явился в четверть двенадцатого.

На меня он не обратил внимания. Минут десять, а может, и меньше, он вышагивал туда-сюда по комнате, ругался, злился, пинал мебель. Стол из грецкого ореха он оттолкнул так, что тот ударил меня по ногам, и я воспользовался этим случаем, чтобы пожелать мистеру Куинси доброго утра. Он как будто опомнился.

— Как прошло интервью? — спрашиваю я. — Узнали что-нибудь любопытное?

— Да, — отвечает он, — еще какое. Определенно любопытное.

И держится изо всех сил, понимаете ли, нарочно цедит слова чуть ли не по буквам.

— Знаете, где он провел прошлый вечер? — спрашивает он.

— Знаю. В Кэкстон-Холле, верно? На собрании по случаю освобождения мисс Клебб.

Он наклоняется над столом так, что его лицо оказывается на расстоянии всего нескольких дюймов от моего.

— Даю вам еще одну попытку.

Но я не собирался гадать. Он двинул меня ореховым столом — я разозлился.

— Может, обойдемся без игр? — спрашиваю я. — Да еще в такую рань?

— В Эрлс-Корте он был! Танцевал танго с дамочкой, которую подцепил в Сент-Джеймс-парке.

— Ну и что? — отзываюсь я. — Не так уж часто он развлекается.

Мне казалось, что сказанное лучше не воспринимать всерьез.

Мое замечание он пропустил мимо ушей.

— И тут на сцене появляется соперник, — продолжает он, — по моим сведениям — осел, каких мало. Они бросаются друг на друга с кулаками. Пэрабла замели, и он провел ночь за решеткой в полицейском участке на Уайн-стрит.

Похоже, я невольно усмехнулся.

— Смешно, да? — говорит он.

— Отчасти да, а что такого? Что с ним будет?

— Какая разница, что будет с ним? — парирует он. — Мне важнее, что станет со мной.

Я решил, что он не в себе.

— А вы тут при чем?

— Если старик Уотерспун будет в духе, — продолжает он, — а констебль до среды успеет очухаться, я отделаюсь сорока шиллингами и общественным порицанием. С другой стороны, — продолжает он, понемногу приходя в себя, — если у констебля вздуются шишки, а у старого Уотерспуна разыграется печень, мне грозит заключение сроком на месяц без всякой возможности замены штрафом. Конечно, если меня угораздит…

Обе двери он оставил открытыми, как мы обычно делали в дневное время, так как наши комнаты находятся под крышей. Тут вваливается мисс Дортон, секретарь мистера Пэрабла. Не видя меня, она падает на стул и взрывается рыданиями.

— Уехал! — выпаливает она. — Забрал кухарку и уехал.

— Уехал! — повторяет шеф. — Куда?

— В свой коттедж в Фингесте, — сквозь всхлипы выговаривает она. — Мисс Булстрод зашла сразу после вашего ухода. Он сказал, что хочет сбежать ото всех подальше и хоть несколько дней провести спокойно. Сказал, что потом вернется и сам все уладит.

— Что уладит? — раздраженно переспрашивает шеф.

— Четырнадцать суток! — завывает мисс Дортон. — Для него это смерть.

— Но дело будет рассматриваться только в среду, — возражает шеф. — Откуда же взялось число четырнадцать?

— Мисс Булстрод виделась с судьей. Он говорит, за неспровоцированное нападение всегда дают четырнадцать суток.

— А его как раз спровоцировали! — возражает шеф. — Противник первым начал — сбил с него шляпу. Вот и пришлось защищаться.

— Она так и объяснила. И судья согласился, что это меняет дело. Но беда в том, — продолжает она, — что найти того, второго, мы не можем. А по доброй воле он, конечно, не явится в суд.

— Девица наверняка знает его, — осеняет шефа, — та самая, которую он подцепил в Сент-Джеймс-парке и повел на танцы. Наверное, это ее ухажер.

— Мы и ее найти не можем. Он не знает даже ее фамилию — говорит, забыл напрочь. Так вы согласны? — добавляет она.

— На что? — удивляется шеф.

— На четырнадцать суток.

— Вы же только что сказали, что он сам готов их отсидеть.

— Ему нельзя, — возражает она. — Скоро здесь будет мисс Булстрод. Вы только подумайте! Представьте себе заголовки в газетах! Вспомните о Фабианском обществе. О деле суфражисток. Нельзя допускать, чтобы он согласился!

— А как же я? — спрашивает шеф. — До меня никому нет дела?

— С вами ничего не сделается, — отмахивается она. — И потом, при вашем влиянии вы не попадете в газеты. А если выяснится, что виновен мистер Пэрабл, огласки никак не избежать.