Б. снова начинает волноваться, и на этот раз уж не на шутку.

— Увы! — уныло восклицает он. — Очевидно, нет ни малейшей возможности выбраться из этого заколдованного города. Нет ни одного поезда, который шел бы хоть в какое-нибудь определенное место. По-видимому, против нас составлен заговор, чтобы насильно удержать нас в Мюнхене… Вот увидишь, нас с тобой отсюда ни за что не выпустят… Так и застрянем здесь и никогда уж не увидим родной Англии!

Он готов заплакать. Я стараюсь утешить его разными соображениями, вроде следующего:

— Может быть, в Баварии такой обычай, чтобы предоставлять место назначения поездов на волю и усмотрение самих пассажиров, — говорю я. — Вероятно, железнодорожное начальство действует так: поймает какой-нибудь бродячий поезд в назначенное время его отхода, но не указывает, куда именно идти поезду, предоставляя решать это самим пассажирам сообразно с их нуждами и фантазией. Пассажиры нанимают поезд, как, например, нанимаются пароходы, баржи и тому подобные морские или речные приспособления, и катят себе, куда им вздумается. Если же окажется разногласие между самими пассажирами, т. е. одни пожелают прокатиться в Испанию, а другие — в Россию, то в этих случаях прибегают, вероятно, к жребию или решают по большинству голосов. Вообще стараются сделать так, чтобы…

Но Б. перебивает меня и с несвойственною ему сварливостью говорит, что он в эту минуту вовсе не расположен восхищаться моими остроумными соображениями и просит избавить его от них.

Я обижаюсь и умолкаю, а Б., после долгого ворчанья, закурив погасшую трубку, опять принимается за свое заколдованное расписание и снова погружается в бесконечный лабиринт цифр и мест.

Наконец он открывает еще один поезд, идущий в Гейдельберг, и, по всей видимости, вполне степенный и достойный всякого уважения. Упрекнуть этот образцовый поезд можно разве лишь в том, что он неизвестно откуда выходит.

Кажется, он попадает в Гейдельберг совершенно случайно и вдруг останавливается там. Можно с легкостью представить, какой переполох должно вызвать его внезапное появление на станции! Воображаю себе эту картину!

Местный жандарм со всех ног бросается к начальнику станции и запыхавшись докладывает ему:

— Виноват за беспокойство, господин начальник! Но на станцию заявился какой-то странный поезд, вроде, можно сказать, бродячего. Остановился здесь и дальше ни с места.

— А-а! — широко разинув рот, восклицает начальник. — Откуда же он пришел?

— В том-то и дело, что неизвестно… По-видимому, он и сам не знает.

— Да, это, действительно, очень странно! — соглашается начальник. — Гм!.. За все время моей долголетней службы первый такой случай… А что ему нужно здесь?

— Ничего не говорит, словно немой… вообще какой-то растерянный… Осмелюсь высказать вам, господин начальник, мне кажется, что этот поезд немного того…

И жандарм многозначительно тычет себя пальцем в лоб.

— Гм! — снова мычит начальник, задумчиво покручивая усы. — Самовольно убежал откуда-нибудь, негодяй… Гм! Надо будет задержать его здесь… запереть в депо, да так, чтобы он не мог удрать. О нем, вероятно, будут справляться. Вот тогда мы и узнаем, откуда он и что с ним сделать.

Пока я рисовал себе эту картину, мой неутомимый друг сделал новое открытие в том смысле, что нам для того, чтобы попасть из Мюнхена в Гейдельберг, сначала нужно ехать на Дармштадт, а потом оттуда в Гейдельберг. Это открытие вливает в Б. утраченную было им энергию, и он усиленно старается найти согласование между поездами Мюнхена в Дармштадт и из Дармштадта в Гейдельберг.

— Ну, теперь, слава аллаху, нашел! — радостно объявляет он мне. — Вот вполне подходящий поезд. Он выходит из Мюнхена в десять часов и приходит в Дармштадт в пять часов двадцать пять минут, а из Дармштадта в Гейдельберг есть поезд, отходящий в пять часов двадцать минут.

— Но как же мы успеем попасть на гейдельбергский поезд, когда мюнхенский приходит на пять минут позднее отхода гейдельбергского? — спрашиваю я. — Это нам тоже не подходит.

— Ах, да, и в самом деле, опять ничего не выходит! — сокрушенно вздыхает Б. — Вот если бы было наоборот, мы как раз могли бы успеть пересесть… или же если бы гейдельбергский поезд был случайно задержан на пять минут…

— Ну, с этими «если бы» нельзя считаться, — говорю я. — Брось ты эту комбинацию и отыскивай новую, более годную.

Б. выпивает стакан воды, закуривает новую трубку и в сотый раз углубляется в дебри расписания.

Оказывается, все поезда из Дармштадта уходят в Гейдельберг за несколько минут до прихода мюнхенского в Дармштадт. Словно сговорились избегать нас.

Б. окончательно запутывается в поисках подходящего поезда и находит такие поезда, которые идут из Мюнхена в Гейдельберг в обход через Венецию и Женеву, заходя по пути в Рим, где останавливаются на получасовой отдых и все-таки ухитряются совершить весь этот сложный путь в четырнадцать минут. Попадаются и еще более искусные поезда, прибывающие на место назначения за сорок семь минут до своего отбытия из исходного пункта. Отыскивает даже поезда, идущие из Южной Германии в Париж через Кале, оттуда — морем до Москвы, а из Москвы сухим путем в Париж.

Не успев разобрать всего расписания, мой злополучный друг до такой степени балдеет, что перестает уж сознавать, где он — в Европе, Азии, Африке или Америке, и куда ему нужно ехать.

Наконец я отбираю у него расписание и прячу его в саквояж, потом одеваюсь сам и помогаю одеться моему бедному приятелю, у которого, по всем признакам, начинает уж заходить ум за разум, затем забираю все наши вещи и отправляюсь вместе с ними и своим спутником прямо на вокзал. Там я категорически объявляю начальнику станции, что нам нужен специальный поезд в Гейдельберг во что бы то ни стало и по какой бы то ни было цене.

Начальник очень любезно и самолично ведет нас в зал первого класса, усаживает там на диван и просит обождать, пока он распорядится насчет поезда. Когда же поезд будет готов, нас отведут в вагон, усадят на самые удобные места и доставят в полной сохранности в Гейдельберг. И он не обманул нас.

Мой способ оказался хотя и подороже, зато несравненно быстрее, удобнее и действительнее той головоломки, при помощи которой Б. пытался решить вопрос о поездах, роясь в цифрах и названиях «общепонятного» расписания, и я больше уж не просил своего друга выбирать для нас поезда. Вот что значит энергия!

Вообще ездить по германским железным дорогам не особенно приятно. Немецкие поезда не любят спешить и надрываться, а идут, не торопясь, с основательными промежутками и отдыхами. Когда поезд остановится на какой-нибудь станции, то не спешит покинуть ее. Весь служебный персонал, начиная с обер-кондуктора и кончая кочегаром, бросает поезд на произвол судьбы и направляется в контору начальника станции. Последний обыкновенно встречает всю компанию на пороге конторы, радушно здоровается с ней и бежит домой сказать жене о благополучном прибытии друзей. Выбегает на платформу его жена, еще более радушно здоровается с поездным персоналом, и начинается общая оживленная беседа о семейных делах.

Приблизительно минут через пятнадцать обер-кондуктор вынимает часы, смотрит на них и неохотно заявляет, что как ему ни грустно прекращать приятное свидание и беседу, — однако пора бы продолжать путь. Но жена начальника станции и слышать не хочет об этом.

— Ах, нет, нет, я вас так скоро не отпущу! — кричит она, хватая за руку обер-кондуктора и таща его к себе в дом. — Как же так, побыть и уехать, не повидав наших детей? Они скоро вернутся из школы и страшно будут огорчены, когда узнают, что вы не хотели их дождаться. Лиза первая вам никогда не простит этого!

Обер-кондуктор с машинистом переглядываются, смеются и говорят:

— Ну, делать нечего, — придется еще позадержать поезд. Потом как-нибудь нагоним потерянное время.

Между тем помощник машиниста успел уже юркнуть в квартиру кассира, к его сестре, и флиртует с нею самым отчаянным образом, что подает надежду на близкую свадьбу в станционном районе.