Говоря в общем, согласно северной традиции «век топоров» открыл путь к высвобождению стихийных сил, которые в итоге и смели божественную расу асов —которую здесь можно поставить в соответствие группам, оставшимся от расы Золотого века —и разрушили барьеры «крепости в центре мира», что образно выражает творческие пределы, поставленные изначальной «полярной» духовностью. Появление женщины (это духовность, потерявшая свой мужской характер), как уже было показано, явилось предвестником «сумерек асов», конца золотого периода. [641] В это время темная сила, вскормленная самими асами, но какое-то время сдерживаемая —волк Фенрир, или скорее два волка — «чрезмерно вырастет». [642] Это злоупотребление титанов своей силой, за которой незамедлительно последовал мятеж и появление стихийных сил, инфернального огня Юга и существ земной стихии (гримтурсов), которые ранее удерживались за стенами Асгарда. Узы порваны. После «века топора» (Бронзовый век) Солнце, которое «потеряло свою силу», а с ней также и Луна будут проглочены двумя волками: [643] то есть это конец не только солнечной, но и деметрической, лунной духовности. Король асов Один погибает, и сам Тор, который смог убить волка Фенрира, падает жертвой его яда; иными словами, его собственная духовная природа как аса испорчена принципом смерти, который перешел на него от этого дикого создания. Судьба или сумерки (rök) богов завершаются с разрушением моста Биврёст, соединяющего небеса и землю; [644] после восстания титанов земля предоставлена самой себе, лишена каких-либо связей с божественным. Таков «Темный век» или Железный век, который приходит после Бронзового.

Более конкретные отсылки можно найти в согласующихся свидетельствах устных и письменных сказаний многих народов. В них говорится о частом противостоянии представителей духовной и светской (царской или воинской) властей в их особых формах, принимаемых ими в своем приспособлении к различным историческим обстоятельствам. [645] Это явление является другим аспектом процесса, ведущего к третьей эпохе. За узурпацией жреческой касты последовал мятеж воинского класса и его борьба за высшую власть; это прелюдия к еще более низкой стадии, чем достигнутая деметрическим жреческим обществом. Это общественный эквивалент Бронзового века, титанического, люциферианского или прометеевского мотива.

Титанический переворот являлся вырожденной в материалистическом, насильственном и почти индивидуалистическом смысле попыткой восстановить «мужество». Ему соответствовало аналогичное отклонение от священного женского закона —феномен «амазонок». С символической точки зрения амазонство и общий тип вооруженных женских божеств можно рассматривать, согласно Бахофену, [646] как аномально усиленную гинекократию, как попытку реакции и реставрации древней власти «женского» или лунного принципа против мужского мятежа и узурпации. Эта попытка была предпринята на том же плане, что и насильственное мужское утверждение; она потеряла духовный элемент, на котором только и основывалось первенство и закон деметрического принципа. Обладал ли это феномен исторической и общественной реальностью или нет, в мифах он демонстрирует некоторые постоянные черты, что делает возможным аналогичную характеристику определенного типа цивилизации.

Таким образом, можно абстрагироваться от реальности воинов-женщин в истории или доистории и понять амазонство в общем как символ реакции «лунной» или жреческой духовности (женского аспекта духа), способного противостоять материальной или даже светской власти (мужской аспект духа), которая более не признавала его законы (миф о титанах), только при помощи материальных и светских средств, то есть переходя в свою противоположность (мужской облик и сила «амазонок»). Здесь можно сослаться на то, что мы ранее сказали об искажении нормальных взаимоотношений между царским и жреческим саном. В вышеупомянутом обобщении амазонство имеет место там, где жрецы стремятся не быть царями сами, а повелевать царями.

Существует весьма красноречивая легенда, согласно которой амазонки, тщетно пытавшиеся завоевать символический «белый остров» (остров, имеющий эквиваленты в некоторых традициях), обратились в бегство не при виде титанической фигуры, а при виде героя Ахилла. С ними также сражались и другие герои, такие как Тезей, которого можно рассматривать как основателя мужественного государства Афины, [647] и Беллерофонт. Амазонки, узурпировавшие гиперборейский боевой топор, пришли на выручку городу Венеры —Трое, выступив против ахейцев; в итоге они были уничтожены другим героем, Гераклом, спасителем Прометея. Геракл забрал у их царицы символический пояс Ареса-Марса и топор (λάβρυς) —символ высшей власти лидийской династии Гераклидов. [648] Смысл оппозиции амазонства и олимпийского героизма мы обсудим позже.

Далее нужно рассмотреть и второй тип цивилизации. Здесь на первом плане всегда стоит пара. Однако очевиден и кризис, и женское первенство поддерживается при помощи нового принципа —афродитического. Мать заменена гетерой, сын —любовником, а одинокая дева —божественной парой, которая, как мы заметили, в мифологии часто характеризует компромисс между двумя противоположными культами. Но женщина здесь, в отличие от олимпийского синтеза —это не Гера, которая была подчинена Зевсу, хотя всегда строила козни за его спиной; здесь даже нет, как в дальневосточном синтезе, принципа ян, сохраняющего свой активный и небесный характер по отношению к принципу инь, являющимся его женским и земным дополнением.

Вместо этого хтоническая и инфернальная природа проникает в мужской принцип и сводит его на фаллический уровень. Теперь женщина повелевает мужчиной, так как он стал рабом чувств и простым инструментом деторождения. По отношению к афродитической богине божественный мужчина сведен к роли земного демона или бога плодородных вод, пассивной и несостоятельной силы, подчиненной магии женского принципа. Из этой темы по аналогии происходят согласно различным адаптациям типы цивилизаций, которые можно назвать афродитическими. Это может быть еще одним смыслом теории эроса, который Платон связывал с мифом об андрогинах, чья сила иссякла, когда они стали «двумя», мужчиной и женщиной. Половая любовь возникает между двумя смертными существами из темного желания падшего мужчины, который, ощущая свою внутреннюю неполноту, пытается в пронзающем экстазе оргазма вновь подняться до полноты изначального «андрогинного» состояния. Следовательно, в этом отношении эротический опыт скрывает разновидность титанического посягательства с тем отличием, что по своей природе он происходит под эгидой женского принципа. Легко заметить, что принцип этического упадка и разложения должен обязательно быть связан с ориентированной в этом смысле цивилизацией, как это очевидно из различных праздников, вплоть до относительно недавних времен вдохновлявшихся афродитизмом. Если Муру, третье «творение» Ахура-Мазды, скорее всего соответствующее Атлантиде, рассматривать как деметрическую цивилизацию, то понятие бога тьмы, создавшего разнообразные грехи как своего рода антитворение, [649] может относиться к следующему природу афродитического вырождения этой же цивилизации, параллельного перевороту титанов; особенно если принять во внимание часто встречающиеся связи между афродитическими богинями и жестокими и свирепыми воинственными божественными фигурами.

Как известно, Платон утвердил иерархию форм эроса, восходящую от чувственного и профанного к священному[650] и кульминирующую в эросе, при помощи которого «смертный ищет вечной жизни». [651] Эрос становится «священным безумием», мистическим оргиазмом в дионисийстве: это наивысшая возможность этого направления, направленная на растворение уз материи и преображение через безумие, буйство и экстаз. [652]Но если символ Диониса, который сам сражается с амазонками, говорит о высшем идеале этого духовного мира, тем не менее он остается чем-то низшим по сравнению с третьей возможностью новой эры: героической реинтеграцией, которая одна только и является подлинно свободной от как женского, так и земного принципа. [653] На самом деле Диониса также представляли демоном инфернальных областей («Гадес —это то же самое, что Дионис», —говорил Гераклит), [654] и часто связывали с водным началом (Посейдон) или с подземным огнем (Гефест). [655] Часто его сопровождают женские образы матерей, дев или богинь природы, превращенных в любовниц: Деметра и Кора, Ариадна и Аридела, Семела и Либера. Мужской характер корибантов, которые часто одевались как женщины, как и жрецы во фригийском культе Матери, является двусмысленным. [656]В мистерии, в «священной оргии», связанной с сексуальным элементом, господствует экстатическая и пантеистическая ориентация: безумные контакты с тайными силами земли и менадические и пандемические случаи освобождения происходят в области, которая в то же время является областью безудержного секса, ночи и смерти. Если в Риме вакханалии изначально праздновались женщинами, а в дионисииских мистериях женщины могли играть роль жрецов и посвящающих, и если исторически вся память о дионисииских эпидемиях по сути связана с женским элементом[657] —во всем этом у нас есть четкое указание о сохранении в этом периоде темы женского превосходства, не только в отчетливо афродитической стадии (в которой она господствует при помощи уз, которые эрос в своей животной форме накладывает на фаллического мужчину), но также в виде женщины, пробуждающей экстаз, который также может означать растворение, разрушение формы и, следовательно, достижение духа, но только в состоянии отречения от обладания им в мужской форме.