В маггловской школе старый учитель принёс однажды на урок странную конструкцию из множества стеклянных колбочек, соединённых друг с другом. Потом взял графин с розовой жидкостью и начал наливать в один из пузырьков. И — вот чудо! — жидкость начала переливаться в другие пузырьки и скоро поверхность её уже представляла идеально прямую линию. Учитель назвал это законом сообщающихся сосудов. Он сказал, между людьми действует тот же закон. Если в ком-то становится больше света — светлеет весь мир. Если в ком-то иссушается озеро света — то мелеют все души…

Том смотрел на гладь воды — и понимал, что это неправда. Том знал точно: он не такой, как все, а значит, не может быть частью прямой линии. Тогда он очень захотел, чтобы вся розовая вода собралась в одном, самом верхнем сосуде. И вода начала пениться и разрушительным фонтаном устремилась вверх, ломая хрупкую стеклянную конструкцию.

Учитель долго извинялся перед детьми, на которых попали осколки и розовые брызги. Он думал, что неправильно приготовил раствор. Учитель просто не знал, что его ученик, Том Реддл, не такой, как все…

Он постоянно пытался доказать это. Потому так жаждал бессмертия. Не для того, чтобы подчинить себе людей. Чтобы победить этих ничтожеств, не нужно обладать вечной жизнью. Нет, он хотел победить необходимость платить за жизнь. Священник в церкви говорил: всё должно вернуться в землю. Священник верил в свои слова и думал, дети, стоящие рядом с высокой некрасивой воспитательницей, тоже верят. Но Том не верил. Ему этот долг казался унизительным. Пусть другие расплачиваются за время, проведённое здесь, предсмертными хрипами и остановившимся сердцем! Он платить не будет…

А теперь этот мальчишка, безропотно отдающий себя!.. Бескорыстие страшнее всего. С тем, кто сам хочет извлечь выгоду, можно договориться, можно сторговаться. А с этим как договоришься?.. Но он справлялся и не с такими! Сначала Карл поможет ему уничтожить Поттера, а потом он уничтожит Карла… И тогда ни смерть, ни этот ребёнок не смогут напомнить ему о долге…

На доске в классе астрономии была записана фраза:

Профессор Синистра рассказывала об удивительной силе — гравитации. Оказывается, все тела притягиваются друг к другу, и чем больше масса тела, тем больше притяжение. Фишер жестом указал на Кребба с Гойлом — и все засмеялись. Профессор тоже не смогла сдержать улыбки. Потом она взмахнула рукой, и появившиеся в воздухе светящиеся макеты планет и звёзд показали детям опыт, который человечество наблюдало в 1919 году. Тогда искривление луча света далёкой звезды под действием поля тяготения солнца доказало общую теорию относительности Альберта Эйнштейна.

— Я не слышал о таком волшебнике, — сказал Патрик Митчелл.

— Эйнштейн не волшебник… — ответила Аврора Синистра. — Он человек, удивительный человек… И мне кажется, он знал о чудесах больше, чем многие из волшебников. Он сказал: «Есть только два способа прожить свою жизнь. Первый — так, будто никаких чудес не бывает. Второй — так, будто всё на свете является чудом». Конечно, каждый из нас выбирает второй способ. Мы, в своём роде, являемся доказательством существования чудес. Но задумайтесь над словами Эйнштейна: «…всё на свете является чудом». Не только магические заклинания, зелья и превращения. И восход солнца, и свет далёкой звезды в ночь, когда кажется, что никто уже не озарит твой путь!.. Мистер Малфой, вы не верите мне?.. Вы так...

И тут раздалось тихое покашливание. Увлечённая своими звёздами преподавательница не заметила, что уже несколько минут на пороге её класса стоит генеральный инспектор Хогвартса.

— Простите, что прерываю вас, — с вежливой улыбкой сказала Долорес Амбридж, — мне просто хотелось уточнить… Наверное, я неправильно поняла ваше объяснение. Вы ведь не могли сказать, что маггл разбирается в магии лучше, чем волшебники?

— Это не просто маггл, это великий учёный, великий человек!.. — горячо возразила Аврора Синистра. — И потом мои слова следует понимать в переносном смысле. Конечно, обычные люди не могут притянуть к себе чайник с помощью заклинания «Акцио», но…

— Смыслы — опасная вещь, — перебила Долорес. — В них легко запутаться и легко ошибиться. Поэтому будет лучше, если на своих уроках вы ограничитесь прямым смыслом… Возможно, в этом есть и вина Министерства Магии, — задумчиво произнесла она. — Мы давно собирались пересмотреть программу курса астрономии, но всё время откладывали… Теперь, как я вижу, это стало неотложной проблемой…

— Вы можете переписать учебники и стереть из них неугодные вам имена, — раздался глухой голос с последней парты, — но вам не уничтожить законы природы. Ваше тело притягивается к земле не с помощью заклинаний, и солнце освещает землю не благодаря магии. Хотите вырастить детей, разбирающихся только в притяжении посуды?

Все замерли, ожидая, что скажет Амбридж.

— После урока жду вас в своём кабинете, — тихо произнесла генеральный инспектор Хогвартса.

Когда она ушла, Аврора Синистра повернулась к Карлу и сказала с грустной улыбкой:

— Спасибо, но, кажется, у нас не получилось оправдать Эйнштейна.

Карл опустил голову. Он сам понимал, что не получилось. Понимал, что все слова бессмысленны, и не знал, зачем продолжает произносить их, зачем спорит. Карла злили собственная несдержанность и собственное бессилие. А в его обмелевшей душе уже не хватало места, чтобы растворить эту злобу. «Только попробуй снова заставить меня писать своим пером! Я сделаю так, что слова будут вырезаться у тебя на груди!» — думал он, идя к Амбридж.

Но генеральный инспектор Хогвартса не предложила ему ни пера, ни бумаги. Кивком указав на стул, он сказала:

— Мистер Штерн, вам, очевидно, не нравится, как организован учебный процесс в Хогвартсе?

— Не нравится.

— И, возможно, вы делились своими соображениями с другими учениками?

— Свои соображения я предпочитаю оставлять при себе.

— На сегодняшнем уроке вы очень ярко продемонстрировали своё предпочтение, — насмешливо прокомментировала Долорес Амбридж.

— Вы же спрашивали про учеников.

— Что ж, — помолчав, сказала она, — вы ни с кем ни о чём не говорили. Но, наверное, вы знаете тех, кто имеет сходные с вами мысли. Наверное, вы знаете о тайных обществах, организованных этими учениками…

«Конечно, знаю! Нужно быть идиотом, чтобы вырезать на Гарри Поттере нравоучения, и ждать, что он после этого станет поддерживать образовательный процесс в Хогвартсе! И только идиот будет запрещать использовать палочки на уроках Защиты, а потом надеяться, что ученики сами не научатся защищаться!»

— Согласно Декрету об образовании № 24 такие общества запрещены, — продолжила Долорес. — Если вы назовёте мне несколько имён, я постараюсь закрыть глаза на ваше несносное поведение.

— Мне только кажется, или в вашем предложении есть что-то не очень благородное? — насмешливо прокомментировал он.

Долорес сжала руки, но сдержалась.

— Мистер Штерн, то, что вы до сих пор не исключены из школы, чистая случайность…

«И имя этой случайности — мистер Малфой».

— Но я могу эту случайность исправить. В Министерстве ещё действует программа помощи несовершеннолетним… магглорождённым волшебникам. Но она прекращает своё действие, если несовершеннолетний волшебник превращается в несовершеннолетнего преступника. Повторяю ещё раз, назовите имена нарушителей, и я отпущу вас.

Карл посмотрел на неё. В его взгляде не было больше ни надменности, ни злости.

— Вы правы, профессор, я дрянь. Но вы ошибаетесь, считая, что я дрянь настолько.

— Ясно… — сдержанно ответила Долорес Амбридж и посмотрела на часы. — Тогда у меня не остаётся другого выбора…

В кабинет постучали.

— Войдите, — сказала Долорес, подходя к двери. — Вы принесли то, что я просила?